Град темных вод

– Нет. Лучше чего-нибудь громкого, – упрямо вздернула подбородок девушка.

Стас понимающе кивнул, включая магнитолу.

«Я стану кошмаром!» – раздалось из динамиков. Вероника одобрительно хмыкнула – в самый раз. Рокер то хрипел, то ревел, то почти проговаривал простенькую историю о двух друзьях, одном предательстве и одной планируемой мести. Сначала Вероника не вслушивалась, но под конец увлекалась.

Я стану кошмаром,
Твоим самым частым пугающим сном.
Я стану пожаром,
Я выжгу на сердце твоем слово: «Зло».

Сны развевает будильник.
Огонь порождает прах.
Зло – просто мой пафосный ник
В бесконечно тупых соцсетях.
И, потом, тебя изничтожив,
Стерев твое имя с доски живых,
Кем я стану? Ничтожеством?
Ну а кем… станешь ты?

Ты станешь кошмаром,
Моим самым частым…

– Приехали, – выключив звук, сообщил Стас.

– Я не дослушала, – беззлобно усовестила его Вероника.

Куратор хмыкнул, доставая диск из магнитолы.

– В бардачке бокс, вытаскивай. Дарю.

Девушка послушалась – и вскоре хохотала, как безумная. Обложка-вкладыш для диска, распечатанная на черно-белом принтере, гласила: «Мизантропия – наше все».

– Спасибо за подарок, – отсмеявшись, сказала Вероника. – Как раз то, что нужно.

В этот раз Стас привез ее в арт-кафе, с неокрашенными кирпичными стенами, деревянной мебелью, множеством фотографий с видами Питера, расписными тарелками на стенках и расторопными официантами (почему-то исключительно мужского пола).

– Миленько, – вынесла вердикт после краткого осмотра девушка. – Даже не знала про это место – а от моего дома тут рукой подать.

– Я бы больше удивился, знай ты о нем, – куратор наградил ее многозначительным взглядом.

«Вот так красиво и ненавязчиво меня назвали ротозейкой, близорукой и, пожалуй, даже недалекой. А день-то задался!» – следуя за официантом, размышляла Вероника.

Зал в кафе был один, курильщики (в лице Стаса) могли опечалиться, но для них помещения предусмотрено не было. Их проводили к столику в конце зала, у окна, чем девушка осталась вполне довольна. От меню мужчина отмахнулся, озадачив скорее спутницу, чем официанта.

– Номер три, два раза. Кофе сразу.

– Кхм, – стоило парню удалиться, приподняла брови Вероника. – Шифр?

– Особенность меню, – с улыбкой ответил куратор. – А пока нам готовят обед, позволь, дорогая студентка, спросить: сколько работ ты написала за эти каникулы?

Вероника слегка опешила, затем принялась сгибать пальцы, подсчитывая.

– Только масло? Или акварели тоже?

– Масло. Выездные не считай.

Вероникины пальцы стали разгибаться. А на лице ее вместо сердитой гримасы обосновалась виноватая. Выходило, что, не считая фэнтезийной картины с личом (а ту, разумеется, считать и не стоило), написала она… ничего. Акварели только – но те для души. Про полотна, что за чертой иной реальности создавались, девушка, будучи в здравом уме, говорить преподавателю не намеревалась, что бы там ни значило его высказывание о Восхождении и толковом словаре…

Стас, похоже, наслаждался мучениями студентки, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди. А еще усмехаясь – абсолютно открыто.

– Тебе помочь, может быть?

– С машиной времени? – насупилась девушка.

– Ваш кофе!

Появление официанта оказалось крайне своевременным. Вероника вцепилась пальцами в чашку, как если бы это был Святой Грааль.

Куратор же свой напиток отодвинул на край стола, вытащил планшет из плоской сумки (в таких удобно переносить и ноутбуки, и альбомы для эскизов с прочими принадлежностями). Вероника осторожно, норовя унять неожиданную дрожь, вернула чашку на блюдечко. Вперила напряженный взгляд в экран устройства, повинующегося движениям пальцев Стаса.

«Все плохо. Плохо, плохо, плохо», – гаденький холодок по спине и почти оформившаяся догадка возникли у Вероники одновременно.

– Ты? – коротко спросил Стас, пододвигая планшет с запущенным без звука видео к студентке.

Впрочем, ей не нужен был звук, чтобы узнать эту запись и себя-Хэйт на ней. Пума, птички… И «беретик» под занавес.

Вероника не считала себя косноязычной. Редко, когда ей приходилось «лезть за словом в карман». Вообще, когда тебя с раннего детства учат правильной постановке предложений, а вместо игр на свежем воздухе ты предпочитаешь книги (и не только иллюстрированные), с речью по умолчанию все должно быть неплохо.

Но сейчас ей не давались слова. Единственным, жалким, еле-еле выдавленным, стало:

– Как?..

Стас поморщился.

– Кажется, я не оттуда зашел. Белозерова, я тебе не враг. И чем ты в свое личное время занимаешься – твои заботы. Хорошо бы не в ущерб учебе, но… Не о том сейчас речь. Эту запись разослал по знакомцам, а затем твитнул Игорь Годневич, любимый выученик Панченко, мой коллега и бывший сокурсник. Мой, знаешь ли, заклятый друг.

«Это все занимательно, но ничегошеньки не проясняет», – скрежетала зубами Вероника, но перебивать говорящего не спешила. Хотя эта манера Стаса – заходить издалека, с предыстории, на нервы действовала неимоверно.

– Так что если под: «Как?» – ты подразумевала: «как я нашел видео», то мне и не надо было искать. Мы с этим товарищем давно следим за успехами и неудачами друг друга.

– Вам не идет, – прокашлявшись, сказала Вероника. – Дурака валять.

Стас хохотнул – по-доброму, явно не обидевшись на замечание.

– Как я тебя опознал, ты это хочешь услышать?

Девушка, закусив губу, кивнула.

– Смотри: вот так ты держишь спину, так формируешь фон, – он запустил запись по новой, с паузами на определенных моментах. – Так щуришься, когда начинаешь выписывать детали. Так закусываешь краешек ручки кисти, когда что-то не получается. Характер мазка, наклон головы, выбор ракурса, взгляд в никуда… Я тебя знаю, Белозерова, знаю твою манеру письма. Если кто-то похож на слона, размером со слона, ведет себя, как слон, и трубит, что тот слон – то это слон и есть.