По когтю льва

– Глянь на эту жирную тюлениху! – послышался сзади молодой мужской голос. – Брюликов навесила на себя с полкило и думает, что неотразимая чувиха!

«С таким лексиконом – в опере? Что тут забыли эти хамоватые русские нувориши? – размышляла Алина, не решаясь оглянуться, чтобы в упор посмотреть на источник похабщины. Боковым зрением она уловила появление крупного объекта справа. В нос ударил резкий запах пряных духов. – И что за привычка выливать на себя сразу целый флакон? Это или своего рода демонстрация «крутизны», – у меня, мол, денег куры не клюют – могу сразу на себя вылить полсотни баксов, или попытка забить свой собственный не особо приятный запах. Во всяком случае, для окружающих такие ароматы не столь приятны, как себе представляют испускающие их источники».

Алина, слегка сморщив носик, повернулась, чтобы идти дальше, но снова услышала русскую речь. Правда, на этот раз говорила женщина, и очень тихо. «Совершенно точно, это они, они…» – взволнованный шепоток со свистом слетал с густо напомаженных губ.

Алина наконец разобрала, кому принадлежит голос. По всей видимости, это и была та самая «тюлениха в бриллиантах», о которой говорили бестактные молодые люди. «Весьма неосмотрительно так спокойно разговаривать по-русски, рассчитывая, что вокруг тебя никто не понимает. Прошли уж те времена, когда двое русских, повстречавшись где-нибудь в Берлине или Риме, бросались друг к другу в объятия, радуясь встрече с соотечественником. Сегодня русскую речь в любом уголке мира можно услышать чуть ли не чаще, чем местную. При этом «бывалые», с лету распознавая «своих», тем не менее, упорно делают вид, что они «русски не понимать». Видать, ребята, столь опрометчиво делящиеся своими впечатлениями на русском языке, здесь недавно. Но сама «тюлениха» их опознала и при этом очень перепугалась…» – размышления Алины прервал звонок, извещающий о начале следующего акта. Она поставила пустой фужер из-под сока на столик и поспешила в зал. Толстая дама, увешанная драгоценностями, продолжала стоять лицом к стене, делая вид, что разглядывает старую афишу. Кажется, интерес к «Лебединому озеру» она утратила окончательно.

* * *

Утро в семействе Вальд, как всегда, проходит без спешки и суматохи. Они не любят суету, да и необходимости никакой в этом нет. Выпив кофе за компанию с Макрусом и выпроводив его на работу, Алина смотрит утреннюю программу телевидения, ожидая, когда проснется сын Миха. Малыш любит утром поспать. В этом есть свои преимущества, но и взывает к родительскому благоразумию: ребенка все равно необходимо приучать к ранней побудке – в детский сад, а потом в школу.

Но, одно дело – читать умные книжки по педагогике, а другое дело – реализовывать их советы в жизни, причем в приложении к своему ребенку, а не к какому-то абстрактному. Алина успокаивает себя мыслью, что даже у таких великих педагогов, как, например, Бенджамин Спок, в воспитании собственных детей были большие проблемы.

Какой-то американский журналист злопыхал по этому поводу – вот, мол, каких моральных уродов вырастил сам знаменитый доктор, по книжкам которого весь мир учится, как воспитывать детишек. Вроде бы, родной сын Спока стал то ли наркоманом, то ли асоциальным элементом.

Хотя, верить сегодня подобным утверждениям – дело неблагодарное. Почему-то в последние годы самым популярным методом пиар-кампаний стало поливание грязью соперников и конкурентов, а отнюдь не демонстрация собственных достоинств.

Алина удивленно потянулась в сторону телефонной трели: «Кто это в такое время?»

– Гутен морген! – четко выговаривая каждую букву, приветствовал ее незнакомый мужской голос.

Почувствовав, с каким напряжением незнакомец произносит слова чужой речи, Алина поспешила вставить:

– Говорите по-русски. Доброе утро! Вам кого? – собственно, последний вопрос можно было и не задавать. На русском языке в ее доме можно было говорить только с ней. Во всяком случае, пока. Алина рассчитывала, что ее сын Михаэль, как и большинство детей в смешанных семьях, будет со временем разговаривать на двух языках. Пока что он изобретал свой собственный язык, понятный, пожалуй, только маме.

– Ты – Алина Перова? – с невозмутимой фамильярностью продолжал мужчина, не утруждая себя тем, чтобы представиться самому.

Растерявшись на секунду: откуда он знает ее девичью фамилию? – она ответила:

– Ну да. Была раньше Перовой. А вы, собственно, кто?

На бесцеремонность можно отвечать бесцеремонностью. Почувствовав легкое раздражение, Алина хотела сразу же прекратить разговор, но мужчина, как ни в чем не бывало, продолжал:

– Приветик тебе из Москвы. От старых знакомых.

– Спасибо. Это все? – Алина собралась нажать на «отбой».

– И что, даже не спросишь, от кого?

Алина бросила трубку и заставила себя снова переключиться на просмотр утренней программы, прогоняя навязчивые мысли о неприятном звонке.

Приветик из Москвы! Один из старых «доброжелателей»? А может, все-таки кто-то из знакомых привет передал, а она трубками швыряется? Нет, вряд ли… Свои бы назвали ее по нынешней фамилии – Вальд. А этот типчик как-то с особым нажимом подчеркнул фамилию, под которой она была раньше широко известна, – Перова. Да, в свое время журналистка Алина Перова нажила себя немало тайных и явных врагов в Москве и ее окрестностях. Но столько лет прошло… Неужели, кому-то из «обиженных» до сих пор неймется?

Потирая сонные глазки и хныкая, на пороге столовой показался Михаэль, и Алина занялась с ним привычными утренними сборами, приготовлением завтрака и гигиеническими процедурами. Мысль об утреннем звонке постепенно улетучивалась, освобождая место для текущих проблем.

Уже две недели Миха посещает детский сад. Он находится там всего четыре часа, и Алина старается максимально использовать это время для самых неотложных дел. Правда, чем взрослее становится малыш, тем дольше он способен сам себя занять и дома, с игрушками, освобождая тем самым маму от необходимости присутствовать при нем неотлучно. Но полноценной работы, когда в доме маленький ребенок, все равно не получается.

На десять часов утра у нее назначена встреча с балериной Тамарой Мищенко. Вчерашнее посещение балета, помимо отдыха и эстетического наслаждения – часть запланированных мероприятий для подготовки материалов о деятелях культуры и искусства из бывшего Союза, работающих в странах Западной Европы. Имена Анны Нетребко или Владимира Хворостовского известны во всем мире. Но на самом деле, российский экспорт талантов представлен значительно шире. Русские имена украшают афиши практически любого театра в Берлине, Лондоне, Париже или Вене.

В дюссельдорфской балетной труппе Тамара Мищенко танцевала уже пятый год. Несмотря на критический для балерины возраст – за тридцать, она сумела не только обойти около сотни претенденток, участвовавших в конкурсе на место солистки одного из самых известных театров Германии, но и прекрасно утвердилась в его разношерстной труппе. Язык общения в мультикультурных коллективах любых стран – английский, а у Тамары по счастливому стечению обстоятельств супруг-англичанин. Так что, свои скудные школьные познания в английском, она в течение последних лет старательно шлифовала в семейном кругу. Именно – кругу, поскольку традиционная английская провинциальная семья родителей Вильяма Ричардсона насчитывала, кроме него, еще пять отпрысков.

Конечно, все они уже стали взрослыми, обзавелись женами, мужьями, детьми, свояками, золовками, тещами и свекрами. Но семейные сборы, по меньшей мере, два раза в году – на Рождество и день рождения матери – были для них вроде безоговорочной обязанности, которую не принято даже обсуждать.

Единственной иностранкой во всем семейном клане оказалась Тамара. При этом настолько хорошо вписалась в классическую английскую семью, что стала негласной любимицей мамаши Ричардсон. Что, согласитесь, при наличии родных дочерей, для невестки практически недостижимая позиция. Даже если она сама – то есть невестка – к таковой стремится.

Тамаре, по большому счету, это было безразлично, хотя, как человек честолюбивый, она ценила в жизни любые победы. Даже столь незначительные с точки зрения карьеры. Хотя, – кто знает? Старики Ричардсоны – люди далеко не бедные, так что, если говорить о наследстве и завещании… Впрочем, такие мысли особо не занимали голову Тамары. На сегодня она могла достичь жизненного Олимпа собственными силами и талантом – со всеми вытекающими отсюда молочными реками с кисельными берегами и шоколадными яхтами. И чтобы достичь своей цели, трудилась, не покладая рук. Вернее, ног, – так будет правильнее сказать в отношении балерины.

После того, как Тамара подписала контракт на работу в Дюссельдорфе, ей пришлось естественно, туда переехать. Вильям Ричардсон, совершенно искренне радовавшийся профессиональным достижениям супруги, тем не менее, не собирался оставлять свою работу в качестве управляющего Манчестерским филиалом компьютерной корпорации «Майкрософт». Он справедливо полагал, что, потеряв один раз такое место, второй раз он ничего подобного не найдет. Типичный западный вариант: карьера, не предусматривающая жертв в пользу другого, – прежде всего. Тамара и Вильям стали видеться два-три раза в месяц по выходным, ну и, конечно, в праздники и во время отпусков.

Когда Алина договаривалась с Тамарой Мищенко об интервью, у них возникли трения из-за времени – журналистке хотелось сразу, после того, как она отведет сына в садик, отправиться по делам – она ограничена временными рамками. Тамара же заявила, что с утра желает подольше поспать: после вечернего представления артисты любят понежиться в постели до полудня, а то и до обеда.

В конце концов, они договорились на десять часов у Тамары дома, но балерина предупредила: никаких фотосъемок, поскольку она будет в совершенно не надлежащем для этого виде.

Тамара снимала квартиру в старом доме недалеко от театра. Современные дома с окнами во всю стену, обогревом пола и особой тепло— и звукоизоляцией ее совершенно не привлекали. Наоборот, как и большинство артистов, суточный цикл бодрствования которых смещен в сторону темного времени, она не любила дневной свет и в повседневной жизни избегала резкого освещения. Поэтому даже небольшие окна ее квартирки на последнем этаже трехэтажного дома постройки конца девятнадцатого века были обычно плотно закрыты жалюзи.

Жила она уединенно, тусоваться и высовываться из своей норки не любила. Муж приезжал в Дюссельдорф редко, чаще она к нему – в Манчестер. Общение ограничивалось парой английских музыкантов и художницей из Канады. К местной русской богеме Тамара относилась со снисходительным пренебрежением – себя она считала англичанкой, и очень сожалела, что в свое время не поменяла свою трудно произносимую украинскую фамилию Мищенко на благозвучную Ричардсон. Тогда уж точно к ней не совались бы всякие эмигрантские поэтишки и неудавшиеся пианистки с бывшей родины, принимая ее за «свою». Никакая она им не своя! Вот покойный сэр Питер Устинов тоже имел русскую кровь и русскую фамилию. Ну и что? Он был самым натуральнейшим из самых натуральных англичан. И она тоже англичанка – леди Тамара.

Каким-то образом получилось, что Тамара сразу не заподозрила в Алине свою соотечественницу, а когда узнала – неудобно было отказывать. Ладно уж! Даст она интервью и для русского журнала. Тем более, эта журналистка – редакторша женского журнала «Лина» – такая себе западная эмансипе с виду. И муж у нее – немец, к тому же – крутой предприниматель…

Без двух минут десять Алина подъехала к дому, в котором жила балерина. Найти парковку в центре города – задача не из легких. Хотя, поблизости нет ни больших магазинов, ни увеселительных заведений, автомобили прижавшиеся вплотную друг к другу вдоль обочины дороги, не оставляли надежды найти в их череде хотя бы маленький зазор. Совсем недавно Алина стала обладательницей очень удобного для городских передвижений нового «Фольксвагена-жучка», но ведь это тоже не велосипед, который можно просто прислонить к столбу на тротуаре.

Алина остановилась посреди дороги, с надеждой глядя на редких прохожих: вдруг кто-то из них сейчас сядет в машину и освободит для нее местечко? Часы показывали уже пять минут одиннадцатого, но отъезжать от бордюра никто не собирался.

«Они никуда не ездят, что ли? – с раздражением думала она, поглядывая на часы. – Зачем тогда машины покупать, если ими не пользоваться?»

Потеряв, в конце концов, надежду оставить машину в непосредственной близости от нужного ей дома, Алина поехала в сторону многоэтажного гаража, расположенного примерно в двухстах метрах.

«Самой Тамаре машина ни к чему… – подумала Алина, въезжая в гараж, – тут до театра просто рукой подать! Хотя, может она любит ездить на природу?.. наверное, и все те, чьими автомобилями забит центр города – любители вылазок на натуру…»

Все эти процедуры заняли еще минут пятнадцать, получается, что Алина опаздывает уже почти на полчаса.

«Ну ничего, – успокаивала она себя, приближаясь к дому Тамары Мищенко уже пешком, – балерина будет только рада поспать лишние тридцать минут. Она и так была недовольна, что придется рано вставать. Зато мне теперь надо поторапливаться – через два часа уже забирать Михаэля из детского сада».

Алина нажала кнопку звонка напротив фамилии Мищенко. Через минуту повторила попытку: «Она и не думала просыпаться к назначенному времени, а я тут распереживалась, что опаздываю! Ну, все-таки, пора и честь знать! Сколько я тут должна стоять под подъездом?»

После третьей попытки Алина достала из сумочки айфон и набрала домашний номер телефона Тамары. Трубку упорно никто не брал: «Да что же это такое! Эта дама, конечно, несколько претенциозна и высокомерна, но даже такие особы стараются не шутить с прессой. Ведь одно неосторожно сказанное слово может стоить карьеры! Тоже мне, прима дюссельдорфского балета! Майя Плисецкая себя такого и то не позволяла!»

Конечно, звезда может допустить некоторые вольности. До определенной границы это даже добавит ей популярности, но главное – не перейти эту самую зыбкую грань. А для «пролетных метеоритов», которые свой тухнущий в небесном мраке хвост пытаются распушать до предела, не понимая, что ускоряют тем самым свое полное рассеяние в вакууме, понятие чувства меры бывает напрочь потеряно. Так, пролетая по звездному небу, они исчезают бесследно где-то за пределами видимых галактик.

Ладно еще, когда речь идет о случайных поп-звездочках. Но ведь такие, как Тамара, приложили колоссальные силы, трудясь возле балетного тренировочного станка, калеча свои суставы, отказывая своему ноющему желудку в лишней крошке хлеба. Они знают, ради чего такие жертвы, и просто так, ради каприза, рушить это вряд ли станут…

«Почему же Тамара не открывает дверь и не берет телефонную трубку? Неужели, так крепко спит? Или, может, вышла куда-нибудь? Я ведь опоздала на полчаса. Она могла выбежать за свежими булочками к утреннему кофе… Черт! Какие булочки? Она же балерина! Наверное, не знает даже, какие они на вкус! Скорее всего, она умывается или принимает душ и просто не слышит звонков!» – осенило вдруг Алину.

Она выждала еще пять минут и вновь позвонила по телефону, нажимая одновременно кнопку на подъездном табло: «От такой удвоенной трели проснется даже медведь, впавший в зимнюю спячку!»

Не прерывая своих попыток, обозленная Алина почувствовала направленный на нее взгляд из-за занавесок первого этажа. «Любопытные старушки, как всегда, на посту! Но мне-то она чем может быть полезна? Не думаю, чтобы Тамара с кем-то из соседей общалась. Может…», – мгновенно сориентировавшись, Алина нажала на кнопку, которая, по ее расчету, должна быть соединена с той квартирой, из которой за ней наблюдала бабулька.

Занавеска в то же мгновение порхнула внутрь комнаты, и почти сразу послышался звук, сигнализирующий о том, что замок входной двери открыт. Алина быстренько толкнула дверь и вошла в подъезд: «Придется что-нибудь придумать для соседки, просто так мимо ее двери теперь не прошмыгнешь!» В подтверждение мыслей Алины, возле входа в квартиру на первом этаже ее уже поджидала худощавая высокая старушка с дежурной улыбкой и стандартными седыми кудряшками.