Разгром

Разгром
Казимир Станиславович Баранцевич

«Студент Наташин встал в это утро в состоянии необыкновенного подъема духа и избытка сил.

«Вот что значит быть здоровым, совсем, совсем здоровым, – думалось ему во время умывания при виде крепких, мускулистых рук, – экое, подумаешь, дивное состояние! Так бы куда-нибудь и помчался».

Насвистывая модный вальс, он надевал прекрасно выглаженную рубашку с непомерно высоким, подпиравшим подбородок воротником, щегольскую тужурку с вензелевым погоном путейца и такие нежно голубые панталоны со штрипками, которым мог позавидовать любой жандармский поручик…»

Казимир Станиславович Баранцевич

Разгром

I

Студент Наташин встал в это утро в состоянии необыкновенного подъема духа и избытка сил.

«Вот что значит быть здоровым, совсем, совсем здоровым», – думалось ему во время умывания при виде крепких, мускулистых рук, – «экое подумаешь дивное состояние! Так бы куда-нибудь и помчался».

Насвистывая модный вальс, он надевал прекрасно выглаженную рубашку с непомерно высоким, подпиравшим подбородок воротником, щегольскую тужурку с вензелевым погоном путейца и такие нежно голубые панталоны со штрипками, которым мог позавидовать любой жандармский поручик. Одевшись, Наташин позвонил: вошла горничная меблированных комнат молодая, бледнолицая девушка в темном платье, белом переднике и с накрахмаленной наколкой в виде кокетливой башенки на голове.

– Катя, если кто меня будет спрашивать, меня не будет дома весь день. А вот эту записку передайте белобрысому… знаете белобрысого?

– Знаю-с! Кончиками губ усмехнулась горничная.

«И Катя сегодня какая-то эффектная, праздничная! Чёрт возьми, вот и солнце. И как должно быть хорошо на Невском».

Наташин отдал записку, вышел в коридор, Катя подала ему пальто. Он постоял с минуту перед зеркалом, любуясь на свою высокую, молодцеватую, с закрученными черными усиками фигуру и, степенно спускаясь по лестнице, вышел на улицу.

II

Невский был весь в серебре, выпавшего за ночь и освещённого солнцем снега. Весело с глухим рокотом, поблескивая наверху в проволоке голубыми молниями, проносились вагоны трамвая, круто вздымая снежную пыль, мчались собственные сани. Толпившиеся на тротуарах петербуржцы были неузнаваемы: чем-то свежим, веселым веяло от их зарумянившихся лиц.

Наташин медленно выступал по солнечной стороне Невского, приятно щурясь, вдыхая полной грудью чистый морозный воздух. Не доставало женского общества, но навстречу ежеминутно попадалось такое множество хорошеньких, зарумяненных, морозом личиков, выглядывавших из под шляп и меховых шапок, что Наташин, как бы считая их всех своими хорошими знакомыми невольно улыбался им и прищуривал один глаз. И вдруг, действительно одна показалась ему очень знакомой или по крайней мере поразительно похожей на Любочку Иллинскую, курсистку, подругу бывшего товарища его по гимназии Волнова.

«Она или не она, – думал Наташин, когда уже прошел мимо девушки, – готов побиться об заклад, что это Любочка, но почему на ней эта шикарная кофта, меховая шапочка, боа! Чёрт знает, что такое!»

Он перешёл Полицейский мост[1 - Полицейский мост – Сейчас это Зелёный мост над рекой Мойка в Санкт-Петербурге.] и повернул к Лейнеру. Ресторан был набит публикой, за буфетом стояла кучка людей, зашедших выпить и закусить на скорую руку. Лакеи в зеленых передниках бегали от столиков, куда-то за буфетную стойку и возвращались с блюдами горячих кушаний. Наташин сел к столику, заказал себе завтрак, все думая о недавней встрече. Когда-то он был влюблён в эту Любочку и искал взаимности, но девушка была очень строга и серьёзна и как-то на одном из студенческих балов откровенно заявила ему, что он не герой её романа. Героем был Алексей Волнов, студент университета, мрачный сосредоточенный человек и притом партийный. У него в комнате постоянно были сборища рабочих, и сам он посещал какие-то сборища.

«Не может быть, чтобы это была она», размышлял Наташин – какой, чёрт, понесёт её болтаться по Невскому! Однако поразительное сходство! Вот и утверждайте после этого, что нет двойников на свете. Он с аппетитом съел какой-то матлет[2 - матлет – матлот от французского слова matelote/matelot – матрос. Одно из значений – кушанье из рыбы в соусе из красного вина и различных приправ.], потом ещё что-то, запил полубутылкой вина и, расплатившись, вышел на Невский. Солнце светило ярче, сильней, гуляющей публики было больше, среди неё слышался лёгкий весёлый говорок, не хотелось уходить с улицы. Наташин снова перешёл Полицейский мост и медленно подвигался, глазея на окна магазинов. Вдруг он встрепенулся, навстречу снова шла та же особа медленно, повёртывая голову направо налево, подолгу смотря на прохожих. На этот раз Наташин не ошибся: несомненно, это была Любочка Иллинская! И он смело, развязной походкой подошёл к ней.

– Здравствуйте!

Она слегка отшатнулась от него. Тревожная судорога пробежала по её красивому, бледному лицу.

– Не узнали?

– Нет – узнала! – отвечала она медленно. Вы Наташин?

– А Вы Любовь Александровна Иллинская? Вот как славно!

Он смеялся весело, искренно, держа её маленькую, холодную руку и заглядывая в глаза. Она чуть-чуть, бледно улыбнулась.

– Что славно?

– А вот то, что мы с Вами встретились, и погода прекрасная, и солнце, и вообще всё хорошо.

Какая-то тень набежала на её лицо.

– А Волнов? Что с ним? – громко, не обращая внимания на то, что их слышат, спрашивал Наташин, идя рядом с девушкой.

– Алёши нет! – тихо отвечала она, вдруг остановилась и пристально посмотрела ему в глаза. – Вы гуляете?

– Гуляю! – просто и наивно отвечал Наташин.

– И я гуляю! – криво усмехнулась Иллинская.

– Вот отлично, будем гулять! – воскликнул Наташин.

– Нет, надоело! – передёрнула она плечами.

– Как! Разве вы не сейчас вышли?

– Нет, я давно уж!

Тут только Наташин заметил, что кофточка на Иллинской, несмотря на свой шик, чересчур легка для двенадцати градусов мороза, и что новомодная широкополая шляпа, прикрывая только макушку головы, давала слишком большой простор холодному ветру.

– Боже мой, Вы озябли? Вы должно быть страшно озябли?

– Да, озябла.

– А я то приглашаю Вас гулять, тогда как правильнее было бы просить Вас куда-нибудь в тепло… согреться.

– Да, это было бы правильнее! – снова криво усмехнулась она.

– Знаете, пойдёмте к Палкину в отдельный кабинет… Вы ничего не имеете против?

– Ничего!

И как только она произнесла это слово, как Наташина словно осенило… шикарный костюм, может быть не свой… давно гуляет… Волнова почему то нет…охотно согласилась на отдельный кабинет, – дело ясное.

Он как то особенно взглянул на Иллинскую, крикнул извозчика, усадил её в сани и они поехали.

III

– Расскажите же, как это всё случилось? Да, что же вы не пьете?

– Привычки еще нет.

Но она всё-таки взяла налитую ей рюмку мадеры и выпила до половины.