Маршал

– Мне надо торопиться в аэропорт, – сказал Болотаев.

– Тота, дорогой, – воскликнул Рудольф Александрович, – я бы с удовольствием проводил тебя, но мне самому надо собираться. Утром рейс, а дел, сам знаешь.

Они по-родственному обнялись.

– Смотри, не подведи нас, – говорил на ухо Голубев. – Видишь, какие бабки тебе отваливаем.

– Я постараюсь, постараюсь, – улыбался Тота.

– До встречи, – сухо попрощался Голубев.

– Я его провожу, – предложила Амёла.

– Ах да! – развёл руки Рудольф Александрович. – Тота для Амёлы Ибмас – Бог и царь… Позвольте откланяться. – Он церемониально поцеловал руку Ибмас. – Надеюсь, нас ещё ждут великие дела. – Он опустил затемненное стекло лимузина, помахал рукой.

…Вечером в Цюрихе пробки. Впритык прибыли в аэропорт. Всё делали бегом. Перед самым паспортным контролем сухо, по-деловому попрощались. Оба застыли. Вдруг она прильнула к нему, обеими руками схватила лацканы его пиджака:

– Тота, вы ведь в старости будете мне помогать? Не забудете? – Слеза покатилась по её щеке.

– О чём ты говоришь?! Какая старость? Нам ещё жить и жить.

– А мне кажется, что мы больше никогда не увидимся.

– Конечно, увидимся. У нас ещё столько дел!.. Всё хорошее у нас ещё впереди.

– Правда? Тота, и я ещё увижу ваш танец «Маршал»?!

– Да я и сейчас для тебя станцую… А ну, давай похлопай чуть-чуть. Поддержи меня!

– Тота, перестаньте. – Она от неожиданности прикрыла рот, но, увидев, как он, словно на сцене театра, вдруг встал на носки, во всю ширь раскинул руки и, как горный орёл, в этой завораживающей позе на мгновение застыл, она от восторга, позабыв обо всём, громко ахнула и стала хлопать. И под этот ритм Тота, стремительно гарцуя, двинулся в танце к жёлтой линии контроля – аж пограничник привстал…

* * *

По мнению Болотаева, во всём, если здорово поразмыслить, есть свои плюсы. Даже в тюрьме. Вот прожил бы он всю жизнь – всё время в суете, в мелких делах и заботах – и так бы не задумался о жизни, о том, что видел и пережил… А вот в тюрьме всё поминутно можно вспомнить, проанализировать.

…Ведь летел Тота из Цюриха в Москву, был уже поздний вечер, темно, а самолет взлетел, и такое чудо – прямо перед ним высоченные вершины Альп в лучах уходящего, усталого солнца они тоже побагровели, так загадочны и манят к себе. А ведь у него есть не менее величественные, а главное, родные горы – горы Кавказа. И Казбек, и Эльбрус даже выше Монблана, выше и по-родному краше даже, чем Альпы, однако, к его стыду, он фактически не бывал в своих горах. Да и в Чечне он мало был – то учился, то работал, то защита – одна-вторая. А теперь там мать, дети, семья. Там такие же прекрасные горы… И там снова начинается война. Подряд вторая война. И на сей раз к ней ведут по-другому. С идеологической обработкой, пропагандой и агитацией. И другого способа не придумали – стали в Москве и других городах России целые дома с жильцами по ночам взрывать. Всё на чеченцев списывать.

В такой атмосфере жить в Москве, тем более работать, чеченцу нелегко. А Тоте Болотаеву не хочется. Если бы кто знал, как ему тяжело в это госучреждение на работу ходить.

И самое интересное, он даже сам себе не может объяснить: почему он испытывает эти чувства в этом здании, на этой работе? Ведь по идее работа вроде бы на зависть. А после поездки в Цюрих и встречи с Амёлой многое, даже по цифрам, прояснилось, прояснился его гонорар, который гарантирует не министр, которого он более и не видел, а Амёла Ибмас, и она – гарант. И за такой гонорар – сто тысяч долларов в месяц – всё что угодно можно и якобы нужно делать. Однако, видимо, глоток швейцарской свободы сказался и одиночество Амёлы подействовало – ему очень захотелось домой, к семье, в Грозный. А для этого он на следующее утро пораньше явится на работу, заявление уже написано; так что заберет трудовую, сдаст удостоверение и – домой. Домой!

Почему он так не поступил? Ведь знал. Ведь чувствовал, что всё вокруг неладно. Что найдут козла отпущения. И раз взрывы домов в самом центре Москвы устраивают, и на чеченцев сваливают, то и здесь эти миллионы и миллиарды на него повесят… И даже пограничник, узнав, что он чеченец, бесцеремонно попросил его пройти в отдельный кабинет. Всё очень строго. И полковник буквально начинает допрос:

– Цель поездки? Для чего и к кому?.. Почему так быстро вернулся? Что в карманах? Где багаж?

Болотаев протянул удостоверение. Внимательно прочитав, полковник аж встал:

– Вы заместитель руководителя департамента? А какого департамента?

– По работе с крупными налогоплательщиками.

В это время зазвонил телефон:

– Да-да. Здесь, – отвечает полковник. – Всё. Понял. Есть! – Он с неким трепетом возвращает удостоверение. – Вас встречают. Я вас провожу по отдельному коридору… У вас нет багажа? Вы простите, пожалуйста. Впредь пользуйтесь дипломатическим коридором. И вот мой телефон на всякий случай.

От такого поворота событий Болотаев был приятно удивлен. А тут, прямо на выходе, его встречает помощник Егорова:

– Тота Алаевич, Тота Алаевич, с приездом, дорогой… Давайте ваш портфель… Шеф от вас в восторге. Такое дело мигом провернули. Оказывается, у вас такие связи в Швейцарии. Вот что значит чеченская мафия!

Тота даже не знал, как реагировать, что отвечать. А они уже вышли к стоянке, и помощник первого замминистра докладывает:

– Вот ваш служебный «мерседес». Не совсем новый, но напичкан – высший пилотаж! Двенадцать цилиндров… Во дворе вам выделено место для парковки. А сейчас вас шеф на работе ждёт.

– Прямо сейчас? – Болотаев посмотрел на часы – половина первого ночи.

– Прямо сейчас! Сами знаете, какая у нас служба.

Ночью здание министерства как чудовище, в чреве которого с трудом переваривается дань с батраков. Для улучшения «пищеварения» на ночь принимаются «слабительные» – это всякие коммерсанты, бизнесмены, иностранцы, да и просто блатные, которых вызывают по ночам, чтобы простой, служивый люд из налоговиков особо не возмущался.

Болотаев знает об этой практике, и он не решил, что ответит Егорову, если тот в данный момент попросит его какое-либо дело срочно на возврат НДС запустить (пока власть в стране не поменялась – как шеф не раз шутил).

К удивлению, на сей раз всё иначе. Первый замминистра даже вышел в приемную навстречу Болотаеву:

– С приездом, брат! – Он перешел на ты. – Такое дело вмиг провернул… Но и мы в долгу не останемся. У тебя есть наш мундир – генеральский?

– Нет.

– Срочно найти! По его размеру найти. Нужно фото… Президент Ельцин присвоил тебе звание – государственный советник налоговой службы второго ранга!.. Браво, товарищи!

– Браво!

Приемная битком забита. Все встали.

– Где шампанское? – кричит Егоров. – За Болотаева! Ура! Ура! Ура!

Вот так всё снова завертелось, понеслось словно по накатанной. Объем работы просто колоссальный. И всё срочно, в первую очередь или сверхсрочно для администрации президента, либо Думы, или Совета Федерации, в том числе лично от премьера или его тёщи. Тут же в очереди всякие блатные, шоумены и даже цыганские бароны.

Болотаеву проходу нет. Его всюду поджидают, упрашивают, даже в карман десятитысячные банковские пачки долларов суют. Домашний телефон он вовсе отключил. На пейджер и мобильный тоже не отвечает.

Каждый день, с девяти до девяти, как минимум, он на работе. А бывает и до полуночи. В субботу – до трех. И только воскресенье – выходной. Просто налоговая полиция их в здание не пускает. Никого не пускает.

За один выходной Тота не может отоспаться. И он теперь понимает, почему в России так любят праздники и выходные… И вдруг всё остановилось. Всё просто замерло, словно в колесо велосипеда палку сунули… Министра уволили. Всё моментально встало. А Тота стал высчитывать: двух-трёх дней не хватает до обозначенного бывшим министром срока – каждый квартал (три месяца) он, так обещал, сам будет рассчитываться с ним. Делать нечего. Тота ждёт. Назначают нового министра. Человек никому доселе не известный. Тоже со стороны. То ли из Мордовии, то ли из Бурятии.

Тут же назначается руководитель департамента – очень молодая, длинноногая, симпатичная девушка. Для неё выделен отдельный кабинет на элитном третьем этаже. И она первым делом вызывает Болотаева.

– Тота Алаевич, – она курит, – у меня к вам две просьбы: не могли бы вы освободить место парковки. Нашему департаменту выделено только одно место. Не обижайтесь, пожалуйста.

– Нет-нет, всё понятно.