Алый пион для Офелии

– Что, не нравится? – насторожился мужчина.

– У меня аллергия на орехи, – с усмешкой произнёс юноша и, не задерживаясь, направился в холл. – Пойду на пробежку.

– Могу пожарить яичницу… с беконом… – предложил Клайв, однако входная дверь уже хлопнула, оставив его без ответа.

Офелия поспешила к столу, надеясь своей приветливостью сгладить возникшую неловкость.

– Всё в порядке, не переживайте. Лично я очень люблю тосты с арахисовым маслом!

Клайв недоверчиво кивнул, но, бросив взгляд за спину девушки, вновь расплылся в приветливой улыбке.

– А вот и ты, соня! – радостно воскликнул он, – садись… пожалуй… сюда, – и указал на место рядом с Офелией.

– Я не спал, а был на прогулке… – ответил низкий грудной баритон.

Офелия обернулась, увидев на пороге молодого человека, показавшегося ей смутно знакомым. Он был несколько старше их с Адмоном, высокий, болезненно-худощавый, но немощным не выглядевший, со светлыми волосами, доходящими почти до острых ключиц, выгоревшими на солнце до бела бровями и непроницаемым взглядом серых, почти прозрачных глаз. Нервно переминаясь с ноги на ногу, словно ожидая разрешения присоединиться к трапезе именно от Офелии, парень вертел в длинных жилистых пальцах маленький металлический крючок, рассматривая гостью с особым участием. Впрочем, его заинтересованность могла ей всего лишь почудиться, поскольку выражение лица блондина не выдавало никаких эмоций.

– Ну что же вы, в самом деле?! – прервал затянувшееся молчание Клайв. – Не узнаёте друг друга? Офелия, это же мой пасынок Гамлет.

Глава 3

Гамлет ел молча, пока его единокровный дядюшка и отчим в одном лице болтал без умолку. С аппетитом уплетая овсянку, он предавался воспоминаниям о былых временах, когда семья Офелии гостила в Кронберге чаще.

– До беременности твоя мать обожала это место, – причмокивая произнёс он, посмотрев на Офелию. – Они с Полом проводили здесь каждое лето, даже если Руд не удавалось выбраться из города. Аврора могла часами пропадать в оранжерее, выращивала там какие-то травы и специи. А по вечерам угощала нас душистым чаем. Но её настоящей страстью были дикие красные пионы…

Офелия ощутила, как по спине пробежала стая колких мурашек. Она всегда по-разному реагировала на упоминание матери – иногда девушку охватывала невыносимая тоска, порой тёплая ностальгия, а случалось, что сковывал хладный ужас, природа которого ей была непонятна.

– Ну, и какие у вас, молодёжь, планы на день? – не сдаваясь, продолжал беседу Клайв, пусть та, очевидно, не складывалась.

– Почему родители перестали ездить в Кронберг? – спросила Офелия.

Новоявленный опекун задумчиво пожевал губами.

– Думаю, твоему отцу было слишком тяжело находиться здесь, после того как Аврора… – мужчина запнулся, подбирая слова, но вскоре закончил мысль, – покинула нас. Пол очень любил твою мать, а в Кронберге многое напоминает о ней.

– Как и о моём отце, – резко произнёс Гамлет, оттолкнувшись руками от стола, отчего металлические ножки стула противно лязгнули по кафельному полу. После чего поднялся на ноги и удалился в неизвестном направлении.

Офелия устремила на Клайва настороженный взгляд. Его лицо, ещё мгновение назад озаренное улыбкой, теперь осунулось, но не от боли или печали, а скорее в попытке скрыть истинную эмоцию, которая, тем не менее, читалась в его глазах, таких же пустоцветно-серых, как у племянника, – это был гнев.

– Помочь убрать вам со стола? – робко поинтересовалась Офелия.

– Не утруждайся, – мгновенно среагировал мужчина, вновь натянув на губы улыбку. Правда теперь она уже не казалась такой искренней и беззаботной.

– Тогда пойду, прогуляюсь по округе, если вы не против?

– Конечно, только глубоко в чащу не суйся. Места тут дикие, мало ли какой зверь бродит.

Лес действительно оказался нетронутым и тенистым. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь густые кроны лип и дубов, ниспадая на землю редкими золотистыми столпами. Тишина, царившая здесь, казалась абсолютной и в то же время совершенно невозможной. Каждый шаг сопровождался особенным звуком: хрустом мелких веток под ногами, шелестом листвы, скрипом старой ольхи, в расщелине которой заблудился ветер. Мелодичные трели птиц то сливались в унисон, то начинали спорить друг с другом, создавая неповторимую симфонию. На её фоне рокот насекомых был едва различим, но бесспорно вносил свою лепту в несмолкаемое природное урчание.

Чаща дышала, подобно человеку, источая сложный аромат, собравший в себе сочность спелых ягод, терпкость диких трав, тепло нагретой солнцем смолы, тяжесть влажной земли, прелость залежавшейся листвы и сладкую гнилость разлагающегося животного под разлапистыми ветвями редко встречаемой здесь ели. Именно этот аммиачно-кладбищенский запах, странным образом вызывающий одновременно и тошноту, и голод, наводил на размышления о вечности против мгновения, пробуждая неистовое желание жить.

Миновав поваленную берёзу, местами одряхлевшую до влажных опилок, Офелия решила, что пора возвращаться, пока лес не поглотил её в своих чертогах. Повернув направо, она двинулась параллельно вилле и вскоре вышла аккурат к оранжерее.

При виде заброшенного, но всё ещё крепкого строения, местами покрытого мхом и пробивающимся изнутри плющом, сердце замерло. На грудь навалилось предчувствие чего-то безмерно важного и… неизбежного. Губы дрогнули, но не издали ни звука.

Словно зачарованная Офелия направилась к зимнему саду матери. Воспоминания о прошлой ночи кусали за пятки, но идти быстрее не получалось, будто кто-то удерживал её за подол, отчего каждый следующий шаг давался труднее предыдущего.

Вблизи оранжерея производила ещё более удручающее впечатление, нежели из окна спальни. Все её изъяны, будь то облупившаяся краска, следы ржавчины или треснувшие стеклянные панели, бросались в глаза с особой назойливостью. Однако более всего поражала массивная цепь на двери. Неужели кто-то всерьёз полагал, что подобные меры смогут помешать нежеланному проникновению? К тому же, разве внутри имелось что-либо ценное, нуждающееся в охране, кроме беспорядочно разросшихся цветов и годами гниющего мусора?

Подобравшись вплотную, Офелия приложила ладони к мутному стеклу, чувствуя тепло собственного дыхания. Сквозь грязь и зеленовато-иловые тени, удалось разглядеть очертания пышных кустов с налитыми, но ещё не распустившимися бутонами алых цветов, длинные стебли, отчаянно тянувшиеся к свету, сваленные в кучу мешки удобрений срок годности которых, вероятно, давно истёк.

– Хочешь зайти? – разорвал тишину низкий, хрипловатый голос.

Офелия отпрянула от стены, словно ужаленная пчелой, готовая броситься наутёк. Но, встретившись с пронизывающим до костей взглядом Гамлета, оцепенело застыла. Он стоял в тени раскидистого дуба, не слишком близко, но и недостаточно далеко, чтобы не представлять угрозы. Хладно-серые глаза внимательно следили за каждым девичьим вздохом и казались совершенно бездушными.

– Ну так что? Мне открыть дверь или будем дальше стоять и молча пялиться друг на друга?

Его бесцеремонная дерзость повергала в смятение скромную, благовоспитанную Офелию. Гамлет, несмотря на свою внешнюю утончённость и даже некоторую хрупкость, был слишком надменным и при этом совершенно невежественным. Клайв не ошибся: за завтраком Офелия действительно не узнала его племянника. Время, прошедшее с их последней встречи, давно похоронило детские воспоминания. Но, зная, насколько педантичной и требовательной была Руд, Офелия и помыслить не смела, что её сын может оказаться самым настоящим хамом.

– Пожалуй, обойдусь, – сдержанно, насколько позволяли обстоятельства, ответила она, засобиравшись в сторону дома.

Но Гамлет не дал молча удалиться, стремительно догнал и, взяв за плечо, заставил обернуться. Офелия не стерпела, строптиво дёрнула рукой, высвобождаясь из цепких пальцев, похожих на орлиные когти.

– Не трогай меня! – звонко воскликнула она.

– Зря ты сюда приехала… – надтреснуто произнёс он, и от его металлической хрипотцы воздух как будто бы замер. – Это место проклято, оно отнимает жизни…

– Ты мне угрожаешь? – удивлённо предположила Офелия.

– Рекомендую. Так, по старой дружбе. Держись подальше от моей гнилой семейки, особенно от Клайва.

В холодном взоре блондина промелькнуло нечто, выворачивающее внутренности девицы наизнанку. Захотелось немедленно отвернуться, избавиться от этого мерзкого ощущения, но Офелия не могла отвести взгляд от мрачного блеска почти бесцветных зрачков, за которыми, словно за ртутно-стеклянной пеленой, очевидно, скрывалась какая-то глубоко личная тайна.

Сердце в груди вновь загрохотало, но не от волнения или смятения, а содрогаясь в бешеном ритуальном танце, сбивающим мысли в пену. Офелия вдруг почувствовала, а может узрела воочию, как под поверхностью безразличной надменности Гамлета гнойным чиреем назревает буря, которую тот едва мог сдерживать. Но стоило ей как следует вглядеться в худощавое, бледное лицо, племянник Клайва поспешил отвернуться и не оглядываясь скрылся из виду в лесу.

Офелия проводила его растерянным взглядом, на некоторое время впав в раздумья, безуспешно пытаясь собрать воедино осколки мыслей и чувств. А после, едва волоча ноги, побрела к дому, надеясь, что, оказавшись в его стенах, сможет унять тревожность и позабыть неприятный разговор. Однако ни через час, ни через два смутные терзания её не покинули, а лишь углубились в недрах сознания, подобно зловещему предвестнику грозы, неумолимо надвигающейся из-за объятого штормом горизонта.

Глава 4

В обеденный час к столу прибыли лишь Клайв и Офелия. Ни Гамлет, ни Адмон с прогулки не вернулись. И, возможно, стоило забить тревогу, но эти двое имели общую черту – надолго пропадать без предупреждения.

После разговора с Гамлетом Офелия успокаивала себя рукоделием – штопала портьеру: пришила на место гардинную ленту и заменила на ней несколько оборванных петель, что пали жертвой её ночного приступа.

Клайв всё утро висел на телефоне. Кажется, смерть главного акционера компании знатно ударила по их с Руд положению в совете директоров, ведь при поддержке Пола их голоса были в большинстве. А теперь, когда значимую часть активов заморозили до совершеннолетия основной наследницы, влияние супругов пошатнулось.

– Не будем дожидаться, а то недолог час и с голоду помрём, – улыбнулся Клайв приглашая Офелию к столу.

Она кивнула, робко села, исподволь рассматривая мужчину. Клайв производил славное впечатление: открытый взор, широкая улыбка, держался просто, без фиглярства, и даже несмотря на цвет глаз – холодный и безжизненный, не вызывал тех неприятных чувств, что его племянник.