Алый пион для Офелии

Клайв широко улыбнулся, с теплотой посмотрев на жену.

– Пацан наверху, сказал голова разболелась и к ужину не спустится.

– Боюсь, я тоже не смогу остаться, – сообщила Руд. – Нужно вернуться в город, пока журналисты не растерзали в клочья совет директоров. Из-за выходки Пола, – и женщина осеклась, с опаской глянув на Офелию.

Та пристыжено отвела взгляд, словно испытывала вину за хаос, воцарившийся после самоубийства её отца.

– Прости, я совсем не это хотела сказать, – попыталась оправдаться Рут.

– Всё в порядке, – ответила Офелия, выдавив из себя вымученную улыбку. – Пойду к себе. Дядя Клайв, не обидитесь, если и я не буду ужинать? Устала.

– Конечно, дорогая. Я всё понимаю. Второй этаж, комната в конце коридора по правую сторону. Твои вещи уже там, – ответил мужчина без тени упрёка, но как только за Офелией закрылась дверь, недовольно произнёс: – И вот на кой чёрт я три часа возился с этим проклятым ростбифом?

– Будь с ней помягче и, если что-то пойдёт не так, сразу звони, – попросила Рут.

Оставшаяся часть разговора супругов была скрыта от посторонних ушей шумом дождя. Впрочем, Офелию подробности этой беседы не занимали. Всё, чего она хотела, – поскорее увидеть брата. Пусть и собиралась немного покапризничать из-за того, что тот не поехал на похороны.

Адмон, по-видимому, тоже соскучился, поскольку ожидал сестру в её спальне. Раскинувшись на кровати звездой, он бездумно созерцал потолок, слушая в наушниках то, что Офелия за музыку не считала – тяжёлый рок. Они удивительно походили друг на друга внешне: те же светло-каштановые волосы, миндалевидные глаза с оттенком болотной заводи, проницательный взгляд. Однако по характеру являли собой полную противоположность нравов. Офелия была кроткой, нежной, ласковой как благодарная кошка, вдумчивой и рассудительной. Адмон, подобно факелу, сгорал в пламени собственных страстей: дерзкий, решительный, вспыльчивый, – он часто попадал в неприятности и не прочь был лишний раз помахать кулаками.

Войдя в комнату, Офелия едва не поддалась желанию улыбнуться, но, быстро взяв себя в руки, с невозмутимым видом проследовала к окну, словно не замечая присутствия брата. Адмон, пристально наблюдая за ней, снял наушники и, расположившись повыше на взбитых подушках, заложил руки за голову.

– Решила объявить мне бойкот? – с кривой усмешкой поинтересовался он.

Офелия молчала, рассматривая ветхую оранжерею, что виднелась вдали: стеклянные стены загрязнились и потемнели, краска на опорных конструкциях облупилась, на крыше лежала сгнившая листва, местами зияли дыры в разбитом остеклении – зрелище удручающее.

– Брось, Фе?ли, – так и не дождавшись ответа, вновь заговорил Адмон, – ты ведь знаешь, мы с отцом не ладили…

– И исправить это уже не получится, потому что он умер. А его единственный сын даже не удосужился прийти на похороны. Что скажут люди?

– А разве кто-то из них обо мне спрашивал? – Офелия притихла. – То-то и оно. Так что хватит с него и единственной дочери.

Внезапно на хрупкие девичьи плечи опустились горячие юношеские ладони, ласково скользнули вниз до локтей, заключая в крепкие объятия. Подбородок Адмона уткнулся в затылок сестры.

– Ладно, прости, и не злись на меня, – искренне извинился он.

– Я злюсь вовсе не на тебя, – ответила Офелия с тягостным вздохом, – а на отца. Почему он так поступил? Что теперь будет с нами?

– А что будет с нами? Максимум тебе грозит – выпускной класс в обычной школе, а не унылое надомное обучение. Ну и куча приглашений на свидания от тамошних придурков.

– Думаешь, я готова к этому? – опасливо справилась Офелия.

– Готова к чему?

– К нормальной жизни…

– Не знаю, – честно признался Адмон. – Но, что бы ни случилось, обещаю, я всегда буду тебя защищать…

Глава 2

Ночи в Кронберге тихие – полагала Офелия, рассчитывая, наконец, выспаться. Однажды ей уже доводилось бывать здесь, но так давно, что воспоминания о поездке практически стёрлись из памяти. Отец не любил эти места и всякий раз, когда речь заходила о вилле, начинал нервничать. Офелия не знала причин его столь явной неприязни, а спрашивать не решалась, опасаясь разгневать. Пол и без того видел в каждом слове и действии дочери подвох. Он был до абсурда мнительным, помешанным на контроле, человеком. От того не позволял Офелии и шага ступить без разрешения, при этом практически не интересуясь делами и успехами дочери, что нередко её задевало. Ведь, в отличие от своих сверстников, она не помышляла о подростковых глупостях и была прилежна во всём.

Нарушения сна изводили наследницу с раннего детства, и никакие ухищрения, будь то строгое соблюдение режима или приём лекарственных препаратов, не способствовали улучшению. Она часто просыпалась глубоко за полночь, а после не могла уснуть до утра, терзаемая необъяснимой тревогой. Лишь Адмон, знающий о проблемах сестры и искренне за неё беспокоившийся, мог унять мешающее сну смятение. Рядом с братом Офелия всегда чувствовала себя в безопасности.

Стрелки часов сравнялись на цифре «три», когда за окном пронзительно закричала сова. Офелия испуганно распахнула глаза, теряясь в незнакомом пространстве. К счастью, быстро осознала, что находилась в загородной резиденции опекунов. Помогла бронзовая люстра, которую девушка долго рассматривала перед сном.

Страх отступил. Ему на смену пришла горькая досада, нахлынувшая волной, смывшей надежду на то, что смена обстановки поможет избавиться от бессонницы.

Адмона в комнате не оказалось, по-видимому, ушёл к себе, как только сестра заснула. Однако аромат его цветочного парфюма, с оттенками спелых яблок и изысканной кислинкой, всё ещё витал в воздухе.

Офелия опечаленно вздохнула. День выдался трудный, ночь обещала поглотить последние силы, а утро внушало страх перед грядущим. Привычный уклад жизни рухнул, освободив подростков от затворничества, в котором они, следуя воле отца, провели большую часть отрочества и юности. И вроде бы славно – открывшиеся горизонты манили, будоражили воображение, но неизвестность пугала и весьма оправданно – цветы, выросшие в тепличных условиях, слишком уязвимы и зачастую не способны выжить в дикой среде.

В ночную тишину вклинился до дрожи неприятный скрип. Офелия настороженно огляделась, но «накрутить» лишнего не успела – источник звука обнаружился быстро: внешняя створка деревянного окна была не заперта и слегка покачивалась на ветру. Странно, ведь перед сном Офелия проверяла – всё было надёжно заперто. Возможно, Адмон перед уходом счёл, что в комнате слишком душно?

Выбравшись из-под одеяла, девушка направилась к окну, приподнялась на цыпочки, пытаясь дотянуться до щеколды, но вмиг позабыла о своём намерении, заметив мерцающий огонёк в оранжерее, будто кто-то бродил внутри с горящей свечой или неисправным фонариком. Опустившись на ступни, она нависла над подоконником, силясь различить в сгустившейся темноте размытые тени, плавно скользящие по мутному остеклению зимнего сада. Рифленая поверхность витражей преломляла свет и искажала пространство, создавая пугающий образ: то ли долговязого человека с несоразмерно длинными руками и маленькой головой, то ли покосившегося растения с ниспадающими вдоль ствола ветвями, подобно дряхлой плакучей иве.

Огонёк неожиданно угас, и старое строение погрузилось во мрак, лишив возможности не только узнать, кто мог скрываться в его стенах, но и увидеть что-либо снаружи. Офелия напряжённо сощурилась, вглядываясь в темноту, кляня в сердцах сову, которая снова принялась тревожно кричать из глубин леса. Вдруг дверь оранжереи, заскрежетав, отворилась… Невольно подавшись вперёд, Офелия затаила дыхание, готовая вот-вот раскрыть тайну…, и тут оконная рама с грохотом захлопнулась, едва не ударив её по лбу. В испуге отпрянув, она по неловкости запуталась в тяжёлых складках портьер. Почудилось, будто нежные полотна атласа обратились ледяными руками, сжавшими тело в смертельных тисках. Пульс зашёлся в висках глухим барабанным боем. Из недр груди вырвался крик, пойманный чей-то горячей ладонью, накрывшей девичьи губы. Офелия неестественно выгнулась, стараясь высвободиться из пут, едва оставаясь в сознании от ужаса. Благо, до охваченного паникой сознания, вовремя добрался встревоженный голос Адмона:

– Эй, Фе?ли, тише, это я… Я… Всё хорошо, просто дыши…

Брат попытался дотянуться до стиснутых в кулаки пальцев сестры, но его усилия оказались тщетны – путь преграждали коварные занавески. В приступе гнева он дёрнул за ткань. Часть её, затрещав, сорвалась с серебристых крючков гардины. А следом Офелия безвольно упала в его объятия, уткнувшись лицом в грудь. Она дышала пугающе часто, словно загнанная лошадь, и казалось, вот-вот захлебнётся воздухом. Окажись с ней отец, помочь бы не смог. К тому же он всегда утверждал, что так называемые «панические атаки» дочери выдумка – жестокий и бессовестный способ привлечь внимание. Но Адмон был другим. Он знал Офелию лучше, чем себя самого. И ещё в раннем детстве дал слово, что никогда её не оставит.

– Не торопись… Слышишь? – ласково прошептал Адмон, нежно проводя рукой по шелковистым волосам близняшки. – Вдох через нос, выдох через рот. Давай. Только помедленнее…

– Я что-то видела… видела в маминой оранжерее, – сбивчиво забормотала она.

– Что именно? – озадаченно справился он, бросив взор в сторону унылого строения, практически не различая во тьме его очертаний.

– Не знаю… – наконец отдышалась Офелия, взглянула в охваченные тревогой глаза брата и виновато зажмурилась, позволяя увести себя в постель. – Наверное… показалось…

– Разберёмся завтра, – и не думая ставить под сомнения слова сестры, ответил Адмон, забираясь на кровать. – А теперь спи, я буду с тобой до утра.

* * *

Офелия проснулась от тихого щелчка дверной ручки, возвестившего об уходе брата. Дождь, наконец, прекратился, и солнце, пусть неохотно, время от времени скрываясь за тучами, всё же проникало в комнату сквозь незашторенное окно. Пытливый взгляд сразу подметил, что портьера, оборванная накануне, исчезла. Осмотрев спальню, Офелия обнаружила её аккуратно сложенной на стуле возле туалетного столика.

– И об этом тоже позаботился… – с теплотой улыбнулась она, оценивая, насколько пострадали петли и можно ли исправить содеянное своими силами.

Из коридора раздался бодрый голос Клайва:

– Дети, пора завтракать!

Было приятно услышать подобное. В родном доме они с братом обычно ели в одиночестве. По утрам отец обходился лишь чашкой чёрного кофе, а обедать и ужинать предпочитал в ресторане.

С Адмоном Офелия столкнулась на лестнице. Он, по своему обыкновению, дерзко ей подмигнул, застёгивая молнию на спортивной куртке до самого подбородка. В кухне-столовой их ждал накрытый на три персоны стол, а за ним – дядя Клайв, облачённый в забавный передник с цветочным узором. Он вертел в руках белую тарелку, сосредоточенно размышляя над тем, не забыл ли чего, но заметив на кухне пополнение, отложил ту в сторону и широко улыбнулся.

– Доброе утро! Я тут овсянку с ягодами и кедровыми орешками приготовил, а ещё тосты с арахисовым маслом пожарил – завтрак чемпиона!

Адмон криво усмехнулся. Офелия сконфужено поджала губы.