Капитал. С комментариями и иллюстрациями

Вовлечение всех людей и всех устройств в единую «умную сеть» создаст последнюю предпосылку для когнитивной экономики посткапитализма, в которой роботы решают поставленные им задачи, общаясь в сети между собой и формируя, если нужно, новых роботов.

Не столь однозначны в своей оценке сетей другие технооптимисты марксистской традиции – авторы «Акселерационистского манифеста» (2013), а потом и совместной книги «Изобретая будущее: посткапитализм и мир без работы» (2015) Ник Срничек и Алекс Уильямс. С их точки зрения, импровизированный порядок Сети все же должен сочетаться с командной системой Плана в посткапиталистическом будущем.

Согласно акселерационистской логике, история нашей цивилизации – это рост способности задействовать все большее количество энергии ради производства все более сложной информации. Но на пути дальнейшей рационализации этого процесса по-прежнему стоят рамки прибавочной стоимости, резервной армии труда и «свободного», то есть никем не контролируемого движения капитала. Капитализация представляет собой не более чем коммерциализацию потенциалов. В нынешнем капитализме действуют два главных вектора абстракции – монетарный (финансиализация) и технологический (общие алгоритмы).

Эксперт по цифровой экономике, Срничек изучает «капитализм платформ», в котором данные становятся все более важным ресурсом, новым сырьем для извлечения прибыли. Платформы (Uber и Google – только самые очевидные примеры) торгуют коммуникацией и монетизируют связи между людьми, «откачивая стоимость» у неплатформенных конкурентов. Это следующий шаг в истории капитализма. Срничек задается вопросом: возможны ли платформы, принадлежащие всем и не запрограммированные на извлечение прибыли из нашей коммуникации?

Главное противоречие наступающей эпохи состоит в том, что новые возможности технологий конфликтуют с прежними интересами получения прибыли классовыми элитами. Проблема антикопирайта и открытый код – только самые наглядные выражения этого конфликта. Акселерационисты рассчитывают поставить на службу дальнейшего освобождения производительных сил агентное моделирование, социально-сетевой анализ больших данных и неравновесные экономические модели.

Производство иного будущего позволяет всерьез изменить настоящее. Сейчас же мы перестали производить будущее и попали в мир «пост-», где на рынке представлены сотни вариантов ностальгии по самым разным «великим эпохам».

Финальный кризис капитализма – это замещение массового человеческого труда машинами, то есть кризис, который опрокидывает сам закон стоимости. Будущее – это товары с нулевой стоимостью и работа, которую невозможно измерить в деньгах.

В такой логике базовое противоречие капитализма между коллективным характером труда и частным способом присвоения результатов этого труда может быть первоначально снято через тотальную автоматизацию и введение безусловного базового дохода. Но, автоматизировав труд, потому что так было выгоднее с точки зрения рынка (снижало себестоимость), мы получаем миллионы безработных. Если мы выплачиваем им теперь деньги просто так, чтобы стимулировать их покупательную способность и примирить этих людей с системой, зачем нам вообще деньги? Они ведь больше ничего не выражают, не являются даже платой за работу. Так рыночная экономика упирается в собственный предел и получает шанс перестать быть товарной. Смысл базового дохода в самой возможности не продавать себя на рынке труда.

В таком сценарии сохранение массового наемного труда превращается в чисто дисциплинарную политическую практику, в которой уже нет экономического смысла, зато поддерживается прежняя иерархия классов, социальная лестница неравного доступа. Но так бывает всегда в истории. Любая система сохраняет себя столько, сколько может.

Маркс был уверен, что он открыл секретное строение клеток капиталистического тела, первичных атомов, образующих всякую товарную экономику вообще. История капитализма и его внутренняя логика не объяснимы без такого знания. Само обнаружение этой тайны уже есть политическая победа и важнейший шаг к преодолению господствующих отношений.

«Капитал» навсегда останется уникальной попыткой понимания человеком общечеловеческой деятельности. Если производство и обмен являются главными человеческими чертами, что в таком случае стоит на пути нашего дальнейшего развития и как будут меняться правила обмена и способы управления в условиях принципиально нового производства? Эта книга – один из вариантов ответа на этот фундаментальный вопрос. Работая над ней, Марксу удалось найти высокую философию в «повседневной» экономике. В конечном счете речь в «Капитале» идет об условиях производства смысла нашего общего существования.

10

Цель этой хрестоматии – жертвуя многими примерами и формулами Маркса дать читателю самое общее представление о логике и стиле главной книги великого философа, а также связать этот текст с последующим развитием марксизма как критической теории.

Алексей Цветков

Посвящается моему незабвенному другу, смелому, верному, благородному, передовому борцу пролетариата Вильгельму Вольфу

Родился в Тарнау 21 июня 1809 года. Умер в изгнании в Манчестере 9 мая 1864 года

Книга первая. Процесс производства капитала

Отдел первый. Товар и деньги

Глава первая. Товар

1. Два фактора товара: потребительная стоимость и стоимость (субстанция стоимости, величина стоимости)

Богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, выступает как «огромное скопление товаров», а отдельный товар – как элементарная форма этого богатства. Наше исследование начинается поэтому анализом товара.

В марксизме «производство» – это то, что делает человека историческим существом. В конечном счете любое производство – это всегда производство самого человека в конкретной версии. Уровень и способ производства задает цивилизационную модель, условия жизни, форму обмена, тип сознания, пределы мысли. В горизонтальной проекции экономический базис окружает культурную и политическую надстройку как охраняемый периметр и не позволяет исполниться самым благородным мечтам и высоким надеждам утопистов. Способ производства есть связь производительных сил и производственных отношений. С момента возникновения классов Маркс называет четыре таких способа. Античный, при котором патриции эксплуатируют рабов. Азиатский – при котором не угадывается вообще никакого разделения между правящим классом и государственным аппаратом. Государство выступает как совокупный рабовладелец. Многие последователи Маркса считали азиатский способ всего лишь одной из разновидностей античного (рабовладельческого), так как его отличительные особенности нигде у основоположника подробно не разбираются. Феодальный – эксплуатация в форме крепостной зависимости. Буржуазный (капиталистический) – наниматель потребляет рабочую силу нанятого, превращая его способность к труду в источник своей прибыли, получаемой на рынке. Условный «демократизм» буржуазии объясняется тем, что анонимное насилие капитала уже заключено в самой производственной структуре. Капитализм – это первая в истории система, в которой господство вполне обходится без трансцендентных, неэкономических оправданий. Власть капитала наглядно обнажена, но механизм возникновения капитала необходимо скрыт и может быть обнаружен только в диалектическом анализе. Разные эпохи в нашей истории отличаются не тем, что производят люди, но тем, как именно они это делают. Каждый способ производства диктует своему времени идеологическую доминанту, т. е. преимущественный способ нашего самопонимания, который будет казаться людям наиболее естественным. Задача «Капитала» – не описать «экономику вообще», как это принято у многих экономистов, но рассмотреть капиталистический способ производства в его индустриальной стадии, выделить его главные системные качества, дать исторический генезис, объяснить происхождение именно такой модели.

Товар есть прежде всего внешний предмет, вещь, которая, благодаря ее свойствам, удовлетворяет какие-либо человеческие потребности. Природа этих потребностей – порождаются ли они, например, желудком или фантазией – ничего не изменяет в деле. Дело также не в том, как именно удовлетворяет данная вещь человеческую потребность: непосредственно ли, как жизненное средство, т. е. как предмет потребления, или окольным путем, как средство производства.

Каждую полезную вещь, как, например, железо, бумагу и т. д., можно рассматривать с двух точек зрения: со стороны качества и со стороны количества. Каждая такая вещь есть совокупность многих свойств и поэтому может быть полезна различными своими сторонами. Открыть эти различные стороны, а следовательно, и многообразные способы употребления вещей, есть дело исторического развития. То же самое следует сказать об отыскании общественных мер для количественной стороны полезных вещей. Различия товарных мер отчасти определяются различной природой самих измеряемых предметов, отчасти же являются условными.

Полезность вещи делает ее потребительной стоимостью.

Со времен первых переводчиков на русский и толкователей главной марксистской книги (Н. Ф. Даниельсон, П. Б. Струве, Г. А. Лопатин, Н. Н. Любавин, М. И. Туган-Барановский, А. А. Богданов, В. А. Базаров) длится увлекательная полемика о том, как удобнее перевести базовое понятие Wert: «стоимость» это или «ценность»? Струве настаивал на «ценности», чем выдавал свое увлечение неокантианством. Сам Маркс приводил в пример староанглийский язык, в котором различалось конкретное worth для потребительной стоимости и абстрактное value для меновой.

Но эта полезность не висит в воздухе. Обусловленная свойствами товарного тела, она не существует вне этого последнего. Поэтому товарное тело, как, например, железо, пшеница, алмаз и т. п., само есть потребительная стоимость, или благо. Этот его характер не зависит от того, много или мало труда стоит человеку присвоение его потребительных свойств. При рассмотрении потребительных стоимостей всегда предполагается их количественная определенность, например дюжина часов, аршин холста, тонна железа и т. п. Потребительные стоимости товаров составляют предмет особой дисциплины – товароведения. Потребительная стоимость осуществляется лишь в пользовании или потреблении. Потребительные стоимости образуют вещественное содержание богатства, какова бы ни была его общественная форма. При той форме общества, которая подлежит нашему рассмотрению, они являются в то же время вещественными носителями меновой стоимости.

Меновая стоимость прежде всего представляется в виде количественного соотношения, в виде пропорции, в которой потребительные стоимости одного рода обмениваются на потребительные стоимости другого рода, – соотношения, постоянно изменяющегося в зависимости от времени и места. Меновая стоимость кажется поэтому чем-то случайным и чисто относительным, а внутренняя, присущая самому товару меновая стоимость (valeur intrinsеque) представляется каким-то contradictio in adjecto [противоречием в определении]. Рассмотрим дело ближе.

Известный товар, например один квартер пшеницы, обменивается на х сапожной ваксы, или на у шелка, или на z золота и т. д., одним словом – на другие товары в самых различных пропорциях. Следовательно, пшеница имеет не одну-единственную, а многие меновые стоимости. Но так как и х сапожной ваксы, и у шелка, и z золота и т. д. составляют меновую стоимость квартера пшеницы, то х сапожной ваксы, у шелка, z золота и т. д. должны быть меновыми стоимостями, способными замещать друг друга, или равновеликими. Отсюда следует, во-первых, что различные меновые стоимости одного и того же товара выражают нечто одинаковое и, во-вторых, что меновая стоимость вообще может быть лишь способом выражения, лишь «формой проявления» какого-то отличного от нее содержания.

Возьмем, далее, два товара, например пшеницу и железо. Каково бы ни было их меновое отношение, его всегда можно выразить уравнением, в котором данное количество пшеницы приравнивается известному количеству железа, например: 1 квартер пшеницы = а центнерам железа. Что говорит нам это уравнение? Что в двух различных вещах – в 1 квартере пшеницы и в а центнерах железа – существует нечто общее равной величины. Следовательно, обе эти вещи равны чему-то третьему, которое само по себе не есть ни первая, ни вторая из них. Таким образом, каждая из них, поскольку она есть меновая стоимость, должна быть сводима к этому третьему.

Иллюстрируем это простым геометрическим примером. Для того чтобы определять и сравнивать площади всех прямолинейных фигур, последние рассекают на треугольники. Самый треугольник сводят к выражению, совершенно отличному от его видимой фигуры, – к половине произведения основания на высоту. Точно так же и меновые стоимости товаров необходимо свести к чему-то общему для них, большие или меньшие количества чего они представляют.

Этим общим не могут быть геометрические, физические, химические или какие-либо иные природные свойства товаров. Их телесные свойства принимаются во внимание вообще лишь постольку, поскольку от них зависит полезность товаров, т. е. поскольку они делают товары потребительными стоимостями. Очевидно, с другой стороны, что меновое отношение товаров характеризуется как раз отвлечением от их потребительных стоимостей. В пределах менового отношения товаров каждая данная потребительная стоимость значит ровно столько же, как и всякая другая, если только она имеется в надлежащей пропорции. Или, как говорит старик Барбон:

«Один сорт товаров так же хорош, как и другой, если равны их меновые стоимости. Между вещами, имеющими равные меновые стоимости, не существует никакой разницы, или различия».

Как потребительные стоимости товары различаются прежде всего качественно, как меновые стоимости они могут иметь лишь количественные различия, следовательно, не заключают в себе ни одного атома потребительной стоимости.

Если отвлечься от потребительной стоимости товарных тел, то у них остается лишь одно свойство, а именно то, что они – продукты труда. Но теперь и самый продукт труда приобретает совершенно новый вид. В самом деле, раз мы отвлеклись от его потребительной стоимости, мы вместе с тем отвлеклись также от тех составных частей и форм его товарного тела, которые делают его потребительной стоимостью. Теперь это уже не стол, или дом, или пряжа, или какая-либо другая полезная вещь. Все чувственно воспринимаемые свойства погасли в нем. Равным образом теперь это уже не продукт труда столяра, или плотника, или прядильщика, или вообще какого-либо иного определенного производительного труда. Вместе с полезным характером продукта труда исчезает и полезный характер представленных в нем видов труда, исчезают, следовательно, различные конкретные формы этих видов труда; последние не различаются более между собой, а сводятся все к одинаковому человеческому труду, к абстрактно человеческому труду.

Рассмотрим теперь, что же осталось от продуктов труда. От них ничего не осталось, кроме одинаковой для всех призрачной предметности, простого сгустка лишенного различий человеческого труда, т. е. затраты человеческой рабочей силы безотносительно к форме этой затраты. Все эти вещи представляют собой теперь лишь выражения того, что в их производстве затрачена человеческая рабочая сила, накоплен человеческий труд. Как кристаллы этой общей им всем общественной субстанции, они суть стоимости – товарные стоимости.

Рабочая сила… – Сам по себе рыночный обмен не увеличивает стоимость. Только рабочая сила обладает уникальной способностью добавлять стоимость, поэтому главный товар на рынке – способность к производительному труду. Работник продает нанимателю свою рабочую силу, а не просто время занятости. Капиталист потребляет именно рабочую силу, но платит работнику за рабочее время. Наемный труд – это и есть потребление рабочей силы капиталистом.

Здесь обнаруживается важнейшее противоречие. Рабочая сила – фундаментальный товар, определение стоимости которого всегда будет моральной и политической проблемой. Стоимость рабочей силы задается временем ее воспроизводства. Маркс называет заработную плату экзотерической формой цены рабочей силы. В этой теории стоимость понимается как скрытый внутри товаров затраченный труд, т. е. буквально стоимость любого предмета отражает количество труда, вложенного в его производство. Именно затраченный труд делает товары сопоставимыми на рыночных весах. Цена – это всего лишь денежное выражение стоимости. Труд – субстанция стоимости, выраженной через обмен. В наиболее абстрактном смысле рынок есть способ обменивать между собой разные количества затраченного труда.

2. Двойственный характер заключающегося в товарах труда

Первоначально товар предстал перед нами как нечто двойственное: как потребительная стоимость и меновая стоимость. Впоследствии обнаружилось, что и труд, поскольку он выражен в стоимости, уже не имеет тех признаков, которые принадлежат ему как созидателю потребительных стоимостей. Эта двойственная природа содержащегося в товаре труда впервые критически доказана мною. Так как этот пункт является отправным пунктом, от которого зависит понимание политической экономии, то его следует осветить здесь более обстоятельно.

Возьмем два товара, например один сюртук и 10 аршин холста. Пусть стоимость первого вдвое больше стоимости последних, так что если 10 аршин холста = w, то сюртук = 2 w.

Сюртук есть потребительная стоимость, удовлетворяющая определенную потребность. Для того чтобы создать его, был необходим определенный род производительной деятельности. Последний определяется своей целью, характером операций, предметом, средствами и результатом. Труд, полезность которого выражается таким образом в потребительной стоимости его продукта или в том, что продукт его является потребительной стоимостью, мы просто назовем полезным трудом. С этой точки зрения труд всегда рассматривается в связи с его полезным эффектом.

Как сюртук и холст – качественно различные потребительные стоимости, точно так же качественно различны между собой и обусловливающие их бытие работы: портняжничество и ткачество. Если бы эти вещи не были качественно различными потребительными стоимостями и, следовательно, продуктами качественно различных видов полезного труда, то они вообще не могли бы противостоять друг другу как товары. Сюртук не обменивают на сюртук, данную потребительную стоимость на ту же самую потребительную стоимость.

В совокупности разнородных потребительных стоимостей, или товарных тел, проявляется совокупность полезных работ, столь же многообразных, разделяющихся на столько же различных родов, видов, семейств, подвидов и разновидностей, одним словом – проявляется общественное разделение труда. Оно составляет условие существования товарного производства, хотя товарное производство, наоборот, не является условием существования общественного разделения труда. В древнеиндийской общине труд общественно разделен, но продукты его не становятся товарами. Или возьмем более близкий пример: на каждой фабрике труд систематически разделен, но это разделение осуществляется не таким способом, что рабочие обмениваются продуктами своего индивидуального труда. Только продукты самостоятельных, друг от друга не зависимых частных работ противостоят один другому как товары.

Итак, в потребительной стоимости каждого товара содержится определенная целесообразная производительная деятельность, или полезный труд. Потребительные стоимости не могут противостоять друг другу как товары, если в них не содержатся качественно различные виды полезного труда. В обществе, продукты которого, как общее правило, принимают форму товаров, т. е. в обществе товаропроизводителей, это качественное различие видов полезного труда, которые здесь выполняются независимо друг от друга, как частное дело самостоятельных производителей, развивается в многочленную систему, в общественное разделение труда.

Для сюртука, впрочем, безразлично, кто его носит, сам ли портной или заказчик портного. В обоих случаях он функционирует как потребительная стоимость. Столь же мало меняет отношение между сюртуком и производящим его трудом тот факт, что портняжный труд становится особой профессией, самостоятельным звеном общественного разделения труда. Там, где это вынуждалось потребностью в одежде, человек портняжил целые тысячелетия, прежде чем из человека сделался портной. Но сюртук, холст и вообще всякий элемент вещественного богатства, который мы не находим в природе в готовом виде, всегда должен создаваться при посредстве специальной, целесообразной производительной деятельности, приспособляющей различные вещества природы к определенным человеческим потребностям. Следовательно, труд как созидатель потребительных стоимостей, как полезный труд, есть не зависимое от всяких общественных форм условие существования людей, вечная естественная необходимость: без него не был бы возможен обмен веществ между человеком и природой, т. е. не была бы возможна сама человеческая жизнь.

Потребительные стоимости: сюртук, холст и т. д., одним словом – товарные тела, представляют собой соединение двух элементов – вещества природы и труда. За вычетом суммы всех различных полезных видов труда, заключающихся в сюртуке, холсте и т. д., всегда остается известный материальный субстрат, который существует от природы, без всякого содействия человека. Человек в процессе производства может действовать лишь так, как действует сама природа, т. е. может изменять лишь формы веществ. Более того. В самом этом труде формирования он постоянно опирается на содействие сил природы. Следовательно, труд не единственный источник производимых им потребительных стоимостей, вещественного богатства. Труд есть отец богатства, как говорит Уильям Петти, земля – его мать.

Перейдем теперь от товара как предмета потребления к товарной стоимости.

Согласно нашему предположению, сюртук имеет вдвое большую стоимость, чем холст. Но это только количественная разница, которая нас пока не интересует. Мы напомним поэтому, что если стоимость одного сюртука равна двойной стоимости 10 аршин холста, то 20 аршин холста имеют ту же самую величину стоимости, что один сюртук. Как стоимости, сюртук и холст суть вещи, имеющие одну и ту же субстанцию, суть объективные выражения однородного труда. Но портняжничество и ткачество – качественно различные виды труда. Бывают, однако, такие общественные условия, при которых один и тот же человек попеременно шьет и ткет и где, следовательно, оба эти различные виды труда являются лишь модификациями труда одного и того же индивидуума, а не прочно обособившимися функциями различных индивидуумов, – совершенно так же, как сюртук, который портной шьет сегодня, и брюки, которые он делает завтра, представляют собой лишь вариации одного и того же индивидуального труда. Далее, ежедневный опыт показывает, что в капиталистическом обществе, в зависимости от изменяющегося направления спроса на труд, известная доля общественного труда предлагается попеременно, то в форме портняжества, то в форме ткачества. Это изменение формы труда не совершается, конечно, без известного трения, но оно должно совершаться. Если отвлечься от определенного характера производительной деятельности и, следовательно, от полезного характера труда, то в нем остается лишь одно – что он есть расходование человеческой рабочей силы. Как портняжество, так и ткачество, несмотря на качественное различие этих видов производительной деятельности, представляют собой производительное расходование человеческого мозга, мускулов, нервов, рук и т. д. и в этом смысле – один и тот же человеческий труд. Это лишь две различные формы расходования человеческой рабочей силы. Конечно, сама человеческая рабочая сила должна быть более или менее развита, чтобы затрачиваться в той или другой форме. Но в стоимости товара представлен просто человеческий труд, затрата человеческого труда вообще. Подобно тому как в буржуазном обществе генерал или банкир играют большую роль, а просто человек – очень жалкую, точно так же обстоит здесь дело и с человеческим трудом. Он есть расходование простой рабочей силы, которой в среднем обладает телесный организм каждого обыкновенного человека, не отличающегося особым развитием. Простой средний труд,