Иннокентий едет в деревню

Несмотря на то, что дом Высокого Папы находился на отшибе, толпа собралась с первым же ударом, будто тело мое – гонг – призывало к хлебу и зрелищам. Одни просили прикурить, другие посмеивались и ставили на победу Высокого Папы. В деревне любили делать ставки. Например, кто раньше помрет.

Я подумал, что в толпе непременно стоит Алиса. Попытался сосредоточиться. Пару раз я представил, как перекатываюсь на живот и, опираясь локтями о землю, пытаюсь подняться. Я видел себя на четвереньках, праздновал победу, но вскоре понимал, что все еще лежу на земле.

Члены моего тела обмякли, опомниться я был не в состоянии. Единственное, что мог – это оставить попытки и перенести мысли с Алисы на Лизетт, которая тоже могла стоять в толпе. Лизетт должна была понять, почему я лежу, почему мне не встать. Лизетт не стала бы осуждать меня.

Сквозь шум в ушах я распознал тяжелый хрип. Сначала мне показалось, что так дышит Высокий Папа, но потом я понял, что так дышим мы оба. Соперник устал от физической нагрузки, а я с трудом получал воздух через окровавленный, измазанный в грязи рот.

Папа устал. Удары постепенно затихли, как и все надежды на восстановление в деревне моей репутации.

Я поднялся, сплюнул кровь и пошел домой собирать чемодан. Или только представил, что делаю это?

2.0.2. Блины

Я очнулся, когда стемнело. Лежал у колодца и не мог сообразить, почему мокрый и вонючий. Какое-то животное, не менее мокрое и вонючее, тыкалось носом мне в лицо.

Я сделал усилие и отполз: надо мной стояла соседская коза Зойка. Стояла в той позе, в какой кони благоговейно оплакивают поверженных в бою героев. Это ли не показатель моих успехов?! Русских героев оплакивают кони, а надо мной стояла соседская коза Зойка.

Я приподнялся и встал. Вероятно, меня перенесли сюда, чтобы привести в чувство. Но в колодце была простая вода, не живая и не мертвая.

В деревне Шахматная меня незаслуженно били больше раз, чем заслуженно в городе Санкт-Петербург.

– А разве бывает так, что бьют заслуженно? – спросила Алиса, которая обнаружилась на лавочке для ведер.

Я молчал.

– Пойдемте, – строго сказала Алиса, – я есть хочу. И уже давно, между прочим.

Поднялась и направилась к моему дому. Я, покачиваясь, поплелся следом.

– Вы должны соседке.

– Какой? – тупо спросил я.

– Той, что живет справа.

– Анне Павловне?

– Не знаю.

– За что? – спросил я, хотя мне было все равно.

– За молоко и яйца. И еще за что-то, не помню.

Войдя в дом, я еле удержался, чтобы не рухнуть на кровать. Но под суровым взглядом Алисы снял грязную куртку, умыл руки и лицо.

Я сел за стол туда, куда девушка поставила блюдце со сметаной.

– Да, за сметану Вы тоже должны.

От запаха свежеиспеченных блинов голова закружилась сильнее, чем до этого от побоев. Алиса собственноручно испекла их для меня. Это ли не счастье?!

Мне было больно шевелить руками, открывать опухший рот и двигать челюстью, но я ел.

– Вкусно.

Алиса долго рассматривала положенный на тарелку блин, проткнула его вилкой, поднесла к лицу. Потом отрезала кусочек ножом, положила в рот.

– Не очень.

Следуя моему примеру, она взяла блин руками, макнула в сметану.

– Они такие жирные. А салфеток нет? – я тяжело поднялся, сходил к рукомойнику и вернулся с полотенцем.

– Так вкуснее. Руками.

– Как в первый раз, – усмехнулся я.

– В первый.

Я аж подавился.

– В первый раз блины едите?

Она промолчала.

– А готовить их умеете?

– Не умею, – отмахнулась девушка. – Вы что, подумали, я их пекла?

«Странное существо, эта Алиса… За блины надо Анне Павловне сказать спасибо», – подумал я с некоторым разочарованием.

В окно постучали. Тихо, но деловито.

2.0.3. Посредник в сделке

Конечно, Кролик. Кто еще, кроме Алисы, способен так стремительно и безнадежно разрушить мое счастье.

Я вышел на крыльцо, преградил разбитым телом путь в дом.

– Ого, как тебя! – воскликнул Кролик.

– Что тебе надо? – угрюмо спросил я.

– А что ты от Папы хотел?

– Участок сдать, – нехотя ответил я. – Бабушкин. На котором пшеница росла.

– Зачем тебе?