Awakers. Пробудители. Том 2

– Пф-ф! Отношения… Почему нельзя, допустим, сыграть свадьбу с друзьями? Может, я хочу свою жизнь провести с лучшим другом?

– Ты хочешь провести со мной жизнь? – удивляется Том.

– Это просто пример. Я не собираюсь выполнять на тебе супружеские обязанности. Вообще это тупость какая-то.

– Что тупость?

– Что люди имеют право заключить между собой брак, исключительно если они спят друг с другом. Я хочу бегать за девчонками в коротких юбочках, а домой приходить к надёжному человеку, который будет со мной до конца жизни. Я хочу институт дружбы.

– Какой дружбы?

– Ну такой… настоящей. Когда можно болтать всякие глупости. Много глупостей. Это ключевой аспект.

– Институт дружбы, основанный на глупости, – подытоживает Том.

Трой долго молчит, жуёт соломинку, а потом задаётся вопросом:

– Думаешь, Саймон рассказывает ей глупости?

Но Том – одно дело, говорить с ним приятно. Говорить с Саймоном жизненно необходимо. Но Саймон слишком занят, поэтому все их беседы – вымышленные.

– Зачем тебе девушка? Я лучше девушки! – говорит Трой вымышленному Саймону.

– Чем? – интересуется тот.

– Я знаю, что ты – не совершенство, знаю всех твоих этих тараканов в голове, штучки-дрючки. Я всё равно тебя люблю.

– И что, ты медаль за это хочешь?

Иными словами, воображаемый Саймон такой же мудак, как настоящий.

А у настоящего Саймона появилась эта дурацкая привычка пялиться исподтишка и молчать. Он глазеет на огромный значок Тома с надписью «Лучший друг Троя» и молчит. Разглядывает опухшую физиономию Гордона и не говорит ни слова.

– Вот не начинай, ты сам сказал, что мне надо чаще выбираться из студии, – сипит Трой.

– Я не начинаю, – голос у него ровный, как у электронного прибора для считывания текста.

Вообще, «начинать» – прерогатива Ральфа, но Ральф улыбается и сюсюкается с мобильником. Начинает Робби, но Трой не слушает. Долго не слушает о том, что «солист должен» и «солист не должен», а потом взрывается:

– Мать твою, Робби, так нравится читать лекции – иди училкой работай!

И дверью удаётся хлопнуть эффектно, типа дива покинула здание. Чтобы знали все. Но его хватает ровно на десять минут, прежде чем кинуться обратно с извинениями. Робби оторопело выслушивает тираду длиной в три его «лекции», пестрящую «прости-извини» и «я был неправ», «ты хороший», и думает, что ещё никто перед ним не извинялся так страстно, как этот осипший мальчишка, у которого аж испарина на лбу от усердия выступила.

– Парень, ты бы лучше голос поберёг, – предлагает он. – Я знаешь сколько повидал всяких долбоёбов? Но ты мне не груби, лады? Ты не долбоёб.

– Я не «парень»! – не выдерживает он. – Я – Трой Гордон!

– Ладно, Трой Гордон, – соглашается Робби. – Понял, принял.

* * *

«Пользуйтесь выходными», – сказал Робби. И они пользуются. Как умеют, так и пользуются.

– Закуси канапинкой, – Том смеётся над бурной реакцией Лучшего Друга на экзотический коктейль, но тон у него всё равно сочувственный.

– Рокеры не закусывают! – стакан грохается на стол – вдребезги.

– У него голодная забастовка в знак протеста, – подначивает Майк. – Ну ты в курсе.

– А-а-а, – Том задумчиво покусывает коктейльную шпажку. – Как-то раз у меня сели кожаные штаны – прямо на мне, пришлось сесть на голодную диету, чтобы как-нибудь из них вылезти.

– Винни-Пух, – угорает Майк.

– Мне тоже надо кожаные. Я чёткий пацанчик, что! – язык у Троя заплетается; он трётся носом о перечницу, предупреждает: – Сейчас чихну.

Рывок назад – сам себе враг; Трой летит вместе со стулом на пол.

– Я тебе говорю, вывих, – заключает Том.

– Как можно вообще вывихнуть руку, упав со стула? – морщится Майк. – Да всё с ним нормально, рука как рука.

Трой прилёг ухом на стол, равнодушно разглядывая ушибленную конечность.

– Ну вон, распухло же, – не соглашается Том. – Запястье.

– Болит? – берёт на себя инициативу гитарист.

– Болит.

– Сильно?

– Сильно.

– А чего не орёшь?

Трой растирает глаз здоровой рукой.

– Я спать хочу.

– А если сотрясение? Нельзя спать, – командует Майк. – Пошли домой. Слышишь? Идём.

– Они обычные такие порой… Такие обычные, что у них йогурт по жилам течёт, а не кровь.

– Я устал их будить, понимаешь? Этих людей-йогуртов… Никому не говори, ладно?