Awakers. Пробудители. Том 2

– Бежим! Давай, давай!

Мы несёмся как угорелые, пока вой не стихает до конца. Я даже думать ни о чём не могу. Это слишком смешно, чтобы бояться, что нас поймают. В конце концов Трой плюхается прямо на асфальт: валяется в свете фонаря, продолжая смеяться.

– Ты тапок потерял, – я упираюсь руками в колени.

– Да? – он пытается оторвать затылок от земли. – Беда, беда, теперь меня найдут по отпечаткам пятки.

Я сажусь рядом, прислонившись спиной к столбу. Мы о чём-то говорим, но к тому времени, наверное, мой мозг окончательно расплавился от всей жары, алкоголя и адреналина, потому что я сам не понимаю, что несу. Помню только, как Трой начинает извиняться.

– Сай… Я… прости. Прости, что вот так сбежал. Я думал, что ты… Ну прости, правда… Хочешь, хочешь мне врезать?

Всё ещё лёжа, он запрокидывает голову и смотрит на меня широко распахнутыми очень зелёными глазами.

– Сдурел, что ли? Не хочу я тебя бить!

Он хитро щурится:

– Терапия не позволяет?

Я легонько шлёпаю его по щеке тыльной стороной ладони, хватаю за подмышки и притягиваю к себе, как тряпичную куклу:

– Дурак ты…

Нет, мне хватало физического контакта в последнее время, не то чтобы он мне остро необходим в жизни. Но мама вечно норовит поправить волосы, и Мэнди… Само собой, Мэнди, у нас было много контакта. Но это другое, совсем другое – это Трой, и я сам не понимаю, как эти острые лопатки, угловатые плечи могут приносить столько комфорта и умиротворения.

– Тощий пьяный дурак.

Он завис в неуклюжей позе, голова где-то в области груди, и, если хорошо скосить глаза, видно кусок его счастливой улыбки и ямочку на щеке.

– Я знаю, что тебе надо, – бормочет он заплетающимся языком. – Идём.

Через два квартала мы стоим перед надписью «Пироги и печенья: сделай сам». Закрыто.

У меня уже ноют ноги: после клуба и всей беготни страшно представить, что будет завтра. То есть мы два квартала топали пешком – Трой ещё и босиком, – а тут закрыто. Я смотрю на вывеску, на часы, снова на вывеску и медленно прихожу к мысли, что уже далеко за полночь.

– Закрыто, – тупо читаю я по буквам. – На фига мы припёрлись?

– Ну да… Сегодня закрыто, а завтра ты придёшь, испечёшь свою порцию печенья и будешь в порядке, – его слова звучат на удивление связно. – Не нужно тебе никакое управление гневом, ты же няшечка, Саймон! Ты самый добрый на свете!

– Предлагаешь променять мою терапию на кулинарные курсы?

– Ты любишь готовить.

Как удивилась бы мама… А я сам столько месяцев сковородку в руки не брал.

– И что теперь? – недоумеваю я.

– А-а-а-а, теперь вырублюсь с минуты на минуту, – признаётся он, пошатываясь, и я снова удивляюсь, как ему удаётся выдать такую здравую и связную мысль.

– Ну да, ты прав, – смеюсь я, – ты, как всегда, прав.

«…Иногда бывает так, что у людей есть предрасположенность к определённым видам поведения. Иногда это просто накопившийся груз эмоций, – пытаются донести до нас по ходу терапии. – Порой для срыва достаточно одного события, которое может пройти не замеченным для окружающих…»

– Я точно знаю, что тебе нужно, – объявляет Трой на следующий вечер, пока мы оба страдаем от похмелья, растянувшегося на целый день.

Через неделю мы собираем вещи и сваливаем из города.

Глава 2. Кексы, котики, рок-н-ролл

Всем пришлось бросить что-то старое, чтобы начать что-то новое.

Ральф бросил учёбу.

Майк бросил учёбу и пить. Причём первое происходило со скандалом дома, а второе – под наше всеобщее молчаливое одобрение. Так что пьёт Майк теперь гораздо реже: без фанатизма к трезвому образу жизни, но достаточно в меру, чтобы все вздохнули с облегчением.

Трой бросил курить. Снова. В своей обычной троевской манере – без терапии, без никотинового пластыря или жвачки; не постепенно снижая количество сигарет в день, а просто раз и всё. Сказал: «Это последняя сигарета», – докурил и бросил. Это Том ему рассказывает, что так не бросают, а Майк делает ставки на то, когда он сорвётся. А Трой берёт и не срывается.

Никто не срывается.

– Ты же небось ни разу валик в руках не держал, – Майк недоверчиво косится на Троя, когда тот в первый раз берётся за инструмент.

– Не держал, – признаётся Трой и красит стену. Ровно красит, любо-дорого смотреть. Новый цвет приятно ложится на шершавую поверхность, оставляя за собой специфический запах.

Майк тоже помогает: стоит смотрит, чтобы всё было как положено.

– Где ты так насобачился краской орудовать?

– Это в генах, – усмехается Трой. – Думал, у сына художницы руки из жопы растут?

– А-а-а, ну да, ну да, – заключает Майк и смотрит дальше, пока Трой его не одёргивает:

– Так и будешь стоять? Давай бери гитару, спой что-нибудь.

А я, мне тоже надо чем-то себя занять. Я иду в магазин, закупаюсь продуктами и пеку первую порцию кексов.

Вечером Том притаскивает черепашку в аквариуме в подарок на новоселье. Обычная черепашка: ни мутант, ни ниндзя. Перебирает лапками неторопливо, а взгляд такой хитрый, будто чего-то задумала.

– Какая у вас красивая стена, – говорит Том, с любопытством разглядывая труды Троя.

Не знаю, что бросил Том, но в последнее время он внезапно какой-то скромный, робкий почти что. Я вручаю ему кекс, мы вчетвером садимся на диван и смотрим на стену.

– Я такую игру придумал, – говорит Том. – Представь, что сидишь в тёмной комнате, пристёгнутый к стулу. Темно вообще, ни зги не видно: ни часов никаких, ни звуков. Тишина и пустота, короче. Суть в том, чтобы просидеть вот так пять минут, и – внимание! – в любой момент тебя может шарахнуть электрическим разрядом. Не насмерть, конечно, но так – ощутимо. Всего один раз, в любое время.

– А может и не шарахнуть? – предполагает Трой.

Том думает, кивает:

– Может и не шарахнуть, да. Вся суть в ожидании.