Соло на два голоса
Катерина Александровна Шпиллер
"…Я подошла близко к себе самой, семнадцатилетней. Смотрю на свой профиль, курносый нос, распатланную причёску, струйку пота на виске… Я могу протянуть руку и дотронуться до себя. Меня нынешнюю явно никто не видит, зато я присутствую в своём прошлом, вижу и ощущаю его, ни на секунду не теряя связи с настоящим, помня о реальности, то есть… находясь в своём уме?"Содержит нецензурную брань.
Катерина ШПИЛЛЕР
СОЛО НА ДВА ГОЛОСА
ЛИЧНО Я…
Что же надо, чтобы понравится этому проклятому читателю? Лично я интересуюсь исключительно этим. Хочется понравиться читателю! Потому что нравиться издателю нынче нет никакого интереса. Лично мне.
Открываю один глаз, и кутузовским взглядом упираюсь в ядовито-красные цифры электронного табло. 7.32. Не поворачивается язык назвать «часами» чёрный экран сантиметров сорока по диагонали с яркими и хорошо видными метров с пятнадцати цифрами. А если учесть, что моя спаленка всего-то квадратов двенадцать, то понятно, сколь значительно и даже вызывающе выглядит этот электронный счётчик времени в скромном пространстве. Часики-ходики, настоящие, натуральные, элегантные, мило тикают с другой стороны моего ложа, скромно расположившись на старинном изящном трюмо. И они ему, трюмо, не противоречат, сами с усами – антикварные, ардекошные, требующие завода каждые сутки, иначе они обиженно останавливаются, и не слыхать никакого тёплого ретрового тик-така.
Стадионное же табло заводить не надо, оно включено в розетку. Казалось бы, к чему среди красивых и с любовью подобранных вещей вот это чудище? Милые ходики хороши собой, деликатны, но если просыпаешься в темноте, то их стрелки разглядеть невозможно, даже напялив на нос самые мощные очки. Да и очки ещё требуется нащупать в пространстве вокруг себя, что спросонья плохо получается. Но даже, допустим, миссия удалась, завершилась успехом: очки нашлись быстро и водрузились не мимо, а прямо на нос… Один фиг: ни цифр не видно, ни стрелок на антикварной красоте. Всё такое тонкое, мелкое, изящное. Когда темно, самих-то часов вообще не видно. Их функция в нашем современном мире, как, к примеру, у той-пуделька – исключительно декоративная, никакой практической пользы. Чтобы узнать время, приходится пользоваться табло, современным, некрасивым, зато удобным и беспроблемным.
Все эти соображения в десятую долю секунду промчались в голове, пока один мой глаз пялился на цифры. Десятая доля секунды… А написано два некрохотных абзаца. Читатель заскучал, не так ли? Ведь именно мысль о читателе окончательно разбудила меня, заставив открыть одну «зраку» (такое определение ради рифмы и размера, видимо, дала одна сомнительная поэтесса глазам – зраки. Зато в моём тезаурусе появился новенький синоним слову «глаза»!).
Так что нужно читателю? Читателю нужен сюжет! Без сюжета ему скучно и непонятно, зачем автор взялся подробно и пристрастно рассказывать о своих чувствах и мыслях. Кому они интересны? Не стоит ставить себя выше всех прочих живущих – у всех есть чувства и мысли, но если эти «все» начнут их описывать, то читающие люди озвереют от чужих самовыражений и от скуки и вообще бросят что-либо читать, ибо станут бояться даже безобидных детективов и романчиков, будут опасаться открывать книги в том числе лёгонького жанра: а ну как оттуда опять и снова выпрыгнет рефлексирующий графоман, торопящийся навесить на каждого, кто прикоснулся к его творению, часть своих комплексов, капризов, болячек и даже, извините, совершённого свинства? А бедный читатель разбирайся, разматывай чужие сопли страданий и рассуждений, как правило, сводящихся к одному и тому же: я весь такой перед тобой, совсем непонятый толпой, единственный, неповторимый, жестоким обществом гонимый, делюсь бедой своей с тобой, о мой читатель дорогой, надеясь, ты – чувак ранимый!
Хотя лично у меня по этому поводу есть своё и очень правильное мнение. Я ведь тоже читатель, и мне бывает ух как интересно вгрызаться в мысли и чувства разных человеков! Поэтому, кстати, нежно люблю социальные сети: там все – писатели! Каждый самый обычный, самый тривиальный пользователь Сети, приступая к созданию своего блога, уже немножечко мнит себя мастером слова. И это ж здорово! Любопытно! Некоторые раскрываются в таком качестве весьма успешно. Важно лишь одно: насколько интересны и глубоки мысли и чувства пишущего гражданина, и чуть менее важно, насколько он владеет даром вязать словами красивые узоры.
«Та нууу! – ноет тот, другой, не такой, как я, читатель и внезапно орёт голосом Алисы Лиддел: «Что толку в книжке, если в ней нет ни картинок, ни разговоров?»
Да прав он, прав! Размышления и описания чувств на страницы, на десятки страниц, не стесняясь, могут позволить себе лишь великие, делающие это так, что не отвлечёшься, не отложишь ни на минутку, не оторвёшься, как от самого крутого и увлекательного детектива. Но если ты не велик и не искушён в писательском деле, то будь любезен выдавать в нужном количестве картинки, разговоры, сюжет. Иначе напрасно затевался, копаться с интересом в твоём внутреннем мире никто не станет.
Будет тебе сюжет, вредный читатель! – решила я, разлепив вторую зраку и резко повернувшись на спину, чтобы потянуться и попытаться взбодриться после полубессонной ночи: как обычно, меня швыряли по постели и не давали спокойно спать те самые мысли и чувства, которые не шибко нужны читателю – без никакого сюжета, без связных разговоров… зато с картинками в виде придурошных снов, но подобные картинки к тексту на экране компьютера, к сожалению, никак не присобачить.
Утро – тяжёлое время дня. Потому что после нелёгкой ночи. Я давно уже не помню, что такое проснуться бодрой, шустро вскочить на ножки, быстренько метнуться в кухню и, радостно щурясь яркому солнцу, с наслаждением потягивать ароматный кофе. С глазированными сырками, разумеется – другого завтрака не понимаю. Его и завтракаю…
…Плотно задвинув толстую штору, чтобы солнце не изводило меня своим совершенно ненужным светом, сижу, глубоко вжавшись в стул, ссутулившись в три погибели (не могу по утрам распрямиться ну никак, меня тянет свернуться в позу эмбриона даже в вертикальном или сидячем состоянии), держу кружку обеими руками, будто мёрзну, хотя на самом деле не шибко уверена, что одной рукой сумею удержать двести миллилитров жидкости плюс тару. Слабые у меня руки по утрам, трясущиеся даже. Нет, я не пью. Ничего, кроме лекарств.
Утром главное – победить ростки тошноты в организме. Тошнота – ментальная, такая вечная, та, которую называют: «от жизни». С желудком никак не связно. С утра мозг строит себя в позицию с длинным названием «Надо продолжать жить, никуда не деться, такова реальность, её нужно принимать, всё не так плохо, всё даже очень неплохо, соберись, тряпка, жри свои сырки поскорей и дуй в душ освежаться – это тебя немножко примирит с действительностью». Вечная утренняя мантра плюс душ помогают не допустить перехода лёгкой тошноты в конкретную рвоту, которая пару раз происходила после моих внутренних, извините, ментальных воплей: «Всё-таки блядская ж жизнь какая, а?!». До этого нельзя доводить. Это надо профилактировать, а то потом весь день потерян.
Завтрак в позе эмбриона, табуреточка в ванне, на которую пристраиваюсь, включая душ, в той же самой позе. Зачем табуреточка? Стоять – устаю, а сидеть на самом дне ванны… как-то неудобно, неэстетично, я ж не раскладываюсь, не ложусь, а сижу. Да и вставать потом проще с табуреточки, чем беспомощно скользя пятками по дну, пока рука ищет надёжную, правильную опору. Нет, я не инвалид и у меня все руки-ноги на месте. Просто, видимо, время такое пришло – слабоножное, беспомощноручное. Ну, чуть раньше времени, так и основания для этого, скажем честно, имеются.
Словом, сижу я на табуреточке в позе васнецовской Алёнушки, стараясь зарядиться от тёплых струек воды, весело стучащих мне по холке и растекающихся дальше по такому нелюбимому нынче мною телу. Вопрос в никуда и никому: какого чёрта я развесила повсюду зеркала в этой немаленькой помывочной? Теперь, куда ни кинь взгляд (зраками), непременно видишь себя в самом что ни на есть беззащитном и честном виде. Ах, да… Развешивала я их ещё в то время, когда формально считалась и реально была женщиной в самом соку. Но это время прошло, наступило чуточку другое… Зеркала же прикреплены на совесть: их не снять, их сдирать и выкорчёвывать придётся, если уж приспичит. Жалко стены… да и сил нет. Пусть висят.
И пусть, пусть я буду каждый день видеть портящееся на глазах и с удивительной скоростью тело, уныло стареющее лицо, которому не помогают никакие самые крутые кремчики, никакие массажики и уколы. Всё – чушь, обман и разводка дур, вроде меня, а нас таких – легионы. Только под нож, хирургически и кардинально можно справиться, к примеру, с последствием гравитации. Но я никогда не решусь под нож. Значит, буду ежедневно наблюдать в онлайн режиме внимательно, близко и безжалостно процесс увядания и превращения в уродливую старуху. А кто мне виноват? Хотела собой любоваться тогда, когда была стройна и прекрасна – любовалась. Получала удовольствие? Получала. Не хочешь ковырять стены? Нет. Значит, твой выбор – визуальный мазохизм.
С другой стороны, отличное средство от иллюзий и изредка возникающих хулиганских желаний. Ну, с кем не бывает! И тогда получается в точности, как в той песне: «Пять минут у зеркала постой: ты всё поймёшь, ты всё увидишь сам». Кто знает, от какого количества глупостей меня зеркальный эксгибиционизм уже уберёг? Самая безобидная из них – это мечта о покупке той самой юбки в любимом магазине… Юбка была сантиметров на пятнадцать выше колена. Любимейший цвет, обожаемые фасон и материальчик. Я её, суку, померила, но не решилась – дорогая вещь… Потом дома ночью строго себе сказала: ты имеешь на это право, не те деньги, не бриллианты же! Едва дотерпела до утра, чтобы побежать и купить вожделенное.
Но на пути к цели была ванная комната с множеством зеркал. И вот там всё и случилось. Прозрение. Я увидела в натуральном виде тётку своих лет, которая, как старая идиотка, собралась приобрести и, главное, носить мини-юбку! Боже, какой на меня напал смех. Мне было грустно и обидно, но в то же время ужасно смешно. Я тут же придумала для образа – заодно! – розу за ухо, гольфики с помпончиками и туфельки в цветочек. Вуаля! Престарелая городская сумасшедшая будет готова выйти на улицы любимого города, чтобы радовать прохожих!
Спасли меня тогда зеркала от идиотской и стыдной покупки. Повторюсь: то была самая безобидная и забавная история спасательской функции зеркал. Пару раз они удержали меня от романов с… скажу деликатно: с мужчинами помоложе меня. А если без деликатности, то с юнцами из моего фитнес-клуба. Не-не, не с тренерами, это было бы самым жутким падением в моей жизни! Спортсмен, тренер, гора мышц… Да меня мутит от их вида с двадцати метров, что вы!..
Речь о милых и интеллигентных юношах, пытавшихся сделать свои и без того прекрасные юные тела ещё прекраснее. При этом на их мордашках были написаны интеллект и высшее образование. Собственно, потому мы и разговаривались: я, когда вижу умное, интересное лицо, автоматом улыбаюсь и приветственно киваю… Тут и случалась у юношей ошибка восприятия: женщина улыбнулась, значит… И они, окрылённые, начинали разговор. Ну… я ж, конечно, не девушка уже и старею, но, видимо, ещё далеко не то, что себе вообразил читатель. Всё-таки держусь пока для своих, не скажу, скольких лет. Говорят, что очень даже держусь, типа даже слишком…
Словом, молодые люди изредка ещё обращают на меня внимание, и вовсе не потому, что хотят перевести старушку через дорогу. И вот… Несколько раз юноши с хорошими лицами начинали со мной разговор. Тут уже на крючок попадалась я: умные мальчики-то оказывались! И беседы начинали нестандартно, интересно, с подходцем!
– А вы заметили, какая картинка открывается сейчас из окна зала – именно сегодня, когда дождь по стёклам… Прямо чистый Писсарро, дождливый Монмартр.
– Ой! – я аж споткнулась на мате, от удивления перепутав последовательность движения ног. – Ну, вы скажете тоже. Писсарро, Монмартр, Париж… Это где ж вы такое там разглядели?
– Эмм… знаете, показалось… Такая осень красивая, – смутился молодой интеллектуал. Ну, реально ли было это проигнорировать и не продолжить разговор? То-то же.
И так пару-тройку раз. Везло мне на умниц. То Писсарро, то Жорж Перек с его выпендрёжным произведением с не менее вычурным названием «Исчезание»… То, помню, случился заход с Линча и Вуди Аллена одновременно. Как говорила героиня одного дивного советского фильма: «Мне целоваться нельзя – слабею». Вот так же нельзя допускать, чтобы мужчины со мной начинали умные разговоры прямо сразу с высокой интеллектуальной ноты. Я тоже от этого слабею. Во мне моментально вспыхивает женский интерес, и ещё какой силы!
Но стоило тем беседам с молодыми умничками начать переходить на иной уровень общения, стоило неукротимо приблизиться прекрасному продолжению красиво начатой любовной игры, как ситуацию от позорного развития спасала моя помывочная с зеркалами и отличным освещением. У меня к тому ж пока что всё в порядке с памятью: я отлично помнила внешний вид молодых людей там, в зале – их упругую кожу, обтянувшую рельефные крепкие мышцы, их ещё нежные лица, не огрублённые до синевы бритвой… их чистые глаза, чьи веки ещё понятия не имеют, что такое набрякнуть, даже если не выспаться…
Ну, и к чему этот цирк непристойный? Словом, юноши всегда бывали посланы подальше в их счастливую молодую жизнь, посланы вовремя и окончательно. А всё моя ванная комната, зеркальная, справедливая, но и жестокая до невозможности. Но я её сама такой сделала.
И вот я за письменным столом. Фигурально выражаясь. На самом деле всё выглядит так: моя застеленная ярким красно-золотым покрывалом кроватища превращена в шикарную восточную лежанку в подушках, количество которых практически не поддаётся подсчёту. Я и не пытаюсь уже, сбилась давно. Подушки периодически то прибавляются (сама покупаю новые, получаю в подарок от редких гостей), то выбрасываются в силу ветхости. Знаю точно только, что имеются три огромные – 80 на 80, четыре обычные и понятия не имею, сколько ещё маленьких думочек всяких и подспинников. Из этого всего богатства привычно сооружаю себе полусидячее ложе и устраиваюсь в нём с ноутбуком, впечатываясь в подушки на долгие часы.
Читаю – сначала новости, потом любимые блоги… И только минут через сорок пять примерно дозреваю до того, что уже хочу писать сама. Вот и начинается мука мученическая! Ужас и кошмар моей жизни. Уточню сразу – кошмар любимый. Вот как хотите, так и понимайте.
Как они это делают? Они – писатели. И поэты. Как у них получается, что пришедшая ночью мысль не расплёскивается и не высыхает полностью к тому моменту, когда начинается работа? Да что там ночью! Вот только что, секунду назад, я подумала про нечто замечательное, про что-то такое новое, свежее, потрясающее, практически совершила открытие! Аж ахнула и чуть было не вылетела из подушек, чтобы выскочить на улицу и приставать к прохожим с поцелуями и с открытием своим. Потому что оно, моё открытие, как минимум, гениально. И – где оно? Что это было? Почему, как только открываю в компе ту самую страницу, на которую должен вылиться мощным Днепром мудрый и талантливый текст, моя голова оказывается чудовищно пуста, а из-под пальцев выстукиваются жалкие банальности и неловкие, неуклюжие слова и фразы, которые можно вполне использовать при составлении инструкций по эксплуатации – отличные будут мануалы, живенькие такие, с настроением! – но литературы из этого не получится ни в коем случае, даже если этими жалкими словами я стану описывать наикрутейший сюжет.
Сюжет не спасение. Слова не те! Грамотные, русские, по делу, но… ничего не выходит. Надо лезть в карман, во много карманов, возможно, даже в чужие карманы.
Как у них это получается? Дурацкий вопрос. Потому что Таланты. Талантища. Гении! Вот дано. Иногда не по росту и не по размеру, уж простите. Как мог совсем молодой, пьющий, деревенский парень написать такое, скажите мне:
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
Это в двадцать шесть лет, да? Что он мог знать про «увяданье золотом»?
О, моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств!
А это с чего? С похмелья?
И, наконец, под дых, с ноги, контрольный выстрел:
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
«С клёнов листьев медь…» «Что пришло процвесть и…» Боже, двадцать шесть лет! Откуда дровишки, как парень нашёл слова с марианской глубиной понимания скоротечности жизни и неизбежности ухода? Когда все прочие юноши скачут козлами и не помышляют даже о седых волосах в недалёком будущем.
А потому что талантище! Бог, мироздание, космос или просто дура-природа, экспериментаторша хренова, как обычно, как у неё принято, по ошибке впихнула кучу бриллиантов в совершенно неподходящий для этого сосуд. Роскошная шуба – тяжёлая, сияющего меха, сложнейшего кроя – была бухнута на плечики не по размеру, не по росту, оказавшись непосильной тяжестью. Да простят меня обожатели поэта. Собственно, когда не по силе ноша, человек не выдерживает, ломается, он ведь не из железа сделан и не манекен, набитый папье-маше. Он тоже не виноват, ему этим даром, может, жизнь не только испортили, но и сократили раза в три.
Зато ему, гению, никогда не надо было ловить разбегающиеся, как ошпаренные тараканы, слова, метаться, забыв, будто и не умел никогда, как развернуть свою мысль таким образом, чтобы она не превратилась в инструкцию по эксплуатации или, в лучшем случае, в статью для модного журнала. Впрочем, тот поэт не писал прозу… Что я к нему привязалась? Наверное, из-за «листьев меди», которые как сразили меня однажды наповал, так и не отпускают. Особенно, когда вспоминаю возраст автора.