Чердак на Куин-стрит

Джолли стояла с хмурым лицом, глядя на улицу.

– Там была женщина… она шла прямо за вами, но внутрь не зашла. – Она в упор посмотрела на меня. – Она казалась… мокрой. Как будто только что попала под ливень.

Я подошла к двери и, открыв ее, посмотрела туда-сюда на Брод-стрит. Кроме пробегавшего мимо любителя бега, рядом не было никого, кто мог бы только что находиться перед нашим зданием. И уж точно никого мокрого. Я посмотрела на ясное голубое небо с изящными белыми облачками. Но, взглянув вниз, на тротуар, я безошибочно увидела, что из-за угла вели мокрые следы женских ног моего размера, а вот обратных следов не было видно. Они просто заканчивались у входной двери.

Не обращая внимания на покалывание в затылке, я покачала головой и снова вошла в вестибюль.

– Не знаю, что вы могли видеть, но там никого нет.

Проходя мимо Джолли, я широко улыбнулась, проигнорировав застывший в ее глазах вопрос, и произнесла безмолвную молитву, чтобы она не вышла на улицу и не увидела следы. Голосом чуть громче шепота я сказала:

– В девять часов ко мне должны прийти мистер и миссис Лонго. Пожалуйста, отправьте их прямо в мой кабинет. И не предлагайте им кофе, я не хочу, чтобы они оставались дольше, чем нужно.

Джолли показала мне большие пальцы, ее зеленые глаза за темной оправой очков были серьезными.

Я наполовину открыла дверь своего кабинета, когда услышала, как меня окликнула Кэтрин.

– Мелани! Очень рад, что ты вернулась в офис. Мы все скучали по тебе. – Она подмигнула нашей секретарше. – Надеюсь, ты не возражаешь, что Джолли нас предупредила. Просто она хотела, что тебя тепло встретили.

Я посмотрела в широко распахнутые голубые глаза Кэтрин. Ее светлые волосы были безукоризненно уложены – каждая прядь знала свое место. Она улыбалась, как мажоретка, которой когда-то была в Технологическом институте Джорджии. Ее облегающее платье с расклешенной юбкой демонстрировало все еще завидной стройности ноги.

– О, спасибо. Я рада вернуться.

Кэтрин подняла пластиковый контейнер.

– Вчера у нас был вечер семейной выпечки. Мы с Хавьером любим устраивать его с детьми. Мы приготовили пралине, и поскольку я знаю, как ты любишь сладкое, я принесла тебе немного.

Хотя мне и было стыдно за то, что я избегала ее, я все же взяла контейнер из ее рук.

– Спасибо, Кэтрин. Очень мило с твоей стороны.

Она улыбнулась:

– Угощайся. А теперь, если ты меня извинишь, у меня сегодня шесть показов, закрытие сделки, балетная и футбольная тренировки плюс собрание Дочерей американской революции. Трудный день!

Я кивнула. Она попрощалась и, создав вслед за собой сквозняк, поспешила в вестибюль и к выходу. Не успела я расположиться за столом, как дверь моего кабинета открылась. Я удивленно подняла глаза и тотчас разинула рот, не зная, что предпочесть – то ли грохнуться обморок, то ли изобразить спокойствие и равнодушие.

– Доброе утро, Мелли, – сказал Джек, ногой закрывая за собой дверь. Его руки были заняты: он держал две большие чашки кофе из пекарни Рут, причем одна была с высокой прозрачной пластиковой крышкой, чтобы вместить все взбитые сливки. – Я подумал, что ты не откажешься от кофе.

Поставив обе чашки на мой стол, он снял кожаную куртку – мой ему подарок на наше первое совместное Рождество – и небрежно сел на стул по другую сторону моего рабочего стола.

Я быстро закрыла рот и попыталась придумать что-то небрежное, чтобы не выдать при этом учащенного сердцебиения или внезапной сухости во рту.

– Спасибо, – выдавила я. Взяв свою чашку и сняв с нее крышку, я уткнулась в нее лицом, чтобы попробовать сливки, – лишь бы перестать пялиться на него так, как утопающий смотрит на плавающую доску. Более-менее восстановив самообладание, я выпрямилась и спросила: – Почему ты здесь?

Джек сделал глоток кофе.

– Разве сегодня утром у тебя не назначена встреча с Марком и Ребеккой?

– Да, но мне казалось, ты сказал, что не собираешься присутствовать на ней.

Он не ответил. Его взгляд переместился к моему рту, и мои внутренности тотчас начали выделывать забавные кульбиты.

– Верно, но потом я передумал. Ты не должна разговаривать с ними в одиночку. Марк и Ребекка должны видеть в нас единый фронт.

Я почувствовала, как мой желудок и сердце поменялись местами.

– Мне казалось, тебе все равно.

– Конечно, мне не все равно, – спокойно сказал он и откинулся на спинку стула. – И если тебе предоставить свободу действий, у тебя есть дурная привычка соглашаться на вещи, которые совершенно не в наших интересах.

Его взгляд остался прикован к моему рту. Он поднес указательный палец к своим губам и вытер что-то невидимое.

Это движение отвлекло меня, помешав вникнуть в смысл его слов. Он вновь что-то смахнул со своих губ, а его взгляд скользил между моими глазами и моим ртом.

– Мелли, – сказал он, снова наклоняясь вперед и протягивая руку.

«Да», – прошептали в унисон мой разум и сердце. Но, к счастью, не мой рот. Вместо этого он провел пальцем по уголку моего рта, и на кончик его пальца налипла капля взбитых сливок. Он тотчас же вытер ее об обернутую вокруг его чашки салфетку, стерев заодно посетившую меня безумную мысль о том, чтобы слизать эту каплю с его с пальца.

– О, спасибо, – сказала я, откидываясь на спинку стула. – Для протокола: я ни разу не сказала и не сделала ничего с намерением тебя обидеть.

– Знаю. Но твое намерение – не проблема. Это результат. Ты мгновенно переходишь от намерения к действию, не задумываясь о сопутствующем ущербе. Что делает тебя очень непростым человеком для совместной жизни. Мне всегда кажется, что я должен спать с одним открытым глазом.

Я слышала каждое его слово, но никак не могла связать их воедино и вникнуть в их смысл. Наверно, я слишком долго жила одна и независимо. Помню, как в пятом классе я получила записку от учительницы, которую должна была принести домой, отцу. «Плохо ладит с другими детьми». Возможно, именно это имел в виду Джек.

– Дело в моем этикеточном пистолете? Могу выбросить его, если это поможет.

Джек тяжело вздохнул и потер рукой щетину на подбородке – этот звук был мне до боли знаком.

– Эх, Мелли…

Резкий стук в дверь не дал ему договорить. Дверь распахнулась. На пороге стояли Марк и Ребекка, за ними смущенная Джолли.

– Простите, Мелани, они не захотели ждать, пока я доложу о них.

– Все в порядке, Джолли… – Это все, что я смогла выговорить, прежде чем мои слова утонули в объятиях Ребекки.

Моя кузина была с ног до головы в розовато-лиловом, включая лиловые сапоги и ленту для волос. Это был ее новый оттенок, чтобы избежать ее обычного ярко-розового, который, по ее мнению, слишком бросался в глаза на фоне нового цвета волос Марка. Завышенную в стиле ампир талию ее платья для беременных венчал еще один розовато-лиловый бант. К счастью, с ней не было ее собачки Пуччи, возлюбленной Генерала Ли и матери Порги и Бесс. Обычно на них были одинаковые наряды, и я сомневалась, что сегодня утром я выдержу это.

– Как твои дела? – сказала она, преувеличенно нахмурив брови. Тот факт, что она одновременно обнаружила, что беременна и что у Марка есть любовница, не охладил ни ее кокетства, ни приверженности браку. И даже если я сочла бы это достойным уважения в других людях, в случае Ребекки это было за гранью моего понимания.

Джек встал и, засунув руки в карманы, в упор посмотрел на Марка.

– Рад видеть тебя на свободе, Мэтт, – сказал он, намеренно исказив имя, как он делал с тех пор, как они – два противника – встретились впервые. – Не уверен, что одобряю твой новый цвет волос, но мы не будем видеться слишком часто, так что это не имеет значения.

Я впервые увидела Марка после той ночи на кладбище, когда его волосы необъяснимым образом поседели. Или все же объяснимым. В конце концов, невидимые руки затащили его в мавзолей. По словам Ребекки, этот опыт сделал его более мягкой и кроткой версией самого себя, но у меня было сильное подозрение, что это временно. У Марка Лонго, которого знала я, вместо сердца был кусок угля, и требовалось нечто большее, нежели сильный страх, чтобы превратить его в нечто, напоминающее нормальное человеческое существо.

Седые волосы на мгновение отвлекли меня, заставив забыть, что он примерно моего возраста, а не дряхлый, глубокий старик. Он был нашим врагом, и я была вынуждена постоянно напоминать себе, что независимо от того, как он выглядел или что Ребекка говорила о нем, это был все тот же Марк Лонго, которого я знала. И что Марк Лонго не был ни другом, ни родственником.