Флориендейл. Одна из них

– Нет, нет, стой. Охрана! Обыщите её.

Сердце Вероники забилось быстрее, она попыталась скрыться в салоне, но охранники не пустили её, без лишних слов крепко схватили за запястья и отобрали сумку.

– Зачем это? – крикнула девочка. – Там же только мои ручки и книжки.

– Так чего переживаешь? – пожал плечами один из мужчин. – Сейчас глянем на твои книжки, и готово.

Они бесцеремонно вытряхнули из сумки несколько книг, коробку карандашей, портрет Эстель, чистую тетрадку и исписанный блокнот.

– Это что? – спросил охранник.

– Стихи, – прошептала девочка.

– Конфисковать, – приказал Роттер. – Никаких стихов. Дай-ка мне.

Вероника с ненавистью уставилась на красные перчатки, перелистывающие страницы. Если бы он сейчас начал читать её стихи вслух, она бы точно разрыдалась. Но Роттер быстро захлопнул блокнот и отшвырнул его в сторону.

– Повернись, – сказал охранник, и Вероника, сжав зубы, послушно крутанулась на месте.

– Всё в порядке, командир. Прикажете отправляться?

– Самое время, – кивнул Роттер. Мгновенно забыв о Веронике, он обратился к Холланду и заговорил с ним вполголоса. Вместе они направились в сторону другого автомобиля, гораздо роскошнее того, в котором Веронике предстояло ехать на север.

Она быстро успокоилась после короткого досмотра. Неважно, сколько унижений ей пришлось вынести до этого момента, главное – теперь она свободна! Свободна, впервые за всю её жизнь; свободна ходить, где хочет, и говорить, с кем захочет, и делать, что в голову взбредёт. Всё, как она пожелает! Надо только не забыть отправить мамино письмо…

Вероника сидела на заднем сидении, восторженно глядела сквозь тонированное стекло на пейзажи за окном и не могла перестать улыбаться. Так, с улыбкой на губах, она и заснула.

День был душный, и воздух тяжёлый, плотный, словно перед грозой; работать было трудно. Мари набрала уже полную корзину лиавер и теперь приступала ко второй. Задержав в руке очередной цветок, она невольно залюбовалась. Мари не раз слышала, что после лиавер все прочие цветы, какими бы красивыми они ни были, кажутся блёклыми и невзрачными. Раньше она не верила в эти слухи, распускаемые теми, кто, очевидно, просто хотел похвастаться наличием допуска к цветам пятого класса. Но теперь она их понимала.

Бутоны лиаверы достигали своего идеального размера – примерно с ладонь взрослого человека – через месяц после прорастания семян. Это служило сигналом, что цветок созрел. Если его не срезали вовремя, через пару дней многослойное нагромождение золотистых бархатных лепестков осыпалось и цветок терял свои свойства. Срезанная же лиавера несколько недель стояла в воде и не вяла. Аромат, исходивший от цветов, напомнил Мари запах мёда, но был нежнее и тоньше. Мари знала, что парфюмеры, фармацевты и даже кондитеры со всей Федерации встают в очередь за год, чтобы получить свежие лиаверы у Цветочного округа. Духи, косметика и лекарства с экстрактом лиаверы огромными партиями отгружались в Поверхностный мир.

Почему же ливьеры взяли себе такое имя? Кто его придумал? Мари вытерла пот со лба и поднялась с земли. Зелёная юбка испачкалась, но это ерунда. Мари больше волновало, куда пропала сестра. Они пришли на участок вместе и работали бок о бок первый час, но потом Кассандра исчезла. Мари достала пирожок из своей корзинки, но кусок не лез в горло. Хотелось пить, и ей было невероятно жарко в рубашке. Кстати, откуда у неё эта рубашка?..

Мари набрала в лёгкие горячего воздуха и позвала сестру по имени, но Кассандра не отозвалась. Пересохшее горло саднило после крика; лишь тогда Мари вспомнила, что в корзинке есть вода. Она достала фляжку, отвинтила крышку и с облегчением припала к горлышку, откинув голову и закрыв глаза.

Что-то густое и тёплое коснулось её губ. Рука Мари дрогнула, и красная жидкость брызнула на одежду, потекла по рукам и шее. Кровь! Отплёвываясь, Мари вскочила на ноги и выронила фляжку. Пролившаяся кровь мгновенно впиталась в землю, и там, где Мари только что срезала последние цветы, стали прорастать и распускаться новые лиаверы.

И тут она увидела Кассандру – фигура сестры вынырнула из рощи. На Кассандре были такие же зелёные юбка и рубашка, что и на Мари. Она бежала со всех ног, а за ней… гнался человек с пистолетом!

Превозмогая усталость и тошноту, Мари бросилась им наперерез.

– Прячься, Мари! Беги домой! – послышалось ей.

– Нет! – выкрикнула она. – Нет!

И упала, провалившись в так некстати подвернувшуюся канаву. Мари забарахталась, пытаясь подняться, и заметила, что с других сторон к ним приближается ещё больше людей в тёмной униформе. Они окружали Кассандру, а Мари всё никак не могла встать на ноги.

Сжав зубы и зарычав от напряжения, она на локтях выползла из ямы. Кассандра всё ещё бежала, перепрыгивая через каналы с водой и иногда замедляя ход, чтобы обернуться и бросить взгляд на преследователей. Она то резко уходила в сторону, то бросалась вниз и так некоторое время избегала их выстрелов, как вдруг – когда Мари была уже совсем близко, всего в нескольких метрах! – Кассандра отчаянно вскрикнула и повалилась на землю. Странно, но это по-прежнему был всё тот же сектор лиавер, и сказочные цветы слегка колыхались, обеспокоенные вторжением, и полыхали на солнце, как золотое море, безмятежное и бескрайнее. Мари бросилась к сестре; сердце сжалось, когда она увидела рану. Воздуха не хватало. Мари упала Кассандре на грудь и забилась в диких конвульсиях.

– Мари, Мари! – закричала Кассандра, переворачивая её на спину и впиваясь руками в плечи. – Мари, ты с ума сошла?! Дыши, пожалуйста!

Мари открыла глаза. Она была вся мокрая от пота, и подушка была мокрая, и простынь. Кассандра сидела рядом и сжимала её руки. Она была жива и умирать не собиралась.

– Ты меня напугала! – сказала Кассандра. – Что с тобой сегодня?.. Сначала орала, как будто тебя пытают, потом стала задыхаться. И разбудить невозможно. Всё нормально?

– Да, – слабо сказала Мари, пытаясь прийти в себя. – Да! Просто кошмар… сон…

– Ты уверена, что всё прошло?

Уверена ли она? Кассандра пристально смотрела на неё.

– Ладно, бывает, – сестра пожала плечами. – Лежи, я принесу воды.

Она исчезла в кухне и загремела стаканами. Мари зажмурилась и, превозмогая страх, попыталась воскресить в памяти детали сна. Теперь, когда она об этом думала, все невозможные обстоятельства стали так очевидны, что она даже разозлилась на себя – и как можно было не понять, что она спит?! Конечно, никто не пустил бы их в сектор лиавер – у них нет такого допуска. В больших секторах не работают без тентов, когда солнце в зените. В конце концов, лиаверы не распускаются в апреле! Да ещё эта странная одежда… и кровь в бутылке – полный абсурд!

Была ли она ливьерой в своём кошмаре? А Кассандра?

Мари фыркнула. Всё это – плод её больной фантазии, результат страшилок Стафиса и той истории с девушкой, которую нашла Лидия. Мари видела её на следующий день в больнице – худую смуглую ливьеру немногим старше их с сестрой. В этот раз врачи не смогли ей помочь.

«Конечно, причина в этом», – успокоила себя Мари, отгоняя жуткие видения. Ничего этого не было и нет: ни убийц, ни лужи крови. Есть только Кассандра, и вот она зашла в комнату со стаканом воды. Она видит, что с Мари всё в порядке, и радостно улыбается. «Но всё ли со мной в порядке?» – подумала Мари.

Цветочный округ был одним из самых больших в Соединённой Федерации. По обе стороны нового шоссе, связавшего Алилут с портовым и промышленным центром Индувилоном, до самого горизонта раскинулись поля и оранжереи. Это был южный край Федерации, и потому весна, хоть и явилась в этом году с опозданием, первым делом заглянула именно сюда. Жалкие остатки снега таяли на глазах, и с каждым днём становилось ощутимо теплее. Жители посёлков не могли нарадоваться весне: дома в округе отапливались кое-как, и зимой многие мёрзли. В холодные зимы иногда приходилось ночевать в спальных мешках в коридорах больниц, но медсёстры пускали только детей и стариков.

Солнечные дни означали, что пора приниматься за работу. Заправив штаны в высокие резиновые сапоги, люди с утра до вечера сновали по тропинкам между секторами, вскапывали грядки, налаживали систему полива, растаскивали удобрения, очищали от льда и грязи оранжереи. Мари и Кассандра работали вместе со всеми. Кончился март, и в старших классах начались цветочные каникулы, теперь уже до самого сентября. До окончания школы такая работа называлась «практикой», и подростки выполняли её бесплатно. По большей части это были однообразные и не слишком сложные задачи; монотонность действий утомляла и вгоняла в сон. К счастью, вместе им никогда не было скучно – сёстры болтали, играли в слова, пели, а иногда просто молчали, и это тоже было хорошо. Кассандра думала обо всём на свете: как она сдала экзамены, есть ли в Поверхностном мире високосный год, сколько в среднем весит лепесток розы и кто победит на окружных выборах. Мари думала о ливьерах.

– Мне уже осточертело этим заниматься, – как-то раз в сердцах бросила Кассандра, стоя на стремянке и протирая высокие окна парников натянутой на швабру тряпкой.

– Завтра будем что-нибудь другое делать, – пожала плечами Мари. – Другой парник отмывать, например. Скучать не приходится!

– Да, очень захватывающе, – съязвила Кассандра. Опустив швабру, она посмотрела на сестру сверху-вниз. – Слушай… ты подумала о том, что я тебе говорила на прошлой неделе? Про институт?

Мари рассеянно продолжала водить тряпкой по стеклу и даже не обернулась.

– Касси… Мне казалось, тема закрыта, нет? Мы не можем пойти в институт, кто ж нам его оплатит, да ещё обеим сразу! И в Алилут так просто не перебраться…

– Да я помню, – нетерпеливо прервала Кассандра. – Но я тебя о другом спрашивала: если б у тебя был выбор, ты бы поехала? Или ты хочешь остаться здесь, засесть в училище ещё на три года и потом всю жизнь цветы на полях собирать? Ну не смеши меня!

– Это важная работа – то, чем мы здесь занимаемся, и для округа, и для всей страны, – отозвалась Мари.

Кассандра слезла со стремянки и подошла к сестре.

– И всё же, – сказала она. – Ты ответь мне нормально. Если бы ты могла поступить, ты бы что выбрала? Медицину?

– Ветеринарию! Математику! Вокал… Какая разница? – Мари обернулась и с укором воззрилась на сестру. – Зачем ты это делаешь? Да, возможно, я хочу большего, но я не буду даже думать об этом! Потому что с детства – с детства! – усвоила, что мы не можем себе этого позволить. Зачем ты нас обеих так мучаешь?!

Вспылив, она тут же успокоилась и вернулась к работе: Мари совершенно не умела сердиться. Но Кассандра услышала достаточно. Расплывшись в улыбке, она вытащила из кармана слегка помятое письмо и протянула Мари. Та пробежала глазами первые строки и просияла:

– Ты получила грант?!