Кузены

Папа, когда он еще время от времени о них рассказывал, называл себя с братьями и сестрой «четырьмя А». Адам, Андерс, Аллисон и Арчер, все погодки. У каждого в семье было свое амплуа: Адам – многообещающий спортсмен, Андерс – блистательный оригинал, Аллисон – сдержанная красавица, Арчер – очаровательный проказник.

Дядя Андерс, отец Джоны, единственный из всех не унаследовал семейной красоты. На старых фотографиях он невысокий, тощий, с грубыми чертами лица, косыми стрелками бровей и вечно искривленными в ухмылке тонкими губами. Когда я читаю, что пишет Джона, то представляю его себе таким же.

Я собираюсь уже убрать телефон, когда выскакивает новое сообщение от Милли – личное, только для меня. Это первый раз, до этого мы общались только втроем в чате.

«Обри, хочу спросить: только мне кажется, что Джона полный козел?»

Слегка улыбнувшись, я печатаю в ответ: «Нет, не только». Открываю бардачок, где Томас специально держит что-нибудь перекусить, и вытаскиваю упаковку печенья с коричным сахаром. Не самое мое любимое, но желудок после соревнований буквально сводит от голода.

Милли: То есть понятно, что никто от этого не в восторге. Я, конечно, не собиралась в лагерь для гениев, но все равно у меня нашлось бы занятие поинтереснее.

Прежде чем я успеваю ответить, выскакивает еще одно сообщение – теперь в нашем групповом чате.

Джона: Мне это время неудобно, и вообще не вижу смысла приезжать всем вместе.

Милли: Госсспд, почему он такое чмо???

Джона: Не понял?!

Милли: …

Милли: Упс, не туда написала.

Милли (в личном чате со мной): Втф…

Я, с набитым ртом, давлюсь от хохота. Томас косится на меня:

– Что смешного?

– Да Милли, моя двоюродная сестра, – отвечаю я, проглотив наконец печенье. – Думаю, мы с ней поладим.

– Это хорошо. Хоть лето пройдет не совсем впустую.

Постукивая пальцами по рулю, Томас сворачивает на мою улицу, узкую и петляющую, со скромными одно- и полутораэтажными домами. Предполагалось, что это будет наше временное жилье – его купили после выхода первого романа отца почти десять лет назад. Книга не стала бестселлером, но получила достаточно хорошие отзывы, и издательство предложило контракт на вторую. Однако ее папа так и не написал, хотя с тех времен, когда я еще училась в начальной школе, он нигде больше не работал. Я очень долго думала, что ему платят за то, что он читает книги, – ничем другим он не занимался. На самом деле он за это время вообще не получил ни цента.

Томас поворачивает к нашему дому и заезжает на парковку, но двигатель не глушит.

– Зайдешь? – предлагаю я.

– Э-э… – Томас делает глубокий вдох, его пальцы продолжают постукивать по рулю. – Знаешь, я тут подумал…

Я облизываю губы, ощущая вкус корицы и хлора от воды из бассейна. Не дождавшись продолжения, спрашиваю сама:

– Что ты подумал?

Томас как-то напрягается, потом пожимает плечами:

– Ну – не сегодня, наверное. У меня еще кое-какие дела.

Расспрашивать у меня уже нет сил. Подаюсь к нему, чтобы поцеловать на прощание, но он отстраняется.

– Лучше не надо. Не хочу тоже заболеть.

Это как пощечина. Впрочем, поделом – нечего было врать.

– Ладно. Спишемся позже?

– Конечно.

Едва я выхожу из машины и захлопываю дверцу, Томас выруливает задним ходом с парковки и уезжает. Мне становится как-то не по себе. Не то чтобы он обычно ждал, пока я дойду до двери, но и вот так пулей раньше с места не срывался…

Я переступаю порог. Внутри тихо. Когда мама дома, она всегда включает музыку, обычно гранж 90-х, который любит еще с колледжа. На секунду у меня вспыхивает надежда, что никого из родителей нет, но едва я вхожу в гостиную, как замираю, услышав голос отца:

– Уже вернулась? Так быстро?

Внутри у меня все сжимается. Я оборачиваюсь – он сидит в углу, в своем кожаном «писательском» кресле, чересчур большом для тесноватой комнаты. Мама купила его после выхода первого романа, и оно куда уместнее смотрелось бы в одном из тех огромных кабинетов-библиотек с книжными полками от пола до потолка, массивным столом красного дерева и камином. На коленях у отца вытянулась наша кошка Элоиза.

– Как соревнования? – спрашивает он, когда я продолжаю молча на него таращиться.

Он правда думает, что я ему отвечу? После того, что он вчера нам преподнес?! Да, смотрит на меня с совершенно спокойным видом, заложив пальцем страницу в книге. Я узнаю обложку с крупным черным шрифтом названия на фоне приглушенных, почти акварельных цветов. «Короткое и прерванное молчание», автор Адам Стори. Это его собственный роман о бывшем студенте-спортсмене, который добивается успеха в литературе и затем понимает, что хочет просто жить обычной жизнью, – но чокнутые поклонники не оставляют его в покое.

Наверняка отец надеялся, что книга окажется автобиографической. Вышло иначе, но он все равно перечитывает ее по меньшей мере раз в год. «Ну да, кому еще это нужно!» – думаю я про себя с возрастающей злостью, но вслух спрашиваю только:

– Где мама?

– Твоя мать, она…

Он тянет с ответом, щурясь от бьющего из панорамного окна солнца. Темные волосы на свету вспыхивают золотым нимбом, которого отец совершенно не заслуживает. У меня стискивает грудь – какой я была дурой, что всегда его боготворила! Я искренне считала его особенным, выдающимся человеком, рожденным для чего-то необыкновенного. Я гордилась, что он дал мне имя тоже на «А»[1 - «Обри» по-английски пишется как Aubrey. (Здесь и далее прим. пер.)], и думала о себе как о пятой из их четверки. Однажды, грезилось мне, я буду такой же, как они, – чарующей и таинственной, с самой капелькой трагизма.

– В общем, ей нужно побыть одной.

– Побыть одной? То есть она… уехала куда-то?

Я тут же сама понимаю, что это не может быть правдой. Мама не бросила бы меня, ничего не сказав.

Элоиза, проснувшись, спрыгивает на пол и шествует по гостиной с недовольным, как обычно после сна, видом.

– Она отправилась к тете Дженни. До вечера, а там видно будет. Нам всем сейчас нелегко… – добавляет отец с какой-то прорезавшейся вдруг ноткой обиды.

Я смотрю на него, чувствуя нарастающий шум в ушах. Ответить бы так, как мне действительно хочется, – с громким, оскорбительным смехом пересечь комнату, вырвать из рук отца книгу и швырнуть ему в голову. А потом сказать то, что думаю: «Никаких НАС больше нет. И разрушил все именно ты».

Однако ничего такого я не говорю и не делаю – так же как не столкнула в бассейн тренера Мэтсон. Я просто натянуто киваю, как будто сказанное отцом и правда имеет смысл. Потом молча взбираюсь по лестнице к двери в спальню и прислоняюсь лбом к прохладной белой поверхности.

«Вам известно, что вы сделали», – говорилось в письме бабушки, присланном много лет назад. Отец всегда это отрицал: «Я понятия не имею, о чем она, все было нормально. Ни я, ни братья, ни сестра не совершили ничего, что оправдывало бы такое отношение». Раньше у меня не возникало и тени сомнения, что он – невинная жертва, а она – холодная, вздорная и, возможно, просто сумасшедшая старуха.

Однако вчера я узнала, как легко он врет, и теперь уже сама не знаю, чему верить.

Глава 3. Джона