Встретимся на Плутоне

Он не обернулся.

– Серег! Забыл спросить у тебя кое-что!

Я догнал Карпова, нерешительно хлопнув по плечу.

– Че тебе?

Карпов смотрел сердито. Я даже на миг решил, что не скажу ему ничего, что зря я его позвал. Шел бы лучше домой, да погуглил свой вопрос. Я готов был развернуться и убежать сломя голову, но Карпов ждал. Не трогался с места, ничего не говорил. Он стоял, сняв с плеча рюкзак и просто ждал.

– Я не очень общительный человек. Все дело в… старой школе. Мне иногда кажется, что я никогда уже не смогу никому доверять…– я вздохнул, – Если бы ты хотел подружиться с одним человеком… то, – мне духу не хватало закончить предложение.

– То я бы подружился, – закончил за меня Серега.

– Как?

Карпов смотрел на меня недоверчиво. Зря я его остановил. Нет от него никакого толку.

– Ну не знаю, сходил бы вместе с этим человеком куда-нибудь. Туда, где было бы обоим интересно.

– А как понять, где ей интересно?

Я понял, что проговорился, слишком поздно. Серега широко улыбнулся и, заговорщицки подмигнув, ответил:

– Спросить. Если у нее боишься, то у ее подружки спроси. Путь к сердцу девчонки лежит через ее подружку.

Вечером я долго сидел на кухне один, мама сегодня на дежурстве в больнице, поэтому никто не мог меня загнать спать пораньше. Соседи сверху снова орали, выясняли отношения. Какая-то женщина визжала, слышались звуки сдвигания мебели, мужской бас.

Про подружку Карпов прав, но если я к самой Нике не представляю, как с расспросами подойти, то к ее подружке и подавно. Да и вообще, дурацкая это идея! Дурацкая. Мне бежать от нее надо без оглядки, я же сам решил: “Никогда ни с кем не дружить, никогда ни с кем не сближаться”. Я взял несколько альбомных листов и уселся писать: “Никогда ни с кем не дружить”. Я исписал штук двадцать пока не устал. Руку ломило. Весь пол вокруг был усеян скомканными исписанными листами. Я собрал бумагу, разодрал в клочки и засунул в пакет, вспомнил про выброшенный вчера салат и бутерброды, если они там еще немного полежат, будут вонять. Заскочил на кухню и собрал под раковиной мусор, сунул ноги в старые разношенные кроссы и вышел на площадку. Двери наверху открылись. Женский голос орал:

– Не нужен он мне, поняла?!

Мимо меня пронеслась девчонка, чуть не сбив с ног. А сверху ей вдогонку пролетел джинсовый рюкзак со значками.

– И вещи свои вонючие забери! Чтоб ноги твоей здесь больше не было!

Хлопнула входная дверь подъезда. Я поднял рюкзак. До боли знакомый джинсовый рюкзак, увешанный значками.

Я припустил быстрее, вдруг удастся догнать если девчонка не далеко ушла. На крыльце стояла Ника и плакала.

– Эй, – я протянул ей рюкзак. Девчонка шмыгнула пару раз носом и замолчала. Рыдать при посторонних такое себе деле. Дурацкое. Это я понимал.

– Плохой день? – спросил, даже не ожидая ответа. Ответ и не последовал. Ника разрыдалась снова, и я не знал, как и чем ей помочь. Только стоял как дурак с двумя пакетами мусора и девчачьим рюкзаком.

За спиной хлопнула дверь подъезда, вышел грузный мужик в синих трениках и белой майке. Что-то в его взгляде и сдвинутых кустистых бровях мне не понравилось. За ним выскочила в разноцветном халате девчонка, ее я узнал, одноклассница. То ли Настя, то ли Лена. Лапшова что ли?

– Пап, не надо! Пойдем! – тянула она его за руку.

– А еще раз придешь сюда, ноги вырву…

В сердце вспыхнуло пламя. Я развернулся и, бросив все, что занимало руки, подошел к мужику. Я был ниже его на голову и меньше в четыре раза, но не боялся совсем. Таким нельзя показывать страх.

– Только попробуйте… вырвать.

В моем голосе звучала максимальная злоба и агрессия, какую только можно вложить в голос. Внутри я дрожал, как тогда, давно, как в тот день, который хотел забыть. Я не знаю, что заставило мужика отступить. Он сплюнул, злобно зыркая глазами. Его лицо пылало бешенством. Девчонка, то ли Настя, то ли Лена, схватила его за руку и потащила в подъезд.

Они ушли. Меня трясло и только поэтому я молчал, голова кружилась и казалось, что меня вот-вот вырвет. Я наклонился подобрать пакеты, а Ника вдруг обняла меня. Неловко, нелепо, порывисто. Я выпрямился. Ее руки на плечах, мокрые щеки, дыхание. Все это так странно, меня никто никогда еще не обнимал так кроме мамы.

Варя

Dava “Ранила”

Я завела блог. Не тот, где публиковала иногда селфи и фотки с одноклассниками, а другой. “Этот блог посвящается всем одиноким сердечкам, собравшимся здесь” – написала в шапке профиля. С родителями состоялся длинный разговор, после разборок с Камбалой. Я поклялась, что не имела отношение к истории с видео-разоблачением и они мне поверили, особенно когда я снова пустила слезу. Папа не любил девчачьих слез. Мама сообщила, что блогер – это почти журналист (намекая на продолжение семейных традиций) и на восьмое марта подарила книжку “Ты можешь стать блогером”, где на первых же страницах рассказывалось, что у каждого блога должна быть идея. Я бы хотела обсудить идею блога с Никой, но она или не отвечала на звонки, или говорила односложно. Мне так и не удалось ее разговорить. Что у нее случилось такого, что не осталось времени на лучшую подругу?

Папа был не в духе, с кухни слышалось его раздраженное бормотание и звяканье ложки о край чашки. Когда он злился, добавлял в кофе сахар, а потом яростно его размешивал. Пил кофе, морщился и половину чашки выливал в раковину. А оставшуюся половину доливал кипятком.

– Нет, ну ты представляешь? Где у них были глаза в этот момент? А главное, я же тоже читал этот макет перед печатью! И не заметил…

– А что стряслось-то? – спросила я, входя на кухню. Обвела сонным взглядом родителей и зевнула.

Папа, уже одетый в офисный костюм, сидел на стуле у окна и гладил рукой галстук, задумчиво глядя в газету. “Да-да, большинство нормальных людей не читает по утрам газеты, только не мой отец. Он работает главвредом и всегда читает то, что совсем недавно и так читал, перед тем как поставить материал в печать”.

– Да вот! – он протянул мне листок и ткнул в поздравление с восьмым марта от администрации города.

Я бегло прочитала и не нашла там ничего страшного. Вернула газету и пожала плечами.

– Тоже не заметила?

– Не-а.

– Ну вот же, описка: “админисрации города”, мне уже звонили из департамента образования и из этой самой “админисрации”… Ну как такое можно пропустить?

Мама хихикнула и получила от отца гневный взгляд из-под бровей. “Понятно. Не только у меня проблемы с начальством…”

В школе Никиту я старательно игнорировала и смотрела в его сторону только тайно, когда никто не видел. Ника не пришла.

– Не занято?

Я подняла глаза. Возле парты стояла Настя Лапшинова, мальчишки из компании, в которой она тусовалась, называли ее Лапша. Я покачала головой.

– Сяду тогда с тобой, ок?

– Ок.

Лапшинова болтала без остановки: про какие-то брюки, которые на ней не застегнулись, про футболку с “Оно”, про то, что Воробьева Ленка совсем ее достала своим тупым подражанием. Зачем одевается так же как она? И стрелки такие же нарисовала. Должен же быть у нее свой собственный стиль, зачем слизывать у других?

Ясно, поссорились, теперь Лапшинова ищет себе новую подружку на время, пока не помирятся. Я задумалась о том, что мы с Никой никогда не ссорились по таким пустякам. Нам наоборот нравилось быть похожими. Иногда нас называли сестренками. Пожалуй, я бы хотела, чтоб у меня была такая сестра. В прошлом году мы покрасились в фиолетовый, вот смеху-то было!

Я тогда влюбилась в Рому из одиннадцатого “Б” и хотела выглядеть так, чтобы он сразу обратил на меня внимание. Рома перевелся к нам из другой школы, как поговаривали, ради Кати, танцевальной звезды, которая долго мотала нервы завучихе розовыми волосами. Тогда-то Ника и предложила: