БЖД

Сощурившись, я пристально смотрела в его лицо. Да, вот они, едва заметные, но такие узнаваемые признаки с трудом сдерживаемого страха. Брови и верхние веки приподняты, а нижние веки напряжены. Зрачки расширены, лоб собрался морщинами. Ноздри раздуваются, подбородок выставлен немного вперед, челюсти сжаты, сжата в кулак и свободная правая рука… Непонятно. Совершенно непонятно. Что могло так напугать этого человека?

Мои размышления прервал мягкий топоток кошачьих лап. Шляпа, обожавшая в наглую валяться на работающем ноутбуке, уверенно запрыгнула на стол. Для уже немолодой безухой и бесхвостой кошки она была в отличной форме. Ушей и хвоста бедолага лишилась во младенчестве. Она лишилась бы и жизни, зайди я в подъезд на минуту позже. Малолетние садисты со здоровенными портновскими ножницами как раз приноравливались отрезать отчаянно вопящему и истекающему кровью котенку голову. «Все дети – такие ангелы, такие ангелы», – обычно кудахчет одна тупоголовая приятельница Лильки. Однажды я не выдержала и спросила у нее, как бы она поступила, если бы увидела вот такое – и в деталях описала историю Шляпы. Теперь эта дура считает меня психопаткой…

А я поступила просто: вырвала ножницы у одного гаденыша, от всей души врезала по физиономии другому, окровавленного котенка положила в свою шляпу и бегом понесла в ветклинику, а потом еще написала заявление в милицию, присовокупив к нему ножницы, хвост и уши. Не знаю, что сталось с гаденышами, но Шляпа выжила. И прониклась ко мне пожизненной и бескорыстной благодарностью. Ни разу она меня не поцарапала и никогда не выражала неудовольствия, чтобы я ни делала. Ее можно было носить на плечах, как воротник, или, сонную, переворачивать пушистым пузом кверху, щекотать, мять, гладить против шерсти – она радостно принимала любые виды общения. Чего уж там – она безропотно стерпела, когда появилась сначала Морковка, беспардонная рыжая бродяга, а потом и пучеглазая породистая Рыба, смахивавшая на перепившего инопланетянина. Шляпа все равно была главной – и знала об этом.

Тактично мяукнув, она выгнула спину, потерлась огрызком уха о край ноутбука и собралась, что называется, «занять стратегическую позицию» на клавиатуре. Но вдруг брезгливо фыркнула, затрясла задней лапой и отскочила назад. Затем, издавая утробный вой, принялась ходить вокруг брошенной посреди стола кожаной папки, куда я запрятала фотографию. Ее загривок вздыбился, желтые глаза яростно сверкали, обрубок хвоста распушился. Шляпа была в бешенстве и в ужасе. Когда я попыталась успокоить ее и погладить по настороженной спине, она ударила меня лапой с выпущенными когтями, оставив на запястье четыре длинные ссадины, взвыла, соскочила со стола и удрала в коридор, где забралась под комод. Там она просидела до позднего вечера, издавая время от времени недовольное басовитое урчание. Не вылезла даже после того, как я, устав от уговоров, засунула взбесившую ее кожаную папку в самый дальний ящик шкафа, засыпала сверху тряпьем, да еще и закрыла ящик на ключ. Шкрябанье когтей из-под комода послышалось лишь тогда, когда я уже легла, утомленная, но очень довольная собой.

Несмотря на загадочный инцидент с кошкой, я набросала первые пробные зарисовки, причем не только лица, но и тела, прикинула будущие размеры кукела, примерно определилась с количеством шарниров. Конечно, все это лишь начальные черновики, которые будут еще миллион раз меняться, переделываться, перекраиваться прямо «на ходу», но одного было не отнять – первый шаг сделан. Работа началась.

Шляпа, Рыба и Морковка опять спали вместе со мной на диване. Мерзнут они, что ли?

Война до «расчлененки»

– … ожидается похолодание, возможны проливные дожди, ветер северный, до двенадцати метров в секунду…

Вот так всегда. Только что было лето, а уже пора доставать осенние шмотки. Хотя насчет «только что» я погорячилась. Лето кончилось почти три недели назад. Но я даже не заметила этого, напрочь поглощенная куклой. Я знаю, что мне свойственна некоторая одержимость, когда дело касается работы, но тут дело было куда серьезнее. Это был даже не «запой». Это была наркомания, кончавшаяся жестокой «ломкой», если я не работала больше суток. Образ полностью захватил меня, он управлял моими мыслями, желаниями, руками и телом.

Думаю, каждому художнику знакомо состояние, когда ты живешь персонажем, сюжетом, историей, которую рассказываешь доступным тебе языком. Это может быть картина, скульптура, кукла, симфония, стихотворение, рассказ или роман – неважно! Это мир, в который ты погружаешься полностью, без остатка, а в реальности остается только твой маленький «хвостик», маячок, указывающий путь обратно, в привычное обыденное существование. Но сейчас у меня было ощущение, что мой «хвостик» тоже сбежал вместе с непутевой хозяйкой в другой мир.

Я забывала есть. Я забывала гулять и делать упражнения для спины. Не прибиралась в квартире. Не принимала душ. Отключила все телефоны и не проверяла почту. Спала урывками, порой вырубалась прямо за рабочим столом, измазанная массой для лепки, и, просыпаясь, не понимала, где нахожусь. Я даже несколько раз – и это самое ужасное – забывала покормить кошек. А ведь только они и держали на плаву хрупкую скорлупку моего душевного здоровья.

Всякий раз, открывая глаза после очередной похожей на черный колодец дремы, первым делом я видела Рыбу, Морковку или Шляпу, свернувшуюся клубком возле моей немытой головы. Вторая кошка обычно лежала у меня на коленях, если я спала сидя, либо под боком, если мое тело оказывалось на диване или, в одном случае, на полу. Третья кошка сидела на привычном месте у окна и пристально изучала улицу равнодушным взором сытого хищника. Когда я просыпалась, кошки тут же вставали, бросались ко мне, терлись об меня, оглушительно мырчали и урчали, просили ласки и заботы. Их теплые мохнатые прикосновения на короткое время вытряхивали меня из сумеречного состояния. Но периоды «просветлений» становились все короче и короче. Меня одолевала кукла. Она, в отличие от кошек, не просила, а категорично требовала моего внимания и опеки, диктовала мне свои условия, подробно объясняла, чего хочет, и не соглашалась ни на какие компромиссы.

Любой кукольных дел мастер знает, что… Нет, не так. Любой увлеченный кукольных дел мастер знает: иногда ты делаешь куклу. Иногда кукла делает себя сама – посредством твоего мастерства. А иногда… Крайне редко… Кукла начинает делать тебя, превращаясь из желанного гостя в непрошеного захватчика. Подобно неразумному ребенку, она вторгается в жизнь и налаженный быт кукольника, подчас превращая жизнь в хаос. Куда-то пропадают всегда лежавшие на одном и том же месте вещи. Чаще всего, инструменты и расходники. Мигает свет, лопаются лампочки над столом. Сами собой падают или выворачиваются из рук коробки, как правило, заполненные чем-нибудь мелким, вроде швейных иголок, пуговиц, бисера, словом, того, что очень долго и муторно приходится собирать, ползая по полу. Бывает, что при работе с такой своевольной куклой самые стандартные, отработанные приемы дают совершенно непредсказуемый результат или заканчиваются травмами, например, глубокими порезами от внезапно выскочившего из рук или сломавшегося инструмента.

Понимаю, что для людей, далеких от куклоделия, все это выглядит, как бредни впечатлительной барышни. Но такое действительно случается. Правда, повторюсь – крайне редко. Я далека от мистики и выскажу тут свою версию своевольности некоторых кукол. Мне кажется, дело в мастерстве и амбициях кукольника. Вернее, в неосознанном конфликте между первым и вторым. Еще проще: художник задумал такую работу, для полноценного выполнения которой у него пока не хватает умений. Он хочет прыгнуть выше собственной головы, но еще не знает как, и подсознательно боится, что испортит свой незавершенный шедевр. Отсюда и невнимательность, маскирующаяся под «исчезновения» и падения вещей, забывчивость, из-за которой перегреваются невыключенные лампы, желание затянуть работу – и нанесение самому себе якобы «мистических» ранений. В пользу моей версии говорит тот факт, что количество «своевольных» кукол становится тем меньше, чем больше автор работает над ремеслом и стилем, совершенствуясь, изобретая свои маленькие секреты и проверенные технологии.

С этой точки зрения происходившее со мной было неприятным, но объяснимым. Я никогда раньше не делала портретных кукол. Мой опыт в этом жанре был равен нулю или даже измерялся отрицательными величинами. Поэтому не приходилось удивляться тому, что на стадии скульптурной лепки, когда пустотелые заготовки должны были постепенно превратиться в узнаваемую фигуру и лицо, я «срезалась» и рухнула в омут одержимости.

Сначала-то все было просто прекрасно. Сделав подробные, уже с шарнирами, эскизы тела и головы, я споро принялась за изготовление «болванок» из пенопласта и фольги. Их затем предстояло вчерновую облепить папье-маше, высушить, разрезать детали на половины, вынув «начинку», и снова склеить по боковым швам. Уже на основе полых деталей туловища, черепа, рук и ног нужно было создавать сначала анатомически правильную фигуру мужчины, а потом и образ с фотографии.

Бумажную смесь для лепки я делаю для шарнирок сама, не пользуясь покупными массами. Я использую старинный рецепт папье-маше, но с некоторыми хитростями и добавками. Они делают затвердевшую массу очень прочной, непромокаемой и практически вечной, особенно если грамотно провести финальную обработку: шлифовку, покраску и лакировку. Так и быть, немного приоткрою завесу тайны. В своем рецепте я заменила простую воду, в которой размачивают бумагу, на отвары трав с добавлением кое-каких ароматических масел и.. еще кое-чего, не скажу. Клейстер тоже варю по собственному рецепту. И в тщательно выверенных пропорциях добавляю смолотые в мельчайшую пыль опилки (определенных пород дерева), тальк, льняное масло, специально подготовленную олифу и, опять-таки, еще кое-что. Цвет массы на этом этапе можно подкорректировать с помощью растертой в порошок пастели, добиваясь нужного оттенка. Еще я добавляю пропущенные через кофемолку травы и сухоцветы, каждый раз разные. Они придают застывшему папье-маше и, следовательно, кукле, более живой и естественный вид и приятный аромат. На этот раз, почесав в затылке, я всыпала в таз с мокрой бумагой смесь полыни, зверобоя, календулы и лепестков льна. Вымесила «тесто» и по-быстрому высушила в микроволновке махонький кусочек, чтобы оценить цвет. Вот тут-то и начались сложности.

Цвет мне не понравился. Он категорически не подходил для кукела. Вообще не вписывался. Вздыхая, я принялась «играть» с добавками, после каждого пробного замеса высушивая кусочек массы. Все было не то! После того, как на подоконнике образовалась целая шеренга забракованных бумажных шариков, а уставшие руки заныли, я звучно прокляла все на свете и решила начать «замес» заново, с другими ингредиентами. Но тут мне на глаза попалась банка с остатками чая с чабрецом. Я очень люблю его терпкий, насыщенный запах и диковатый вкус, напоминающий о лесе, лугах и бескрайних просторах. Решив, что хуже уже не будет, я лихо всыпала содержимое банки в таз, снова вымесила, и, твердо решив оставить это «тесто» до лучших времен, просто на всякий случай высушила последний пробный кусочек. Цвет был именно тот. Тютелька в тютельку то, что надо. Как говорится, ни убавить, ни прибавить. Радостно облепив «болванки» жидкой массой, я кинула их сушиться в духовку и побыстрее, чтобы не застыло, убрала оставшееся папье-маше в герметичный контейнер, а его – в холодильник. И на этом моя удача иссякла.

Следующие три недели я воевала с куклой, а кукел воевал со мной. Несмотря на отдельные победы, например, на очень хорошо получившиеся предплечья, шею и нижнюю часть лица, кампанию в целом я проигрывала. Лампочки лопались, инструменты пропадали, коробки с бусинами самостийно летали по комнате, превращая бардак в запредельный бардак. Вырезая скальпелем шарнироприемник в торсе непослушной куклы, я ухитрилась пропороть себе левую ладонь чуть ли не до кости, залив весь стол кровищей, капли которой попали и на кукольную «расчлененку».

Голодные заброшенные кошки кругами бродили по коридору и мрачно завывали дурными голосами, в животе у меня бурчало и булькало, а за окном стремительно темнело – дни уже стали по-осеннему короткими, сентябрьское равноденствие готовилось разменять остатки лета на первые весточки зимы. Нет, так не пойдет, решила я, глядя в зеркало, из которого на меня угрюмо таращилась худая, как скелет, узколицая встрепанная вампирша с красными опухшими зенками. Надо выкарабкиваться!

Ничто

Уличные фонари разгорались все ярче. Но чем больше света, тем глубже и насыщеннее тени… Желтый лист танцевал, кокетничал в световом столбе, то резко блистал золотом, то тускло отливал серебром… Неожиданно лист вздрогнул и закрутился, словно рыба, попавшая в невидимую сеть. Он метался, бился, пытался вырваться – но все было бесполезно, призрачная ловушка держала крепко. Вместо парчового резного красавца на асфальт беззвучно опустилась бледно-серая изгрызенная дерюга. За одно мгновение лист иссох и сгнил, словно всю зиму пролежал под слоями льда и снега, высосавшими из него все соки…

В окне первого этажа за печальной судьбой осеннего листа внимательно наблюдали зоркие кошачьи глаза. Только они и могли уловить едва заметное шевеление в темноте. Даже не тень еще, а тень тени, слабый отзвук былой и грядущей тьмы, жадной, проголодавшейся, не побрезговавшей даже такой неподходящей пищей, как падающий лист… Кошка, не мигая, уставилась в оживший сумрак. «Ты всего лишь маленькая злобная крыса, и я без труда могу поймать тебя. Убирайся!», – тень тени съежилась, когда до нее докатилась волна кошачьей ярости и презрения. Сгусток мрака истончился, задрожал… Исчез… Кошка довольно потянулась, почесала огрызок уха, мягко спрыгнула с подоконника и направилась на кухню, где ее спасительница и хозяйка тоже пыталась прогнать тени…

Ничто было в бешенстве. Ничто неистовствовало. Бесилось настолько, насколько могло испытывать эмоции существо, лишенное не только плоти, но и духа. Оно подобралось так близко, так близко! Но девчонка оказалась сильнее… Чуть-чуть сильнее, чуть-чуть умнее… Еще и проклятые кошки некстати вспомнили о своем предназначении стоять на страже мира теней… Впрочем, все это пустое… Пустое… Ничто, проскальзывая между развоплощенными мирами, успокаивалось, снова погружалось в привычное уже состояние ожидания.

Сила работает в обе стороны. Сила – это хорошо… Сильный проводник лучше слабого, сильная ведьма вкуснее неопытной… Да и не настолько девчонка сильна, чтобы всерьез бороться. Тем более, когда ночи становятся все длиннее и чернее, а холода замораживают и ожесточают людские сердца… Ничто поглотит ее, как и многих других до этого… Скоро, уже скоро… А кошки… Что кошки! Они не смогут противостоять ему вечно, особенно, если сломается девчонка… А она сломается. Она уже готова сломаться…

Признаки призраков

Свечи из черного воска, вставленные в горлышки пустых винных бутылок, горели с едва заметным ароматом ладана. Руки с длинными черными ногтями держали над щербатым блюдцем острый нож с вычерненным лезвием и куриное яйцо. По законам композиции, яйцу полагалось бы быть белым, но супермаркетам плевать на стиль, так что яйцо было банальным, желтовато-коричневым с охристыми крапинками на тупом конце. Руки взметнулись, лезвие упало на скорлупу, с хрустом надломив ее… и по комнате разлилась невыносимая, омерзительная вонища.

– Идка, тебя точно сглазили! – зажимая нос, прогундосила обладательница черных ногтей и ножа. – Тебе надо ауру чистить!

– Ты лучше скажи, когда ты эти яйца покупала? – Спросила я у Леры, и, задержав дыхание, побежала выливать «магическую» тухлятину в унитаз.

– А я не помню, – крикнула она мне вслед. – Наверно, в июне… Перед Европой…

– Ага, – кивнула я, вернувшись в комнату и зажигая свет. – А сейчас сентябрь. И холодильник ты на время поездки, небось, отключала…

– Ну да, отключала…

– А чего же яйца перед этим не выбросила, если не успела съесть? За два месяца что угодно стухнет! Тем более – яйца!

– Думаешь, они сами стухли? – Раздумчиво проговорила Валерия и отложила в сторону свой «колдовской» рунический нож, купленный в онлайн-магазине «ВДВ», что расшифровывалось как «Все для ведьмы». Нож, как я давно выяснила, был Made in China, сделан чуть ли не из фольги, и без проблем разрезать им можно было разве только воздух. И то не факт.

– Нет, Лер, ну конечно не сами. Их стухлил злой дух, который во мне поселился, у него других дел нет, только яйца тебе крутить!

Я раздраженно плюхнулась в кресло. В последние несколько дней меня нервировало буквально все. Тепло, холод, музыка, тишина, когда со мной соглашались или когда не соглашались… Любая ерунда, над которой стоило только посмеяться и забыть, моментально и надолго выводила меня из себя. Я даже умудрилась капитально разосраться с сестрой. Такого скандала между нами не было уже лет пять, а то и больше. В финале Лилька злобно посоветовала мне «жрать „колеса“ от пэмээса» и больше не брала трубку. Вот только дело было не в «пэмээсе». Кукла, недоделанная шарнирка, от которой я мучительно заставила себя оторваться и «проветрить мозг», не отпускала.

Сначала мне и впрямь полегчало. Твердо решив отложить на пару недель борьбу с неподатливым персонажем, я вернулась к обычному графику жизни, к ежедневным прогулкам, общению с родней и друзьями, чтению, возне с кошками. Я даже принялась было за долепливание и доведение до ума нескольких незавершенных ранее проектов. Но мой «отпуск» продлился менее недели. Потом все вернулось на круги своя, с той только разницей, что я не делала куклу. Я изо всех сил не делала куклу. Я терпела, я принуждала себя не делать куклу. Больше всего на свете я хотела делать этого кукела, черт меня подери!

Мужчина со старинной фотографии теперь мерещился мне на каждом шагу. Я грезила наяву, видела, ощущала, как он перерождается в БЖД. Мне являлись во всех подробностях конструкции шарниров, небывалые, удивительные сочленения, которые позволили бы кукле принимать самые разные, и при этом абсолютно, стопроцентно человеческие позы. Я запоминала, зарисовывала схемы чем попало и на чём попало, от салфеток до коробок с молоком и соком – но все-таки не возвращалась к рабочему столу. Длинные темные глаза преследовали меня, я видела их в витринах магазинов, в замызганных окнах автобусов и трамваев, в лужах, покрытых радужной пленкой бензина… Тонкая мужская фигура в старомодном наряде маячила на периферии зрения, когда я читала или гуляла. Он кривил губы в печальной понимающей улыбке, едва заметно пожимал плечами, приветливо махал мне рукой, демонстрируя двойной шарнир запястья, после чего разворачивался и уходил, поигрывая невесть откуда взявшейся тросточкой. Когда же изящный щеголь с мертвой дочерью пришел ко мне во сне и они станцевали для меня торжественный беззвучный полонез, я купила бутылку полусухого красного и напросилась в гости к Лере. Общение с ней способно было вытравить мистические миазмы из любого, даже самого упертого эзотера.

Лерка, в миру – Валерия Евгеньевна Жерехович, искусствовед и «практикующая ведьма», на самом деле – просто очень милая, добрая, одинокая женщина сорока трех лет с несложившейся личной жизнью. Все ее потуги на оккультизм – не более чем способ почувствовать себя более значительной и защищенной, этакая маска, скрывающая ранимость и беспомощность. Мужик, который пятнадцать лет кормил ее сказками о том, что вот-вот разведется с нелюбимой женой, только сначала вырастет сын, потом вырастет дочь, потом жена заболела, потом теща умерла… Ну, в общем, вы все поняли, да?

Когда Лера окончательно превратилась из пухленькой симпатичной девушки в начавшую оплывать женщину средних лет, «прекрасный прынц» растворился в голубой дымке, а она осталась там же, где была, только на пятнадцать лет старше и на пятнадцать килограммов тяжелее. Любила она своего козла из чужого огорода очень крепко, поэтому решила, что, конечно же, ее сглазили, его приворожили, и во всем виноваты коварные чернокнижники. Только не думайте, что Валерия побежала по «гадалкам» и «потомственным ведуньям»! За исключением козла и оккультизма она очень здравомыслящая плюшка и вовсе не хотела кормить профессиональных шарлатанов. Вместо этого она занялась снятием «сглаза» сама, пользуясь подручными средствами, и, что называется, втянулась. Образ томной загадочной чародейки в свободно ниспадающем балахоне пришелся ей по душе. Теперь она везде и всюду видит ауры, слышит голоса, разговаривает с духами, в общем, гарантированно отпугивает от себя всех возможных претендентов на ее заботу и нежность. Того и другого у нее – хоть вагонами грузи. Как бы мне ни было плохо и муторно, посиделки с Леркой всегда выручали.

– Может, тебе просто уехать на пару недель? – предложила она, когда я вкратце рассказала ей о своих проблемах с кукелом, сразу же отвергнув версию «сглаза». – Раньше тебе это помогало.

– Сомневаюсь. В этот раз меня очень круто накрыло. Если я даже сон запомнила… Самая погань в том, что я ничего вообще делать не могу больше. Настроение скачет, за полчаса от эйфории до депрессии. С Лилькой разругалась… Все мысли – только об этом кукеле…

– А ты не пробовала выяснить, кто на фотографии? Кого ты вообще делаешь?

Я поразилась: эта элементарная мысль даже не приходила мне в голову.

– Заказчик говорил, что это его прапрадед. Про девочку ничего не говорил, но на фото было написано, что дочь.

– Так фото было подписано?

– Ну, как подписано… Я с трудом разобрала примерно треть надписи на обороте.

Взяв чистую салфетку и карандаш, я по памяти скопировала то, что мне удалось прочитать на изнанке фотографии. Изучив буквы, Лера вздохнула: – Мало что понятно. Если хочешь, я могу подергать своих знакомых историков-музейщиков и поискать в архивах…

– Конечно, хочу! Лерка, ты чудо! Вдруг мне это поможет понять, каким должен быть кукел!

– Особо не надейся, – прервала она мои излияния. – Хотя, если искать по семейным архивам… Как фамилия заказчика?