Сказки гор и ручьёв

– Остаться без моих овец! – промолвил Ионель и тяжело вздохнул.

– Ну, вот видишь ты? – засмеялась Ирина. – Единственное, чего я от тебя желаю, это то, чтобы остался ты там, наверху, на горе один, без твоего стада; ты же сделать для меня даже и этого не можешь! Слова, одни пустые слова!

– А если я это сделаю? – бледнея, проговорил Ионель и крепко стиснул зубы.

Тут молодые девушки и парни, с самого начала обступившие Ирину и Ионеля и слышавшие весь этот разговор, принялись все поочередно кричать ему; «Не делай ты этого, Ионель! Не делай!».

Подошёл к Ионелю и старик пастух с густыми нависшими бровями и головою, убелённою серебристою сединою и, положив руку на его плечо, сказал ему:

– Не гоняйся, Ионель, за молодыми девушками и не слушай ты их речей. Они разобьют тебе сердце, а потом сами же насмеются над тобою. Разве ты не знаешь, что пастуху, покинувшему своих овец, остается только лечь и умереть?

Затем, обратившись к Ирине, старик сердито погрозил ей кулаком и сказал:

– Ты воображаешь себе, что можешь – потому что красива и пригожа – позволять себе все, чтобы ни взбрело тебе на ум, и что ничто никогда не покарает твоего своенравства. Но знай, что всякое злое дело, которое ты делаешь, ты его делаешь, прежде всего, самой себе.

Ирина засмеялась.

– Да ведь никто же не неволит его оставаться, a мне он и вовсе не нужен, – сказала она и затем, круто повернувшись, побежала за монастырь к роднику, чтобы напиться.

Но Ионель ничьих советов не послушал и бледный, и сумрачный направился по дороге к горе. Проходя же мимо Ирины, он только махнул ей рукою.

– Не надо, не делай ты этого! – крикнула она ему вслед и тут же, обратившись к подругам, стала с ними вместе чему-то смяться.

– Не делай этого! Не делай! – увещевал его и ворчун Пелеш.

Но Ионель даже не слыхал, что говорил ему бурливый поток, и под горячими лучами полдневного солнца начал подниматься в гору, проходя горными лужайками, приютившимися под тенью громадных вековых елей, a затем пошёл буковым лесом, держа путь к пастушьей хижине, близ которой находились и его овцы и из которой при его приближении с весёлым лаем выбежали ему на встречу его верные собаки.

Приласкав кудластых своих псов, он начал кликать свою миоритцу[4 - Молодая ягнившаяся овца.]: «Брр, брр, ойтца!»[5 - Ягнёнок.] На этот клич вместе с ягнёнком прибежала к нему овца и позволила ему впутать себе в волну ту гвоздику, что украдкой похитил он у Ирины.

Попросив остальных пастухов захватить с собою в долину и его стадо овец, он сказал им, что сам придёт туда попозднее, так как обязан сперва выполнить некое данное им обещание.

С изумлением выслушали его товарищи-пастухи.

– Если же я совсем не приду, – добавил он в заключение, – то вы скажите, что меня на свадебный пир пригласила злая кручина тоска.

Затем, взяв с собой свой пастуший рожок, он пошёл дальше, вверх по горе, и все шёл, пока не добрался до самой ее вершины, с высоты которой увидал весь край по ту сторону Дуная до самых Балкан. Здесь он остановился и, приложив к губам свой рожок альпийского пастуха, огласил воздух протяжным, жалобным звуком. После этого он увидал бежавшую к нему со всех ног одну из любимых своих собак, которая добежав до него, начала, виляя хвостом и жалобно визжа, тащить его за рубашку, тянуть вниз с горы, к овцам, так что бедный Ионель, не зная как ему от неё отвязаться, решился, наконец, хотя и со слезами на глазах и с болью в сердца, прогнать от себя верного пса с помощью угроз, брани и камней.

Таким образом, удалив от себя последнего своего друга, Ионель остался один и одинокий стоял теперь среди горной пустыни. Под ним, плавно рассекая воздух, медленно кружились два альпийских орла, и это было единственное, что нарушало царившую кругом мертвую тишину.

Тяжело вздохнув, Ионель растянулся на невысокой траве, и еще долго вздыхал, прежде чем, наконец, заснул весь измученный тоской и душевным томленьем. Когда же он проснулся, то увидал себя окружённым целым морем носившихся вокруг него мягкими клубами облаков, которые, подступая постепенно всё ближе и ближе к нему, сперва отдельными и быстро сменявшимися грядами, вскоре, однако же, начали мало-помалу сгущаться в одну плотную неподвижную и непроглядную стену, которая скоро как бы совсем и навсегда отрезала его от всего остального мира.

И вдруг среди этой непроглядно туманной мглы перед ним стали обрисовываться определённые очертания, и вокруг него, держа друг друга за руки, начали носиться красивые женские образы в белоснежном чудно светящемся одеянии. Ионель потер себе глаза в уверенности, что это грезится ему обольстительное сновидение, и в ту же минуту до слуха его долетели чарующие звуки дивного пения. Нежно и мягко и будто где-то далеко-далеко звучали эти голоса. Но скоро весь этот рой воздушных созданий, обступив его со всех сторон и с любовью простирая к нему объятия, начал звать его к себе.

– Ко мне, ко мне, прекрасный юноша! Пойдём со мною! – Так наперерыв друг перед другом манили его эти восхитительные женские образы.

Но Ионель в ответ на их призывы только головою качал.

– Напрасно, юноша, отвергаешь ты нас. Мы подарим тебе столько счастья, столько радостей, что ты навеки забудешь о долине, – напевала ему одна из чудных дев, и с этими словами, рассеяв одним движеньем руки вокруг себя густой туман, она явила перед ним просторную горную лужайку, всю пестревшую такими чудными цветами, каких никогда еще не видывал он; среди же этой зеленой лужайки красовалась сплетенная из роз прелестная пастушья хижина, а рядом с нею, искрясь на солнце и влажной пылью орошая зеленевшую кругом мураву, ключом бил прохладный родник.

– Пойдём, пойдём, там будем мы жить с тобою, – звала его сладкозвучная красавица.

– Нет, нет, ты иди ко мне, – перебила её другая из них и, говоря это, на его глазах воздвигла из туманных клубов светящееся здание, которое, искрясь и сияя в солнечных лучах, переливалось всеми цветами радуги. Все было уютно и мягко внутри этого дома, как будто и стены его и пол были сотканы из самой тонкой волокнистой шерсти; с потолка же одна за другого падали крупные капли, и, упав, каждая из этих капель порождала либо цветок, либо травку.

– Здесь поселимся мы с тобой, – сулила ему чародейка. – Я облеку тебя в такой же наряд, в каком красуюсь я сама! – и, сказав это, она обвила ему и голову, и шею длинною цепью из алмазных капель.

Но Ионель одним движением нетерпеливо стряхнул их с себя.

– Только одной женщине принадлежит право наряжать меня: невесте моей, – мрачно проговорил он.

– В таком случае твоей невестою хочу быть я! – прозвучал голос третьей. – Гляди, вот мое приданое! – и, вздымая мелкими клубами туманные массы, она начала превращать их в овец, число которых, быстро увеличиваясь, вскоре покрыло собою не только одну эту гору, но и соседние и даже самый небосклон. Ослепительною белизной отличались красивые эти овцы с золотыми и серебряными бубенчиками на шее; из-под копыт же их зеленела трава.

Лицо молодого пастуха на минуту было просветлело. Но затем, движением руки оттолкнув от себя соблазнительную картину, он сказал:

– Есть у меня только одно стадо, мое собственное, и никаких других стад иметь я не желаю.

После этого туман вокруг него стал еще более сгущаться и темнеть, и скоро Ионель увидал себя окружённым черными грозовыми тучами. Еще одно мгновение – и засверкала молния; вдали раздались раскаты грома, и среди этих раскатов молодой пастух услыхал голос, говоривший:

– За то, что осмелился ты, дерзкий человек, выказать нам свое пренебрежение, мы обрекаем тебя на гибель!

Тут грянул новый удар грома, но с таким оглушительным треском, что казалось, будто вся гора должна от него потрескаться и рассыпаться. Однако же, после этого страшного удара гроза пронеслась дальше, по направлению к долине, между тем как на Ионеля стал падать снег, сперва небольшими редкими снежинками, но затем, повалив все более и более частыми и крупными хлопьями, вскоре покрыл все горы, а с ними и черные кудри, и красивое лицо Ионеля, пушистой снежной пеленой.

Однако через насколько минут среди этой снежной метели вдруг еще раз раздались какие-то неземные звуки, среди которых Ионелю чудились порою то флейта, то альпийский рожок, то какое-то необыкновенно благозвучное пение, a вместе с тем перед глазами его встал нечеловеческими руками сооруженный дворец, до того блестящий и лучезарный, что молодой пастух, поражённый этим блеском, невольно закрыл глаза. Когда же он опять их открыл, то увидал, что в чудном дворце этом собрались целые мириады ярких звёзд с луною во главе, которая, восседая на мягком возвышении, любовалась ими, смотря, как они, то сплетаясь длинной вереницею, то рассыпаясь отдельными кругами, плясали хору. И чем больше темнел небосклон, тем больше звёзд прибавлялось в лучезарном дворце, и каждый раз как мигала луна, та или другая звёздочка спешила слететь с небесной тверди во дворец.

Промеж этих звёзд были и самые мелкие, которые точно дети, катились кубарем и развились, играя у ног луны. Другие же, напротив, выступали очень плавно, величаво волоча за собою длинный, предлинный шлейфа, длиною с Бучдеш и светящейся лентой обвивавшей собою горные вершины. Хвост этот несли далее миллионы крошечных звёзд в лучезарном одеянии, в сияющих венках и блестящих коронах. Сами собою расширялись ворота замка, при каждом появлении которой либо из таких крупных звёзд, а одна из них, вступив в чертог, приказала луне сойти c возвышения и служить ей. Затем, поманив к себе Ионеля, звезда эта сказала:

– Пойдём со мною, дитя Земли! Твоею подругой неразлучной стану я, и будешь ты со мною вместе носиться по Вселенной. Мои звёздочки будут, тебе слугами, а сам ты, как звезда самосветящаяся, будешь утопать в сиянии .

Между тем Ионель. сам того не замечая, приблизился к входу в сияющий чертог и тут, очарованный, остановился, прислушиваясь к обольстительным речам, который лились под звуки стройного мелодичного хорового пения звёзд. Но вдруг на него глянула Луна и своим взглядом так живо в эту минуту напомнила ему Ирину, что он, схватившись за сердце, поторопился воскликнуть:

– Если-бы даже и весь мир лежал у ног моих, то и его отнёс бы я моей Ирине в дар!

Как только он проговорил эти слова, со всех сторон поднялся шум, грохот и страшная трескотня. Звезды, шумя, понеслись бесконечно длинною вереницею обратно вверх к небесам; дворец распался, и под развалинами его был погребён Ионель, между тем как с высоты печально взирала на эти груды обломков бледная луна.

Тем временем, горные духи, маленькие гномы, услыхав у себя над головою этот страшный треск и грохот, поспешили выкарабкаться из недр гор и взобраться наверх, чтобы удостовериться, не грозит ли их обители какая-либо опасность. Но тут они наткнулись на громадную груду обломков, состоявшую из одних драгоценных каменьев, и обрадованные драгоценной находкой, принялись прилежно собирать самоцветные камни, которые перетащили затем во внутрь горы, где сложили под высокие массивные каменные своды. Подбирая таким образом обломки дворца, маленькие гномы нашли бедного Ионеля, который до того поразил их своею красотою, что они почувствовали к нему жалость и, убедившись, что жизнь еще не совсем покинула его, перетащили и его, хотя и с большим трудом, в свою подземную обитель, где заботливо уложили на свежий мягкий мох.

После этого гномы, притащив воды из своих холодных и горячих источников, вымыли его и затем перенесли на берег громадного многоводного озера, питающего своими водами все земные реки и моря, ручьи и озера. Тут они его погрузили в воду, и Ионель, с первого же раза как окунули его добрые горные духи в это озеро, открыл глаза и, совершенно здоровый и бодрый, долго с удивлением смотрел вокруг себя.

Удивление молодого пастуха было весьма понятно. Над головой его, образуя неизмеримо высокий блестящий свод, слоями лежали одна над другой громадные каменные глыбы различных горных пород; внизу у ног его расстилалось бесконечно широкое озеро, ни конца, ни края которого не видать было, словно наполняло оно собою всю внутренность земного шара; а вокруг него, суетясь, бегали, карабкались, лазили и копошились тысячи и тысячи гномов с длинными бородами и огоньками, светившимися у которых на голове, у которых около пояса. Двигаясь длинными вереницами, большинство этих горных духов переносило драгоценные камни и, обмыв их в озере, от чего камни начинали блестеть ещё пуще, складывали отдельными грудами под своды. Иные же из них, причалив к берегу на плотах, выгружали камни совершенно неизвестных пород, тогда как некоторые другие, нагрузив плоты как бы для далёкого плавания, напротив, отчаливали от берега.

Не взирая на беготню, суматоху и шум, ни на минуту не прекращавшиеся под массивным сводом и вскоре совершенно оглушившие Ионеля, и на беспрестанное мельканье многих сотен огоньков, от чего в глазах у него зарябило, вся эта толпа подземных горных карликов, казалось, в точности знала, что ей надо было делать, за исключением, однако же, тех нескольких гномов, что стояли около молодого пастуха и положительно не знали, что им с ним делать.

Но вот Ионелем внезапно овладело непреодолимое желание уйти вместе с собиравшимися отчалить гномами в неведомую для него даль и, рванувшись вперёд, он подбежал к одной из тех плоских ладей, что стояли у берега, совсем готовые к отплытию. Но в эту минуту из глубины озера показалась очаровательно красивая женщина, имевшая поразительное сходство с Ириною, и протянула к нему свои объятия.

– Ирина! – воскликнул Ионель и готов был уже броситься к ней в воду, как вдруг двадцать сильных рук удержали его на берегу, между тем как чьи-то другие, не менее сильные руки принялись очень усердно осыпать его побоями. Видя, однако, что красавица всё продолжает нежно манить его к себе, Ионель начал всеми силами от них отбиваться. Но схватившие его гномы держали его крепко и не выпускали. В своей ярости они уже было принялись даже побивать его камнями. Однако же тут из толпы гномов отделился один с короною на голове и, выступив вперёд, властным голосом приказал им остановиться, a затем обратился к Ионелю:

– Ты ошибаешься, Ионель, – сказал он ему. – Твоей невесты здесь нет. Женщина эта – моя суженая, и уже не один год жду я её к себе.

При этих словах красавица капризно нахмурилась, что чрезвычайно было ей к лицу, и затем, погрозив пальчиком, нырнула обратно в волны. Король вздохнул, вздохнул и Ионель, а за королём, как добрые верные подданные, вздохнули и все остальные гномы, причём камней, однако же, из рук не выпускали, держа их наготове на тот случай, если бы последовало решение предать молодого пастуха смертной казни.