– Нет, – качает он головой, – я не гей.
А как же мюзиклы? Майлз постоянно о них говорит. На каждой репетиции он умудряется меня найти и каждый раз спрашивает про мюзикл дня, хочет подробностей…
Стоп! Он все время спрашивает, а сам не знает, кто сочинил «Аиду». Даже это мне пришлось объяснять. А еще пришлось рассказывать про «Богему», «Кабаре» и «Скрипача на крыше».
Ой.
Звуки вокруг смолкли. Я слышу лишь тихий смех Майлза. Мои щеки горят. Как я могла подумать, что он гей? У меня родители геи, ну или по меньшей мере квиры. Уж я-то должна в этом разбираться. Меня так раздражает, когда люди делают выводы, ничего обо мне не зная, и каким-то образом я точно так же поступила с Майлзом.
Однако это же неплохо. Это совсем неплохо. Я невольно начинаю улыбаться. И это не нормальная улыбка. А такая дурацкая, широченная, во весь рот. Я отодвигаюсь и встаю на ноги.
– Ой, – повторяю я, – это… слушай, это же здорово. Это офигеть как хорошо. В смысле, я ничего против геев не имею. Просто… я рада, что ты не такой. Не гей в смысле. Но не потому, что я гомофобка.
– Боже мой… – Майлз прыскает, закрывая лицо рукой. Его плечи трясутся от беззвучного смеха. – Боже мой, Симона.
Я крепко сжимаю губы, стараясь перестать лыбиться. Выходит не очень. Уголки моих губ так и ползут вверх, хотя щеки все еще пылают. Он точно расскажет друзьям, что я веду себя как полная дура. Если повезет, то я стану посмешищем только для них и дальше дело не пойдет.
– Ну, я просто, это… Э-э-э. – Вот засада. Терять больше нечего, так что я пру напролом. – А ты это, ну… Э-э-э… Типа на свидания ходишь?
Его смех обрывается. Теперь у него такой озабоченный вид, вроде как: а все ли у меня дома?
Боже. Я без понятия, как нормальные люди зовут на свидания, но уж наверняка не так позорно. В свое оправдание могу сказать, что я это делала в первый раз. И с таким успехом он же будет и последним.
– Так, ребята. – Мисс Клейн хлопает в ладоши. – Начинаем!
Слава богу.
Я соскакиваю со сцены и бегу на свое место. Дороги назад уже нет.
4
Прошло полчаса, а я все еще не могу поверить, что сделала это. Я могла бы просто извиниться за то, что решила, что он гей. Могла бы вежливо попрощаться и уйти, как нормальный человек. Блин, если уж выставлять себя полной дурой, можно было найти время получше. А так мне теперь до пяти торчать на репетиции, всячески его избегая. Удерживать внимание на чем-либо еще практически невозможно, потому что в голове я снова и снова проигрываю эту сцену.
Палумбо (а он уже вернулся из хоровой) хлопает в ладоши, вырывая меня из глубоких дум о моем позоре:
– Вот сейчас было отлично, ребята. По-моему, с предложениями Симоны эта сцена заиграла новыми красками.
– Вы уверены, что у нее больше нет замечаний? – спрашивает Эрик, приковывая меня к месту взглядом. – Они у нее обычно не кончаются.
Несколько артистов хора поворачиваются в нашу сторону. Я с трудом сдерживаю вздох. Он не мог выбрать для этого другой день?
– Эрик, ты же знаешь. Делать замечания – это ее работа. Ничего личного. – Палумбо поворачивается ко мне. – Ну так что, есть у тебя замечания?
– Э-э-э, нет. – Я изо всех сил пытаюсь не краснеть, но, по-моему, у меня не получается. Ну спасибо, Эрик. Выставил меня перед всеми дурой. – Пока нет.
Рокко спускается со сцены, следом за ним – Эрик. Я стою не очень близко, но мне все равно видно, как он закатывает глаза. И часть меня его не винит. Уверена, он заметил, что сегодня я не уделяла внимание тому, что происходит на сцене. Дожили: какой-то парень отвлекает меня от мюзикла. Нормальные люди влюбляются и не теряют головы, ну или хотя бы притворяются, что все нормально.
А у меня всегда с этим было не очень.
– Симона. – Палумбо сжимает мое плечо. – У тебя все в порядке?
– Угу, – говорю я, опуская руки. – Просто день тяжелый.
Это еще мягко сказано, но если он тоже так думает, то вслух ничего не говорит. Я как никогда рада, что мисс Клейн уже ушла.
– Ладно, ребята, – выкрикиваю я и беру свой блокнот под мышку. Несколько актеров на сцене оборачиваются посмотреть, но не все. – Давайте полностью прогоним первый акт, со сменой декораций и песнями. Рабочие сцены готовы? Я буду делать по ходу заметки, и в субботу мы их разберем.
Палумбо мне улыбается:
– Вот это Симона, которую я знаю.
– Она никуда и не исчезала.
Из-за кулис выходит Джесс; вокруг его шеи болтаются наушники. У него короткие темные волосы ежиком и смуглая кожа. На каждой репетиции он одет во все черное, подавая таким образом пример остальным. Это наш ведущий машинист сцены: он относится ко всему серьезнее, чем все остальные вместе взятые.
За ним выходит Майлз, и я замираю. Он вскользь смотрит на меня, и на секунду наши глаза встречаются. Я не могу разобрать выражение его лица. Да мне это и не нужно. Наверняка он сейчас рассказывает Джессу про наш разговор. Я отворачиваюсь, чтобы этого не видеть. Дело в том, что мне нравится работать с Джессом. Если он узнает о случившемся, то перестанет принимать меня всерьез.
Давай, Симона, напряги мозги. Я могла бы сказать Майлзу, что у меня случилась небольшая аллергическая реакция на орешки из автомата. Или можно все свалить на месячные, но это типа против правил феминизма. Кажется.
– Эй, Симона.
Я напрягаюсь и слегка поворачиваю голову. Слава богу, это всего лишь Джесс. Один. Майлза нигде не видно.
– Здесь я, – брякаю я и выдыхаю. Я рада, что это он, потому что думать о постановке – это как раз то, чем я и должна заниматься. – Не знаю, слышал ты или нет, но мы сейчас весь первый акт будем прогонять. Если у тебя сценарий с собой, советую взять карандаш и делать пометки.
Он кивает, но задерживает взгляд на моем лице.
– Что? – Я скрещиваю руки на груди.
– Ничего, – говорит он с легкой улыбкой на губах. – Просто у тебя вид какой-то напряженный.
Черт. Майлз ему рассказал. Я мешкаю секунду, потом дико машу руками в сторону сцены. Народ все еще слоняется без дела, несмотря на то что я только что объявила начало прогона. Я предпочитаю не повышать голос, но сейчас смотрю на них и понимаю, почему мисс Клейн все время кричит.
– Понятно. – Он смотрит на мои руки. – Уверена, что больше ничего? Может, напряги с парнем?
Мои щеки снова краснеют. Джесс хороший и все такое, но мы с ним обычно не разговариваем ни о чем, кроме постановки. И, по-моему, сейчас не самое подходящее время вдруг заводить дружбу.
– Блин, – вздыхаю я и запускаю руку в волосы. – Он тебе рассказал? Уже? Слушай, все не так плохо, как кажется…
– О чем? – Джесс мотает головой. – Майлз только сказал, что у тебя трудный день. А у тебя тот еще видок – явно напряги с парнем. Я-то знаю, я у себя в зеркале такой же постоянно вижу.
– Ой… – Майлз ему не рассказал. Я невольно улыбаюсь. – Парни – отстой, скажи?
– Всяко, – подтверждает Джесс. – Но они нам все равно почему-то нравятся. Такова жизнь.
Может быть, я ошибаюсь, но, кажется, его взгляд задерживается на Рокко немного дольше, чем нужно. Рокко – неплохой парень. Вот только… по-моему, они друг другу не подходят. Хотя кто знает, вот я Майлзу тоже не подхожу. Он популярный, и язык у него хорошо подвешен, а я сильна только идиотскими поступками. Приятно знать, что я не единственная, кто ничего не понимает во всех этих любовных делах.
– Таким темпом мы закончим, когда нам стукнет лет по восемьдесят, – говорит Джесс, переводя взгляд на сцену. – С каждым годом только хуже. Когда я начинал в девятом классе, все делалось как надо и было готово раньше срока.