Оценить:
 Рейтинг: 0

Эффективная бабочка

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 14 >>
На страницу:
5 из 14
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

После пробуждения мне снова дают таблетки, рядом всё время мама. Препараты, уколы… Тягучий, глухой и чёрный, как могила, сон. Редкие пробуждения, когда мне суют стакан с водой, я жадно хлебаю, вода льётся по подбородку на рубашку, мне мокро… меня вытирают… и опять – укол и чернота.

А потом я проснулась и поняла, что больше спать не хочу. Буквально через минуту после моего пробуждения вошла мама, как будто дежурила, следила за мной! Может, так и было? И я, слабая и беззащитная, схватила её за руку и угодливым шёпотом спросила:

– Мамочка, а можно мне к Лизоньке пойти? Или пусть её ко мне принесут! Мне хочется её подержать и покормить. Можно на неё просто посмотреть?

– Нет! – решительно прервала меня твёрдая и холодная, как скала, мама. – Ни на кого смотреть не надо, никого для тебя уже нет. Всё позади, всё кончено. Ребёнок умер, завтра мы едем домой. Всё, моя девочка, позади, отдыхай и ни о чём не беспокойся. И не нагружай меня этим больше, пожалуйста!

И вдруг её руки обхватывают мою голову почти как тогда, после крыши! Но нет, на сей раз очень нежно, и гладят меня по волосам, по моему сильно отросшему ёжику, ласково так и даже приятно. А мне отчего-то кажется, что по всей моей башке ползают холодные  шипящие змеи.

СЕГО ДНЯ

Ничего не понимаю ни в технике, ни в физике. Все мои знания о точных науках запнулись на научно-фантастических книгах и кино про космос и путешествия во времени. В детстве любимым фильмом был, разумеется «Назад в будущее», все части сериала. Смотрела-пересматривала по сто тысяч раз.

Тем не менее, моего интеллекта хватило, чтобы, услышав про Венино изобретение, глумливо заржать. Тогда я подумала, что он всё-таки, к сожалению, придурок, хотя и такой симпатичный еврейский придурок. Вот не зря в дедушкиных очочках! Эх, жаль – ненормальный.

Веня спокойно слушал мой захлёбывающийся смех и даже улыбался.

– Ну, ладно. Ничего другого я и не ожидал. Если думаешь, что я шизик, расстаемся. Либо тебе придется поверить, смириться и просто жить рядом, спокойно принимая мою работу, тем более, что она никак не будет касаться твоей жизни. Впрочем, кроме одного нюанса – скоро мы станем очень богатыми.

– Если ты расстанешься со мной, то мой папА прикроет тебе многие возможности…

– Эх, Ташка! – Веня смотрел на меня со снисходительной нежностью. – Неужели ты думаешь, что я до сих пор с тобой только лишь из-за твоего папА? Дурочка. Ты мне нравишься, ведь ты очень красивая и неглупая женщина. Лучше в наше время трудно найти. Тебе так удивительно плевать на всё то, из-за чего основная масса баб сходит с ума, из-за чего они становятся стервами и набитыми дурами, что это дорогого стоит. Знаю я, знаю твой бэкграунд и анамнез. Меня это не пугает, пусть я даже один из немногих, кого такое не пугает.

Не было ли сказанное лёгкой формой шантажа? Или это на самом деле просто потрясающая искренность? Скорее, всё же второе. Мне рядом с Веней было легко. Виделись мы, прямо скажем, нечасто, он сутками пропадал в своей лаборатории, периодически выдавая какие-то чумовые программы и разработки, в которых я ни черта не смыслила и не особо вникала, но мир ахал. Что было у нас с ним общего? Наверное, изрядная доля цинизма по отношению ко всему происходящему в мире, равнодушие к людям и их отношениям. А, главное, мы принимали друг друга целиком, в полной мере. Нам даже в голову не приходило пытаться что-то изменить в другом, как-то исправить его, перевоспитать. Вот почему мы вместе.

Мы живём в двухэтажной квартире в центре Москвы, в доме с бассейном и СПА, Крюков платит Вене сумасшедшие деньги, я не знаю отказа ни в чём. Правда, справедливости ради замечу, что мои запросы минимальны почти до аскетизма. Самое ценное, что я хочу получать регулярно, это поездки в любую точку мира, куда мне приспичит, и чтобы летать бизнес-классом – там не так тесно, можно спрятаться от смердящей нечистотами массы людей, не общаться ни с кем даже из вежливости и завалиться спать, укрывшись до макушки пледом.

– Ладно, потом расскажешь подробней, о’кей? Всё-таки «Назад в будущее» – мой любимый фильм, – улыбалась я.

– Расскажу, как только всё получится, – пообещал муж, поправив пальцем свои комические очки. Он всегда выполнял свои обещания, так что насчёт того, что всё узнаю, я могла быть спокойна. Другое дело, что для себя решила так: мальчишки играют в глупости, но по ходу движения делают настоящее дело, приносящее крутые бабки. Что ещё нужно? Какая женщина не позавидовала бы мне?

Мудрая женщина никогда в жизни мне не позавидовала бы.

КОГДА-ТО

Из роддома я вернулась домой к ставшим мне омерзительным родителям. Но кроме них, проклятых, в моей комнате привольно и нагло расположилась отвратительная, липкая, дурно пахнущая, грубая и звучащая мерзкой какофонией самых гадких в мире гадких звуков депрессия. Смутно помню то время. Пожалуй, припоминаю более-менее чётко лишь белый потолок и розовую в цветочек стену. Не вставая целыми неделями, я только на них и пялилась, второй раз в своей жизни боясь хоть на минуту закрыть глаза. Стоило лишь моргнуть, как мозг, сговорившись с хихикающей депрессией, подсовывали мне изображение Лизоньки. Движение её бровок и ротика… серьёзный взгляд космических очей прямо мне в глаза… забавную мультяшную мимику, которая так веселила меня и делала абсолютно счастливой… Это было невыносимо… И я старалась лишний раз не моргать, благо, опыт имелся.

Мне не хотелось ничего. И не хотелось, чтобы хотелось. Меня пичкали какими-то снадобьями – для успокоения, от лактации, для улучшения настроения, для сна, от сонливости, для улучшения когнитивной функции мозга, от перевозбуждения… Что они там только ни хомутали с психиатрами, которые через день появлялись в моей комнате и требовали, чтобы я с ними разговаривала. Может быть, я и разговаривала, не помню. После каждого очередного спасителя в белом халате мне выдавали новый набор разноцветных таблеточек – боже, какое-то дежа вю, это уже было, было! Но мне всё равно. Я принимала лекарства, не спрашивая, не думая, едва слыша обращённые ко мне фразы, но какие-то слова и термины из медицинского арсенала гестаповцев, посещавших мою депрессивную обитель, почему-то остались в памяти. Под гестаповцами я подразумеваю не столько врачей, кстати, сколько родных людей – папу и маму. Они в тот период были для моего больного мозга средоточием вселенского зла, самим Сатаной и его лучшей подругой, Гитлером и Сталиным в гейском браке. Впрочем, если проанализировать то, что произошло, что со мной сделали, то ужас перед ними был отнюдь не противоестественным. Скорее, он был естественным и нормальным. Но меня лечили и от него в том числе. Чтобы я хотя бы начала с родителями разговаривать, чтобы могла на них смотреть. «Она вообще не глядит в нашу сторону, когда мы ей что-то говорим, ещё ни разу не повернула головы! И сама не обратилась ни разу – ни ко мне, ни к отцу! Только короткие «да» или «нет» в ответ – и всё!» – обиженно жаловалась мама на меня очередному эскулапу.

Через какое-то время то ли таблетки подействовали, то ли само время – Величайший Доктор, но к концу сентября я начала приходить в себя. Правда, в себя новую.

Родители, как обычно, обо всём договорились в институте, и я безо всяких препятствий «влилась в учебный процесс» в первой половине октября.

Бог весть, что там делают все эти таблетки с нашим сознанием, но перевернуть его, поставить с ног на голову, сплющить, раздавить, растянуть, завить в спираль и ещё бог знает что, они точно способны. Вопрос, хорошо ли это и что может получиться в итоге – отдельный.

Я-новая стала совсем другой. Во-первых, твёрдо решила стать «хорошей», то есть вести себя так, чтобы нравиться людям. Нет, не родителям! К ним моё отношение не изменилось, хотя я снова могла с ними разговаривать, общаться и даже, к примеру, вместе, как бы дружной семьёй, смотреть телевизор и ужинать за одним столом. Но они даже не догадывались, что вместо их лиц я видела розовые пятна. А их голоса слышала будто через некий трансформатор звуков, который сглаживал, убирал все интонации, а оставлял лишь слова, суть. Этакие механические бесполые машинные голоса. Но терпимо, нормально, так можно было существовать, тем более, что я воспринимала свой отчий дом как всего лишь место для «есть-пить-спать-заниматься уроками». А училась я теперь усердно, потому что решила быть хорошей во всём.

Я должна была, просто обязана была стать очень-очень правильной, чтобы меня полюбил кто-нибудь. Кто-нибудь прекрасный. Полюбил крепко-крепко, сильно-сильно, как и я его обязательно полюблю! Ян отчего-то поблек и скукожился в моей памяти: подозреваю отличную, можно сказать, безупречную работу таблеток. Или сработала самозащита сознания. Впрочем, активная самозащита, включившаяся с невероятной силой, как раз и могла быть результатом действия всяких препаратов, почему нет? Ведь для того они и придуманы, для того и сделаны. Даже Лизонька перестала мне мерещиться при каждом моргании. И не при каждом тоже. И спать у меня получалось без корчей от видений.

Как бы само собой включилось мудрое рацио: моя девочка растёт в богатой семье, с ней носятся, как с писаной торбой, у неё есть и всегда будет всё и ещё больше, с довеском. Она вырастет благополучной и счастливой, потому что те люди, у которых не получаются собственные дети, заимев чужого грудничка, как правило, устраивают этому ребёнку райскую жизнь и никак не меньше. Всё с малышкой в порядке. Проехали. Живём дальше.

А вот мне жизненно необходима Любовь. Я хочу любить и хочу быть любима. Хочу испытывать настоящее чувство, а не то, что было с Яном – нечто грязноватое, пошловатое и кончившееся столь плохо, страшно и стыдно.

Придирчиво и старательно я следила за своей внешностью, за безупречностью макияжа и свежестью дыхания. Одевалась исключительно элегантно и отрастила великолепные волосы, сделав из них превосходное короткое каре. Много читала и очень хорошо училась – мне, во что бы то ни стало, надо было сделаться безупречной во всём, чтобы быть достойной любви самых хороших парней. Я будто отреклась от себя прежней, признав, что была неправильной и плохой, за что и получила сполна справедливое наказание. Но теперь-то я всё поняла, осознала, меня можно и нужно любить. И я тоже буду любить – правильно, нежно и преданно.

СЕГО ДНЯ

Попался бы тогда мне, Ищущей Заслуженной Любви Хорошего Парня, Веня, ничего у нас не получилось бы – он бы сразу рванул от меня на реактивной скорости. Потому что сам, если чего и искал для себя, то уж точно не такого.

– Зачем я тебе нужна, помимо… Ладно, про отца ты уже говорил. Поверю. Но всё остальное. Как-то неубедительно звучит.

– Тут, наверное, правильным будет вопрос не зачем, а почему, – запустив свои длинные пальцы в джунгли еврейской шевелюры, улыбался в бороду Веня. – Хотя бы потому, что даже этот кошмарный женский вопрос «А ты меня любишь?» ты задаёшь по-своему, не так, как все прочие, да и в глазах у тебя, кроме настоящего любопытства, ничего нет: ни готовности к истерике, ни страстного ожидания признаний и комплиментов. И я знаю, что бы я сейчас ни ответил, ничего не изменится, тебя устроит любой вариант, лишь бы тебе не лезли в мозги и в душу, – Веня помолчал немного, периодически поправляя уродливые очочки, чем умилял меня, честное слово! – Собственно, это и есть мой ответ на твой вопрос.

– А вот ещё интересно, – усмехнулась я, – откуда такой колоссальный жизненный опыт обо всех женщинах? Или опыт исключительно чужой, но вычитанный, наслушанный, впитанный и выученный наизусть? А вдруг это неправда всё?

– И чужой, и свой, как без своего! Да ведь в этом нет ничего плохого – в подобном женском интересе и в некоторой его нервности и экзальтированности. Женщине нужна любовь. Ей важно чувствовать себя любимой.

– А мужчине нет?

Веня пожал плечами:

– Не скажу за всех мужчин. Мне – нет. У меня нет ни времени, ни ресурса на любовь и на дружбу, кстати, тоже. Мне ещё этого не хватало! Даже наш с тобой разговор по душам – тьфу, терпеть не могу это выражение! – слишком большая роскошь. Но сегодня могу себе позволить – у меня в проекте прорыв и успех.

– Да? А рассказать?

– Расскажу… Но закончу мысль. Женщине жизненно важно быть любимой. Тебе – нет. Ты строишь свою жизнь по другому чертежу, чем прочие. И этим ты особенная.

– Я – психбольная, на минуточку.

– Да брось. Ты здоровее большинства. И справки никакой у тебя, кстати, нет! Ты просто слишком рано всё поняла. И правильно поняла. В таких случаях людей часто заталкивают в психушки, да… Потому что якобы нормальный гражданин должен пройти весь путь последовательно, шаг за шагом, получая разочарования и по морде в соответствии с возрастом, умнея и разгадывая эту жизнь, как кроссворд, постепенно, становясь циником – по-честному, а не рисуясь – в результате большого опыта – собственного и от общения с прочими двуногими. А ты как-то стремительно пробежала всю дистанцию, всё тебе ясно и ничто не может удивить. Ну, если только мои дела, ха-ха.

– Да-да, давай рассказывай немедленно!

КОГДА-ТО

Вениамин правильно понял меня нынешнюю, ту, которую узнал и выбрал. Выбрал, как теперь выяснилось, не только ради пользы дела, но и в качестве подруги. Возможно, навсегда. Хотя ни в какое «навсегда» я давно не верю, как, впрочем, и в «никогда». Так вот, любовь сама по себе, как таковая, не просто не интересует меня, она отринута, как нечто лишнее, ненужное, опасное и глупое. А все те рецепторы и гормоны, которые, очевидно, отвечают за это чувство и за желание его возникновения, похоже, отмерли, высохли, испарились. Нельзя, невозможно уметь любить кого-то, когда так глубоко и сильно не любишь самого себя.

Тогда, на втором курсе, когда мне было девятнадцать лет, всё было с точностью до наоборот. Хотелось любви, страстно мечталось о любви, только в ней виделся смысл жизни. Ян? Яна из памяти успешно потёрли медицинские препараты. А то, что всё же сохранилось где-то на периферии памяти, если и всплывало, возникая вдруг в вечерней дрёме, вызывало спазм в горле, стон и боль в солнечном сплетении. Нет, то была не любовь, а страсть, похоть, дурная голова, вечное лёгкое опьянение или от вина, или от порошка, который крайне редко, но случался в рокерской чумовой реальности. И из-за Яна, именно из-за него, было слишком больно, чтобы считать то прошлое чем-то хорошим и приятным. Забыть, забыть, забыть!

И искать любовь! Красивую, настоящую – правильную. Её требовала душа, её просило тело. Грезились сильные и добрые мужские руки, обнимающие меня нежно и в то же время с такой мощью, чтобы было понятно: я не просто любима, я навсегда спасена, ограждена от страшной жизни и отделена от плохих людей, я могу больше никогда (никогда!) не видеть родителей, забыть про них, как про страшный сон. Боже, какая сладкая грёза!

И началось… Началось такое, что, подозреваю, если бы мои родители знали о происходящем со мной, то вопрос, что страшнее – рокерский безумный вираж или вот этот, любовный, оказался бы для них сложным и неоднозначным. Впрочем, о реакции мамочки и папочки я сообщаю лишь потому, что без них невозможно моё повествование в принципе, оно потеряет смысл, станет ненужным и неинтересным. А по большому счёту и тогда, и нынче, на их реакции и переживания мне глубоко плевать.

Студентка, почти отличница, Таша превратилась на своём курсе, если не во всём институте, в эпицентр любовной нежности и истомы, в сладострастную воронку, затягивавшую любого, кто рисковал приблизиться и попасть в зону внимания её ищущего взгляда и притяжения жаждущей души.

Рассказывать про каждый мой тогдашний роман – занятие невозможное, потому что бесконечное, но, главное, скучное. И для меня, и для кого бы то ни было. Все романы были как под копирку, как по формуле, по заданному сценическому действу. Никакого разнообразия! А всё почему? Потому что ушлые молодые парни, ищущие наиболее лёгкого доступа к красивому, манящему девичьему телу, быстро меня раскусили – невеликой сложности была задача! Ко мне надо было подкатывать с умной фразой на устах и доброй улыбкой. Надо было хорошо пахнуть и желательно уже на второй встрече сказать проникновенно, что ничего более важного в его жизни не случалось, что я создана для любви, что даже просто держать меня за руку – великое счастье и бесконечное блаженство, что, кажется, он навсегда похоронил своё прежнее нежелание заводить семью и детей, что теперь ВСЁ не так, когда он смотрит в мои глаза. И прочий банальный до противности бред дешёвого соблазнителя. А зачем было стараться быть более изощрённым, если я, красивая девка с безупречной фигурой, каждый раз смотрела очередному ему в рот, верила, иногда даже начинала плакать от умиления и восторга.

Так что уложить меня в постель было делом простейшей техники. Только это тоже надо было делать красиво: ребята быстро смекнули, на каких нюансах у меня бзик, как необходимо действовать, чтобы не спугнуть и получить массу удовольствия. Да, я доставляла массу удовольствия тем, кто признавался мне в вечной любви. Даже когда ещё сама не была уверена, что люблю «по-настоящему». Влюблялась же в каждого признавшегося, сразу находя в нём огромную массу положительных черт и достоинств. Мои однокурсницы могли обораться мне в уши, что тот парень нечист на руку, а этот трахает всё, что подаёт признаки жизни, а вон тот тупой, как пробка, первый кандидат на вылет в ближайшую сессию…
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 14 >>
На страницу:
5 из 14

Другие электронные книги автора Катерина Александровна Шпиллер