Очерки из будущего

На самом деле это был необычайно яркий пример того случайного сходства между незнакомцами, которое иногда наблюдается. Волосы у одного правда были седыми, а у другого темными, но глаза ночью были того же цвета, и черты, за исключением небольшой полноты молодого лица, были отлиты по тому же образцу, в то время как фигура и осанка были поразительно похожи, хотя дневной свет выявил бы множество различий, достаточных для того, чтобы лунный свет отказался их раскрывать.

Две женщины посмотрели друг на друга с подозрением и страхом, в то время как молодой человек заметил:

– Ваша ошибка, безусловно, была простительной, сэр.

– Так будет легче притворяться, – сказала девушка полусерьезно, полушутя положив руку на плечо мистера Моргана. – И вот теперь прошло тридцать лет, и мы идем вместе.

Он невольно подчинился легкому нажиму, и они медленно пошли прочь, предоставив двум другим, после неловкой паузы, последовать за ними.

Некоторое время они шли молча. Он намеренно предавался иллюзии, подкрепленной свидетельствами его чувств, что он блуждает в каком-то из таинственных промежуточных миров, о которых он так часто мечтал, с любовью своей юности в ее юношеском очаровании. Неужели он действительно верил, что это так? Убеждение – термин, совершенно не относящийся к такому образу жизни, как у него, в котором рефлексивные и аналитические способности на какое-то время намеренно сдерживаются. Обстоятельства ее знакомства с ним вылетели у него из головы как несущественные случайности, подобные нелепостям, которые происходят в наших самых сладких и лучших снах, не портя общего впечатления от них в нашей памяти. Каждый взгляд, который он бросал на свою спутницу, с одной стороны, разрушал его иллюзию, поскольку казалось, что она вряд ли исчезнет, с другой – усиливал ее неописуемым трепетом, обнаруживая какую-то свежую черту лица или фигуры, какое-то новое выражение, воспроизводившее мисс Руд его юности. На самом деле, не то чтобы его спутница была точной копией этой леди, хотя и очень на нее походила, но обычная грация девичества была, по мнению мистера Моргана, своеобразными личными качествами единственной женщины, которую он когда-либо хорошо знал.

По собственной воле он не осмелился бы нарушить очарование ни единым словом. Но его компаньонка, которой, как уже стало достаточно очевидно к этому времени, была Мейбл Френч, тем временем разработала план, вполне достойный ее дерзкого нрава. Она сразу узнала и мистера Моргана, и мисс Руд и пошла так далеко от простого романтического порыва, без каких-либо определенных намерений. Но теперь ей в голову пришла идея, что она могла бы воспользоваться этой экстраординарной ситуацией, чтобы провести эксперимент по подбору пары, который мгновенно покорил ее воображение. Поэтому она сказала, нежно сжимая его руку и глядя ему в лицо с лукавой улыбкой (она была признана лучшей актрисой-любителем в своей домашней постановке):

– Интересно, будет ли луна такой же красивой после того, как мы поженимся?

Его иллюзия была грубо нарушена потрясением от членораздельного голоса, мягкого и негромкого, когда она заговорила, и он огляделся с испуганным выражением лица, которое заставило ее испугаться, что ее роль закончилась. Но она не могла знать, что глаза, которые она обратила к нему, были зеркалами, в которых он видел свою ушедшую молодость. Две мисс Руд, девушка и женщина, прошлое и настоящее, слились в его сознании воедино. Его осенило, кто они такие.

Артезианская скважина, пробитая с поверхности пустыни сквозь нижележащие слои, слои веков, выходит на какое-то озеро, давным-давно засыпанное, и вода, поднимающаяся наверх, превращает верхние отложения в сад. Точно так же при ее словах и взгляде его сердце внезапно наполнилось, словно пришло издалека, юношеской страстью, которую он испытывал к мисс Руд, но которая, он точно не знал, когда и как, постепенно переросла в скучную фамильярность и превратилась в ленивую привязанность. Теплый, сладострастный пульс этого нового чувства, нового и в то же время мгновенно распознанного как старое, принес с собой поток юношеских ассоциаций и смешал далекое прошлое с настоящим в неразберихе, более полной и опьяняющей, чем когда-либо. У него снова двоилось в глазах.

– Поженимся! – мечтательно пробормотал он. – Да, конечно, мы поженимся.

И пока он говорил, он смотрел на нее с таким странным выражением, что она немного испугалась. Это стало выглядеть более серьезным делом, чем она рассчитывала, и на мгновение ей показалось, что если бы она могла сорваться с места и убежать, возможно, она бы так и сделала. Но в ней чувствовалась натура истинной театральной артистки, и с небольшим усилием она справилась с трудностями роли.

– Конечно, мы поженимся, – ответила она с видом невинного удивления. – Ты говоришь так, как будто только-только подумал об этом.

Он повернулся к ней, как будто хотел отрезвить свои чувства, пристально глядя на нее, его зрачки расширялись и сужались в инстинктивном усилии очистить разум, прочистив глаза.

Но, крепко сжав его руку, она заставила его идти рядом с собой. Затем она сказала мягким, тихим голосом, как будто немного благоговея перед тем, что рассказывала, и в то же время прижимаясь к нему теснее:

– Прошлой ночью мне приснился такой грустный сон, и твой странный разговор напомнил мне об этом. Казалось, что мы были старыми и седовласыми и отправились бродить, все еще вместе, но не женатые, одинокие и сломленные. И я проснулась с чувством, вы и представить себе не можете, каким тоскливым и печальным, – как будто колокол звонил у меня в ушах, пока я спала, и это ощущение было таким сильным, что я приложила пальцы к своему лицу, чтобы проверить, не постарело ли оно, и когда я не смогла понять наверняка, я встала, зажгла лампу и посмотрела в зеркало, и мое лицо, слава Богу! было свежо и молодо, но я села на свою кровать и заплакала, думая о бедных стариках, которых я видела в своем сне.

Мейбл настолько прониклась духом своей роли, что в конце заплакала по-настоящему. Ее слезы довершили душевное смятение мистера Моргана, и он абсолютно не понимал, к кому обращается и где находится сам, когда вскрикнул:

– Нет, нет, Мэри! Не плачь! Этого не будет, этого никогда не будет.

Легко высвободив свою руку из его, она, как фея, скользнула в сторону и затерялась в тени, в то время как ее прошептанные слова все еще звучали у него в ушах:

– Прощай, встретимся через тридцать лет!

Мгновение спустя с той стороны, куда она исчезла, донеслись три ноты, четкие, как птичий крик, и спутник мисс Руд, оборвав замечание о чрезмерно сухой погоде, неловко поклонился и тоже исчез в тени.

Когда мисс Руд положила руку на плечо мистера Моргана, чтобы напомнить ему о том, что они теперь одни, он быстро повернулся, и его взгляд окинул ее с головы до ног, а затем остановился на ее лице с выражением сильного любопытства и совершенно нового интереса, как будто он разглядывал внезапно возникшее сходство, которое переполнило его эмоциями. И пока он смотрел, его глаза начали загораться огнем на поблекших чертах, на которых они столько лет сохраняли простое самодовольное дружелюбие, и она инстинктивно отвернулась.

Долгая близость сделала ее тонко чувствительной к его настроению, и когда он взял ее под руку и повернулся, чтобы уйти, хотя и не произнес ни слова, она задрожала от волнения.

– Мэри, сегодня вечером с нами произошло нечто необычайное, – сказал он.

Прежняя мечтательность в его голосе, как у человека, находящегося под наркозом или в трансе, иногда немного наигранная, как у человека, пытающегося помечтать, к которой она привыкла и от которой в глубине души очень устала, исчезла. На её месте она распознала нечто другое, что еще больше сбило ее с толку ощущением изменившихся отношений. Его полярность изменилась – его электричество теперь было не отрицательным, а положительным.

Ее женский инстинкт был слегка встревожен, и она ответила:

– Да, действительно, но уже поздно. Не лучше ли нам пойти?

Что придало ее голосу необычную робкую интонацию? Определенно, ничего такого, что она могла бы объяснить.

– Не сейчас, Мэри, – ответил он, снова пристально глядя на нее.

Ее глаза опустились перед его взглядом, а мгновение спустя вспорхнули вверх, чтобы найти объяснение своему поведению, только для того, чтобы снова впасть в слепую панику. Ибо к любопытству, с которым он все еще изучал ее черты, безошибочно примешивалось новорожденное выражение привязанности и страстного благоговения. Ее чувства закружились в замешательстве, в котором была удушающая сладость. Хотя теперь она не отрывала глаз от земли, она чувствовала на себе его постоянные косые взгляды и, отчаянно ища облегчения в сознательном молчании, которое окутывало их, как дурманящий дым, она заставила себя произнести самую пустяковую фразу, которую смогла оторвать с губ:

– Посмотри на тот дом.

Хрипловатый тон выдавал большее волнение, чем скрывала уловка.

Он ответил так же неуместно, как и она:

– Да, действительно, так оно и есть.

Это была их единственная попытка завязать разговор.

Полчаса, а может быть и больше, или меньше, они шли таким образом, трепеща от нового магнетизма, который одновременно притягивал и отдалял их необычайным чувством нового в давно знакомом. Наконец они остановились под маленьким крыльцом коттеджа мисс Руд, где он обычно желал ей доброго вечера после прогулок. Робость и смутная тревога, парализовавшие ее во время прогулки, исчезли, когда он собрался уходить, и она невольно ответила на его необычное пожатие руки.

Долгое время спустя он все еще видел ее в своих объятиях, не покрасневшую, а бледную, с мягким, удивленным блеском в глазах!

– О, Роберт! – вот и все, что она успела произнести после первого легкого вздоха.

Больше они никогда не встречались ни с Джорджем, ни с Мейбл. Впоследствии миссис Морган узнала, что двое молодых людей из города, соответствующих их описанию, были гостями в доме напротив и покинули Плейнфилд на следующее утро после описанных выше событий, и сделала соответствующие выводы. Но ее муж предпочитал лелеять тайную веру в то, что его теория о том, что воспоминания могут стать видимыми, подтвердилась по крайней мере в одном случае.

1877 год

Руки прочь

Эдвард Эверетт Хейл

Я находился на другой стадии существования. Я был свободен от ограничений времени и по-новому относился к пространству. Бедность английского языка такова, что я вынужден использовать в своих описаниях прошедшее время. У нас мог бы быть глагол, который должен иметь много форм, безразличных ко времени, но у нас таковых нет. У индейцев пирамиды есть.

Мне довелось наблюдать в таком состоянии за движением нескольких тысяч солнечных систем одновременно. Завораживает видеть все детали с одинаковой отчетливостью – тем более, когда тебя так сильно беспокоили, как меня в свое время, окуляры и предметные стекла, рефракция, призматические цвета и ахроматические приспособления. Роскошь практически не иметь расстояний, обходиться без этих громоздких телескопов и в то же время не иметь ничего слишком маленького для наблюдения и обходиться без неуклюжих, если не сказать громоздких, микроскопов, вряд ли можно описать на таком физическом или материальном языке, как наш.

На момент, который я описываю, я намеренно ограничил свои наблюдения примерно двадцатью или тридцатью тысячами солнечных систем, выбрав те, которые были ближе всего ко мне, когда я учился в школе на Земле. Ничто не может быть прекраснее, чем наблюдать движение в совершенно гармоничных отношениях планет вокруг своих центров, спутников вокруг планет, солнц со своими планетами и спутниками вокруг своих центров, а те, в свою очередь, вокруг своих.

И для людей, которые любили Землю так же сильно, как я, и которые, учась там в школе, изучали другие миры и звезды, тогда далекие, так же тщательно, как и я, ничто не может быть более очаровательным, чем сразу увидеть всю эту игру и взаимодействие; увидеть кометы переходя от системы к системе, греясь то на одном белом солнце, то на двухцветной двойной звездной системе; видеть, как люди на них меняют свои обычаи и костюмы при смене эпох, и слышать их причудливые дискуссии, когда они оправдывают новое и высмеивают старое.

Мне стоило некоторых усилий приспособиться к старым точкам зрения. Но у меня был Опекун, такой любящий и такой терпеливый, чей кругозор – о! он бесконечно превосходит мой; и он знал, как сильно я люблю Землю, и, если бы была необходимость, он бы тратил и тратился до тех пор, пока не приспособил бы меня к старой милой точке зрения. Однако больших усилий прилагать не нужно! Все было так, как он мне и сказал. Я находился в старой плоскости старой эклиптики. И снова я увидел мой дорогой старый Орион, и Большую Медведицу, и Плеяды, и Корону, и все остальное, точно так же, как если бы я никогда не видел других созвездий, сделанных из тех же звезд, когда у меня были другие точки зрения.

Но я хочу сказать вам только одно.

Мой Опекун и я, не обращая внимания на время, наблюдали за маленькими системами, в то время как милые маленькие миры летали с постоянством и так красиво. Что ж, это было как в старые добрые времена – я набрал немного воды на кончик иглы и поместил ее в поле моего микроскопа. Я полагаю, как я уже сказал, что в то время в моем поле зрения было сразу несколько тысяч солнечных систем – только слова "тогда", "там" и "однажды" имеют измененное значение, когда человек находится в подобных отношениях. Мне нужно было только выбрать "эпоху", которую я хотел бы увидеть. И об одном мире, и о другом у меня было одинаково отчетливое видение – более того, румянец на щеках девушки на планете Нептун, когда она сидела одна в своей беседке, я видел так же отчетливо, как стремительный полет кометы, которая пронеслась через дюжину систем и задержалась, чтобы пофлиртовать с девушкой.

В эксперименте, который я описываю, у меня был свой выбор эпох как мест. Я думаю, ученые или люди с академическими наклонностями не удивятся, если я скажу, что, взглянув на нашу дорогую старую Землю, после того, как я на мгновение назад позабавился историей Северной Америки за десять или двадцать тысяч лет до наших дней, я обратился к этому странному небольшому участку земли, который находится на перешейке между Азией и Африкой, и тот таинственный уголок Сирии, который находится к северу от него. Люди называют это Святой землей, и неудивительно. И я думаю, что никто не удивится, что я выбрал тот момент, когда большой караван торговцев пересекал перешеек, они уже были далеко на египетской стороне, и с ними был красивый молодой человек, которого они купили чуть раньше, за день или два до этого, и везли на юг, на невольничий рынок в Оне, в Египте.