Грехи маленького городка

Отец Кейт умер, и она унаследовала обветшавший дом в Локсбурге. Мы переехали туда, радуясь возможности убраться из большого города, который ничего не мог предложить нам, а лишь искушал вновь вернуться к употреблению наркотиков.

Наш крошечный задний дворик стал местом, где Энджи могла побегать, не опасаясь наступить на использованный шприц, как на детской площадке в мегаполисе, за что мы были благодарны. Я нашел работу на заправке, а свободное время проводил с Кейти и Энджи, взбираясь на зеленые холмы, окружавшие серый городишко, и болтая босыми ногами в холодных, как лед, ручьях.

– Что самое хорошее произошло с тобой сегодня? – спрашивала Кейт у Энджи, подтыкая ей одеяло.

Как-то раз дочка выдала целый список радостей за день: объятия, кусочек шоколада, соседский пес, которого она погладила. А потом, когда Кейт вышла из комнаты, добавила:

– А самое хорошее в завтра – что появится еще больше вещей, которые можно любить.

Кейт восхитилась этой фразой и вышила ее, вкривь и вкось, по канве, разделив слова так, чтобы вышло хокку, и объявив нашу дочь гением.

В девять лет Энджи начала слабеть и бледнеть. Мы повезли ее в Харрисбург, а потом в округ Колумбия. Тамошний специалист употреблял слова вроде «неоперабельный» и «осложненный», а потом сказал, что для сердца Энджи мало что можно сделать. Пока он говорил, Кейт гладила нашу дочь по голове, и впервые с тех пор, как мы расстались с пагубной привычкой, я увидел, как по щеке жены ползет слеза.

Через месяц Энджи стала еще слабее. Она спотыкалась на ходу, часто падала. Когда мы наклонялись к ней, она отказывалась от нашей помощи и старалась встать самостоятельно. Дочка всегда оставалась бойцом.

– Может, мне побыть дома, с вами? – спросил я Кейт наутро после особенно поганой ночи, худшей в череде просто тяжелых ночей.

– Иди на работу, – сказала она. – Тебе нельзя терять заработок. Он нам нужен.

Перед уходом я поцеловал их обеих. С заправки я несколько раз набирал номер Кейт, а когда ответа не последовало, убедил себя, что они вышли на прогулку или сидят во дворе.

К моему возвращению со смены домой там стояла тишина. Я позвал Кейт, но она не ответила. Тишина была тяжелой как никогда, и я сразу все понял.

Я поставил на плиту кофейник и заплакал, мысленно взывая ко всем богам и обещая отдать все, что у меня есть, лишь бы Кейт вышла сейчас из комнаты Энджи и рыкнула на меня: «Чего ты тут разнылся, придурок?» Не сводя глаз с закрытой двери, я жаждал всей душой, чтобы она открылась, хоть и знал, что этого не произойдет. Боги вечно про нас забывают.

Пока вода не закипела, я так и стоял на одном месте. А потом собрался с силами и толкнул дверь в комнату Энджи.

Обмякшее тело дочки с закрытыми глазами лежало на коленях у Кейт. А сама Кейт сидела на полу, привалившись к стене спиной, и в ее полуприкрытых глазах не было жизни. Тут же валялся шприц, лишь недавно выпавший у нее из руки. А на кровати лежала записка: «Энджи умерла во сне около полудня. На прошлой неделе я купила чистого герыча, потому что знала: ей недолго осталось, и когда ее не станет, я должна уйти с ней. Прости, что не дождалась тебя. Не хотела, чтобы она долго была там одна. Мы тебя любим».

Нейтан

Я выронил мешок с деньгами и ринулся к горящему типу, который мчался прямо на меня. Он был в агонии, пламя охватило плечи и затылок, а когда кожа горит, запаникует даже тот, кто знает правила пожарной безопасности.

Я схватил его за руки, сделал подсечку и повалил с криком:

– Катайся по полу! Катайся!

Он завопил. Я прижал его к полу (что не составило труда: в парне было меньше ста пятидесяти фунтов) и перевернул на спину, надеясь сбить огонь. Горящие волосы потрескивали, и я наглотался поднимавшегося от них дыма. Потом сорвал с парня рубашку и отшвырнул в сторону, опалив себе руки.

– Тут еще кто-то есть? – крикнул я ему. Зря старался: он только стонал и, наверное, вообще меня не слышал. Потом я заметил, что одно ухо у него совершенно сгорело. – Вставай! Скорее!

Я помог ему подняться, взял за обе руки и закинул их себе на плечо, как учили. Открыл одной рукой дверь, потянулся назад, вцепился в мешок с деньгами, и мы вывалились наружу.

Задняя часть дома стала проседать. Участок крыши рухнул, когда я положил парня рядом со своим автомобилем. Потом я вздернул пострадавшего на ноги, но, когда отпустил, он завалился набок. Неважно, лишь бы не лежал на спине: пока и так сойдет, а вот сзади кожа у него сильно обгорела и скоро пойдет волдырями.

Милях в двух от нас взревела сирена скорой помощи.

И тогда, и позже меня удивляло, насколько собранным я себя чувствовал. Как будто это всего лишь работа, которую нужно сделать, причем сделать как следует. Я поднял мешок с деньгами, подошел к кузову и затолкал свою находку под плоскодонку. Потом достал галлоновую бутыль с дистиллированной водой, которую на всякий случай всегда возил с собой, и пошел заниматься раненым. Тот что-то пробормотал. Я велел ему молчать и начал с ним разговаривать, хотя на самом-то деле говорил больше для себя, чтобы не пропустить ни одной детали.

– Три стадии помощи при ожогах: охладить, укрыть, вызвать спасателей. Помощь уже едет, так что я тебя, дружочек, сперва буду охлаждать вот этим, а потом укрою.

Он застонал, когда вода полилась ему на спину, а затем потерял сознание. Ожидаемо. Но лучше так, чем мучиться от боли, подумалось мне.

Крыша дома провалилась окончательно, и на нас дохнуло жаром, когда рухнула передняя стена. Я понадеялся, что припарковал пикап достаточно далеко и до него не долетит какая-нибудь шальная искра.

Подъехала скорая, и парамедики тут же взялись за дело. Не прошло и пяти минут, а пострадавшего уже загрузили и повезли в город. Скорую помощь сменила пожарная машина.

Пожарные стали поливать останки дома, которые еще не сгорели. Я занялся координацией деятельности прибывающих добровольцев, стараясь не подпускать их к моему автомобилю, чтобы потом, не вызывая подозрений, выехать на шоссе и ретироваться, как только подвернется подходящий момент. За считаные минуты ситуация была взята под контроль, и тут ко мне подошел начальник пожарной бригады Джек Нагл.

– Ты туда заходил? – спросил он.

– Да, но…

– Никаких «но». Правила не зря написаны.

– Я боялся, внутри могут оказаться какие-нибудь школьники.

– А кто там был?

– Парень, ему лет тридцать примерно. Точнее не скажу, он здорово обгорел.

– Надеюсь, ты держался возле входа.

– Да, я был осторожен. Руки немного обжег, ну а в остальном полный порядок.

Мы заглянули через окна в машину пострадавшего. Ничего не было видно, кроме старых газет и двух банок из-под пива на заднем сиденье. Мы оба знали, что открывать дверцы не следует: это забота полицейских, которые не обрадуются, если мы нечаянно уничтожим какие-нибудь улики.

– Как все выглядело внутри? – спросил Нагл.

– Там был газовый генератор электричества, так что… может, наркотики?

– Скорее всего, готовили метамфетамин, – согласился Нагл. – Здесь такое место, куда точно никто не заявился и не помешает им.

– Им?

– Такими делами обычно занимаются вдвоем, а то и компанией. Может, второй куда-то вышел или его завалило всем этим дерьмом. Если так, он уже покойник. Видел что-нибудь еще?

Я сделал вид, будто вспоминаю.

– Ничего особенного. Обычный бомжатник с кучей всякого мусора.

– Химикаты, которые нужны для производства мета, очень легко загораются. Наверное, какая-нибудь искра пролетела, и готово дело, все полыхнуло. Помнишь, как в прошлом году, возле Рэншоу?

– Еще бы, – сказал я.

Незачем было и воздух сотрясать, мы оба и так прекрасно знали, о чем речь. В то время это была самая громкая история в округе: два варщика мета нечаянно спалили тридцать акров леса и поджарились сами, избавив родственников от расходов на кремацию.

– Тащи-ка свою задницу в больницу.