Днем с огнем

Все хорошее когда-нибудь заканчивается; Оленька выдала всем причитающиеся фишки, сняла с номера долли, запустила по новой шарик.

– Нет спина, – оповестил я стол, наблюдая за красивым полетом шарика в бокал с пивом.

Позвал пит-босса: шарик однозначно заменять.

Оля взяла второй шарик.

«Хоть тут не растерялась», – мысленно похвалил я стажерку.

Рано обрадовался.

– Что делать?! – прокричала брюнеточка, ухитрившись перекричать толпу.

Разговоры над столом притихли, народ у нас любит бесплатные развлечения, а тут явно оно и вырисовывалось.

– Положи в номер девять, – назвал ей последнее выпавшее, от которого нужно делать следующий спин.

Оленька обрадованно кивнула. И положила шарик в номер девять – на стол, а не в сектор рулетки. Прямо в завалы фишек, подготовленные нетерпеливыми игроками к новому спину.

– Овца, – не удержал я за зубами определение для Оленьки.

– Радуйся, что Овца, а не Шалаева. Или Шалавова, – «утешала» под утро, когда толпа малость рассосалась, стажерку Шаеву Майя Бореева. – Оляля уже есть в дневной смене, а фамилии у нас тут любят склонять по-всячески.

Бореева знала, о чем говорит: ее как раз звали Обуреева – от «обуреть». Характер у нее был тот еще. Внешние же данные вполне на уровне. Кареглазая Майя высветляла волосы, чтобы эффектнее выглядеть, и не ела ничего, кроме йогуртов. Фигура у нее средненькая на мой вкус (я предпочитаю наличие выпуклостей их отсутствию), зато ножки – прелесть. Однако стоило Майе открыть рот, и красота ног резко забывалась. Словом, лучшими моментами в обществе Майи были те, когда она поднималась из ВИП в стафф и молчала.

Эти вот обязательные прозвища были «фишкой» нашего тесного коллектива, в других казино, насколько я знаю со слов более опытных дилеров, ничего подобного нет. Может, текучка кадров быстрее, может, люди там без воображения.

После смены я, Джо и Макс как обычно пошли пешком до Финляндского: это общее направление нас и сдружило. Макс жил на «Финбане». Он шел с нами до остановки маршрутки. Дальше мы катились, а он уже завтракал. Я выходил у Сезона, а Джо ехал до Пискаревки. Прокладывали по-разному маршрут, заглядывая в кафе по пути (или не сильно от него отклоняясь), общались. Иногда останавливались на набережной неподалеку от Инженерного замка. Макс курил (из нас троих легкие куревом портил только Находько), а мы с Джо кидали монетки в постамент Чижика-Пыжика. «На фарт» называлось это действо.

Днем у этой крохотной статуи не протолкнуться от туристов, а утром – тишь да благодать, ни одного таджика не видать…

Монетка, другая, третья – все мимо. Женек свою долю удачи урвал с первого броска.

Я занес руку с четвертой по счету монетой, но она так и осталась зажатой между пальцами: из реки Фонтанки высунулась бледно-синюшная рука. Высунулась, чтобы пригрозить мне кулаком.

– Что, упыреныш, выбрался из склепа? Духом свободы никак не надышишься?

– Что? Кто там что протявкал? Тявкай громче, пусть ветер носит!

Это за моей спиной привычно обмениваются подначками Шпала с Джо. Это у них хроническое, ночь прошла впустую, если два моих приятеля друг дружке слово «доброе» не сказанули. Причем делают они это к обоюдному удовольствию, похмыкивая над особо удачными подколками.

Пока я вертел головой, рука из Фонтанки никуда не делась, что даже для горячечного бреда слишком.

Меня, конечно, воспитывали в духе мира и взаимоуважения, но всему границы есть. И анемичными кулачонками мне грозить всякая муть синюшная без ответа не будет. К тому же, мне своевременно вспомнились слова служивого о том, что в Питере мне задержаться не удастся, а я вызовы принимал всегда. Как от Родиона Громова, из секции прямой дорогой отправившегося в юношескую сборную. Да, отделал меня тогда Родька знатно, но и я один раз сумел его достать левым боковым.

Я таскаю с собой в заднем кармане зажигалку, хотя и не курю. Это со времен походов с классом вошло в привычку: огонь должен быть доступен всегда, в любой глуши, в любую непогоду. Так что, в качестве ответа на торчащий из воды вызов, я убрал монетку в карман, вместо нее вытащил зажигалку. Перегнулся через парапет и тихо-тихо пообещал:

– Завтра возьму с собой канистру бензина и вылью в воду. А затем малую искорку высеку, – и чиркнул зажигалкой, прикрыв ее корпус ладонью.

«Если тот дядька прав, и я получил некую связь с огнем (допустим!), то…», – не успел я додумать эту сумбурную мысль, как кулак, потрясшись напоследок как-то особенно яростно, ушел под воду. – «Вот и славно».

До Литейного моста мы дошли в обычном режиме. А на мосту меня накрыло: ноги налились свинцовой тяжестью, грудь сдавило, голову словно в тиски взяли. И еще потянуло к ограде, где в руках двух чугунных русалок на щите перекрещиваются скипетр, морской и речной якоря. И за перильное ограждение потянуло… От одной из русалок мне послышался гнусный смешок, похожий на тот, что издает Обуреева, когда особо довольна сказанной гадостью.

Смех-то меня и спас, разозлив: злость сбила наваждение. Сигать за перила перестало хотеться. Что же до прочего – это можно было перетерпеть. Погрозив чугунной заразе кулаком, я продолжил печатать шаг по мосту. Рассудок прояснился.

– АБ, тебе б покемарить, – чуть позже, прощаясь со мной и Женькой перед маршруткой, посоветовал Находько. – Совсем квелый на вид, баньши румянее.

Именно Макс «подсадил» меня на фэнтези с фантастикой, дома-то преобладали другие книги. Справочники, словари, сборники. Почитать чего-нибудь художественного? Пожалуйста, классика. От Гомера до Чернышевского, выбирай по вкусу.

Не доходя до вокзала, мы порой заскакивали в книжный. Там Шпала становился моим советчиком в плане того, что стоит купить, а что – бредятина, на которую потраченной бумаги жалко. В прошлый заход я с подсказки Находько забрал домой прекрасный «Заповедник гоблинов» Клиффорда Саймака.

В книжном мы бывали не в те дни, конечно, когда пили после смены…

– Я в норме, – заверил я друга.

Поскольку от Невы мы немного, да удалились, сказанное соответствовало действительности. Что занятно, когда я ехал на смену, ощущений таких и близко не было. Придавило чуток к сиденью маршрутки где-то в центре моста, да и только.

До дома добрался нормально: пока ехали, Джо подбивал устроить назавтра грандиозную пьянку по завершению смены, если зарплату с утра выдадут (она у нас в двадцатых числах выдается), я вяло отбивался, думая о том, что «зэпэ» – отличный повод обзавестись мобильным телефоном. Если взять такой же «кирпич», как у того Сережи, чугунную голову русалки им не расшибешь, а какую-нибудь мелкую нечисть можно и огреть.

И только когда я уже засыпал, послышались мне сквозь сон охи-вздохи и радостное, еле слышное бормотание: «Вот свезло, так свезло! Радость-то какая! Теперь не страшно, что Пантюхин с пятого окурки о ковролин по пьяному делу тушить опять начнет, чтоб его волосатик взял! Счастьюшко, ох счастьюшко!»

Мало ли, что во сне услышать можно.

Воскресная смена обещала быть не особо напряжной (относительно предыдущей): и в зале посвободнее, и дым не стоял коромыслом. Еще и лучший (по моему скромному) состав пит-боссов работал, Димка и Жан. Я уже говорил, что в казино подобрался тот еще интернационал? Если нет, говорю: были сербы-менеджеры, англичане-менеджеры (в том числе генеральный), наполовину поляк, наполовину француз (и где-то кто-то русский пробежался) Жан в пит-боссах, а среди дилеров кого только ни было, и казашка, и финка, и наполовину грузин, и белорус, и два украинца, и чешка, и грек, и даже мулатка Аннет в дневной смене. Разнообразие и толерантность.

– Здравствуйте, Жан Флорианович Сковрон! – звонким голосом поприветствовала начальство Алия (как раз казашка) Ах-ах Ахметова.

Ах-ах – это было непременное прозвище. Очень уж умильно эта девушка с коротким темными волосами, лукавым прищуром и открытым смешливым характером ахала над всякой ерундой.

А обращение к Жану – это как раз был «нестандарт». К пит-боссам практикуется обращение по имени. Но Алие нравится звучание этого конкретного ФИО, где фамилия – чистая издевка. «Сковронек» с польского жаворонок, тогда как Жан яркий представитель сов. Кроме того, у нас с ним схожие параметры: мы одного роста, Жан тоже плотный, но поменьше меня.

Дима тоже высокий, тощий только. Нас: меня, Макса, Жана и Димку порой кличут четырьмя столпами ночной смены. Или столбами – фонарными, кто на что горазд.

Напрягся я после того, как стрелки циферблата в стаффе прошли восьмичасовую отметку, и все, кроме двоих, получили распределение. Нет, это норма, когда нет полной загрузки, что кто-то выходит попозже. Меня смутило другое: этими двумя оказались я и давешняя стажерка, Оленька.

И еще напрягло, как Майя пропела перед выходом в зал, здорово пародируя Свиридову:

– Ах ты, бедная овечка-а-а![1 - Строка из песни Алены Свиридовой «Бедная овечка», альбом «Ночью все иначе», 1997 г.]…

В каждой смене есть один прикормленный начальством персонаж, постукивающий куда нужно… А то и больше одного. И порой я подозревал Обурееву в принадлежности к любителям стука.

– А тебе, Андрюх, особое задание от партии, – Дима сочувствующе покачал головой. – Наиважнейшее и наисложнейшее.

– Я аполитичен, – попытался отбиться я, понимая, впрочем, что без толку.

– Надо, Бельский. Я в тебя верю: ты сумеешь сделать из этой красавицы, спортсменки и комсомолки, – пит-босс показал на порозовевшую щеками Оленьку. – Дилера.

«Овечка бедная?! Бедный Шифоньер! Он опустошен и ему нечем крыть!» – видимо, эти мысли нашли яркое отражение на моем лице, раз Димка решил меня подбодрить.