Поэтический медиатеатр

Внутри было гораздо интереснее. Гостиная была превращена в съемочный павильон путем перестановки дивана к дивану. Роль студийного света играла разваливающаяся настольная лампа. На кухне сформировался зал ожидания; особо высокие поэты подпирали плечами холодильник и постоянно роняли магнитики. Все читали стихи, гримировались, переодевались; кое-кто пытался из спортивного интереса закадрить хозяйку квартиры.

Иногда это доходило до абсурда: однажды очередной стихоплет, у которого дуэль выпала на «бандитскую» тему, принялся отжиматься прямо в коридоре, чтобы «в кадре были видны все мышцы». Я честно дождалась конца физических упражнений и сообщила, что стриптиз с бандитами не сочетается, поэтому рубашку придется надеть обратно. Ваня, находившийся в тот момент в кухне, хрюкнул смешком в чай.

Каждую среду я убегала с работы, надевала одно из «выгульных» платьев, сверху экипировалась огромным рюкзаком с компьютером, отчего становилась похожей на праздничную улитку, и ехала в клуб «Завтра» на дуэль.

«Слово за слово» имело сложную схему из восьмых, четвертых, полуфинала и финала. В каждом концерте было по четыре поэта. В первом раунде они демонстрировали снятое видео – визитный стих. Во втором – попарно стрелялись стихами.

У каждого было по три «выстрела»: необходимо было не просто читать рандомные тексты, а ответить сопернику, зацепившись за тему или слово в его произведении. После второго раунда зрители аплодисментами выбирали победителя.

Два финалиста в третьем раунде должны были за несколько минут написать короткий стих из строчки, которую даст зал. Так как зал не был ласков, строчки попадались заковыристые. Например, на одной дуэли Арс-Пегас предложил начать текст с фразы «Я, зацелованный моржом…»

Во второй части сезона выпало выступить мне. Дуэль с моим участием изначально задумывалась как «особенная». Ее тему Ваня игриво сформулировал как «девушки с цветаевской ноткой». Уже по внешнему виду всех участниц (исключая, как обычно, меня) было понятно, что тема женской любви будет подана с необычной стороны.

Несмотря на то, что я уже «срежиссировала» серию таких дуэлей, самой выступать было страшно.

Мне в соперницы досталась точеная земфировская Евгения. Евгения с интеллигентным узлом шарфа на шее и родинкой-точкой над верхней губой. С паточным голосом и живой подачей. С безразмерными стихами, надрывными и страстными, с жарким «перлом» в каждой второй строке. Удивительно похожая на ту особенную, с первого концерта. И полностью противоположная мне – как визуально, так и текстово.

Наверное, этим мы и зацепились – непохожестью.

Есть такие моменты – черные лебеди, которых никто не ожидает.

Обычно зал легко выбирал фаворита в дуэли и реагировал живо, но без фанатизма, активизируясь только в конце перестрелки и оставляя для самих стихов вежливые аплодисменты.

Во время нашей дуэли, больше похожей на брачные игры в рифму, зал в буквальном смысле орал после каждого выстрела. Ни разу в жизни я больше не слышала такой реакции на чьи-либо стихи – тем более на свои. До сих пор в Ютубе есть размытое видео, на котором децибелы зашкаливают сразу после финальной строки. Даже в таком ужасном качестве видно, что сцена не просто искрит – светится радиацией.

Увидеть дуэль своими глазами – https://clck.ru/MpMSs (https://clck.ru/MpMSs)

Стоя перед звуковой волной я понимала, что вот в такой поэзии есть смысл. Когда стихи не умирают в бумаге, а превращаются в разговор, в театр, в живой фильм, в отдельный мир, в ментальный секс под софитами. Когда они вызывают эмоцию гораздо сильнее, чем способен в клиповом мире просто текст. А для этого помимо хорошего текста должно быть что-то, что в реальности усиливает его многократно; некая лупа, ластик, стирающий грань между автором и зрителем.

У людей большие сердца, но они все сильнее забиты быстрыми эмоциями. Поэзия – не для ленивых; она заставляет думать и чувствовать, но требует предельной концентрации. Чем больше вокруг человека информации, тем сложнее ему эту концентрацию сохранять. Только сильная эмоция может стать достаточной мотивацией для сохранения концентрации.

Можно, конечно, воротить нос и играть в «элитарность»; это тоже путь, и он вполне понятен. Но тогда будь наедине со своими текстами и не проси у людей слушать тебя. Потому что время изменилось. Раньше было достаточно писать, чтобы твои слова доходили до людей. Теперь их необходимо доносить на сотне языков помимо текста. Голосом, телом, историей, постановкой, перфомансом, музыкой, видео – чем угодно; но так, чтобы стих максимально совпал с пульсом тех, до кого он донесется.

Я понятия не имела, как это сделать. Но тогда, на дуэли, это получилось случайно.

Выбрать зал не смог. В финальный раунд мы вышли обе. А после дуэли Женя подошла ко мне и предложила сделать совместный спектакль. И познакомила со своим «секундантом» – Анной Крыловой.

Спустя два месяца Женя пропала из моей жизни навсегда. А вот Аня превратилась в моего директора и осталась рядом на самые важные пять лет, когда из всех обломков опыта сложились два слова – поэтический медиатеатр.

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ. ТАК О ЧЕМ ХОТЕЛ СКАЗАТЬ АВТОР?

С приходом к власти Инстаграма и треш-культуры интерес к чистой поэзии стал увядать.

Проект «Слово за слово» умер вместе с 2013 годом. Мне потребовалось еще полтора года непрерывного хождения по поэтическим солянкам, чтобы понять – больше тут делать нечего.

Каждый новый сборный концерт погибал в середине. Залы редели: если раньше на поэтов ходили сначала читатели, потом друзья поэтов, то теперь кроме них самих концерты слушали только совсем уже залетные зрители. В стабильном эфире держалось всего несколько проектов. Любой новый массово повторял ошибки предыдущих.

Все те же люди выходили все с теми же листами и все так же ужасно исполняли свои тексты.

Нет ничего хуже, чем видеть, как хороший стих гибнет в плохом исполнении, а дурная, но залихватская «История одного презерватива» собирает смешки и аплодисменты.

Но что тогда делать?

Я начала исследовать психологию зрителей и возможности цифрового века. И пытаться измерить пульс явлению «современная поэзия»; пациент жив, мертв или уже музейный экспонат, уважаемый, но бесполезный?

Диагноз вышел таким: жив, но пылен.

Чистая поэзия – камерный вид искусства. Кухонный, под виски с другом. Причально-мостовой, под ночное небо в Крыму. Но не стадионный. В век, когда есть Голливуд, компьютерные игры и соцсети, чистая поэзия больше не сможет собирать десятки тысяч людей. Не потому что стихи стали хуже; просто сознание изменилось.

У человека есть две цели в жизни – продлевать свое время и занимать его. Продление – это спать, есть, размножаться. И работать – чтобы было, где и на что все это делать.

С заниманием времени интереснее: каждый новый век предлагает все больше способов потратить жизненное время. Чем меньше времени тратится на выживание, тем больше времени занимают развлечения.

От наскальной живописи и мычания у костра – к художественным галереям и рок-концертам; от песен менестреля и летописей – до электронных книг и виртуальной реальности. К уже существующим способам занять время постоянно добавляются новые. Эти способы ярче и проще. Их удобнее использовать и быстрее получить. В них иногда даже не надо думать.

Ассортимент порождает возможность выбора. В результате практически в любой сфере формируется принцип ценительства. Субботним вечером один пойдет на винную дегустацию, второй – на техно-диско, третий засядет в шутер, четвертый залипнет в соцсети.

Как много людей проводит субботний вечер за чтением стихов?

Будем честны – немного. Но они есть. Главное свойство поэзии – попадать в тонкие перегородки между бытом и чувством.

Но сознание даже самого преданного любителя поэзии меняется под темпом времени. Вызвать читателя на диалог становится все труднее. Как переместить человека в атмосферу стихотворения, если в мире существуют компьютерные игры?

Только расширить мир стиха.

Помните этот ужасный вопрос из детства – «Что нам хотел сказать автор этим стихотворением?» В школе у тебя нет выбора, что читать и кого считать гением. Ты изучаешь тексты тех, кого пометили в программе.

В реальной взрослой жизни ты волен выбирать, на что тратить свое время. И волен выбирать свое отношение к прочитанному. Но многие ли смотрят глубже написанной строки?

Самое интересное в книгах – это ссылки. Передаю привет всем школьным учителям, уверенным в непреложности методичек министерства образования. И хочу заметить, что, возможно, большинством из них полезнее было бы подпирать ножку стула.

Нет, ты не понял, что там хотел сказать автор. Даже если ты семи пядей во лбу. Даже если ты учитель литературы. Даже если «вот точно, как я думал». Нет, ты не понял, что хотел сказать автор. Автор хотел сказать именно то, что он сказал. Именно так, как ему это привиделось. Но прежде у автора в жизни случилось что-то, что вынудило его написать именно этот текст и именно так, как он написан.

Нас учат ощущениям со школьной скамьи. Перескажите своими словами, что имел ввиду Пушкин в третьей строфе «Евгения Онегина»… Подумайте на досуге над стихотворением Бродского… Думать – это хорошо. Это великолепно – учить детей думать. Если бы это еще работало, конечно.

Есть одна заковырка, которую замечаешь, только начав создавать что-то свое.

У поэзии – как и у любого творчества – есть минимум три слоя. Первый – откуда все пришло. Второй – что из этого получилось. Третий – что в этом увидели.

Со вторым слоем все просто: это текст, песня, видео – словом, в некой мере законченный мыслительный продукт. Он вполне самостоятелен. Его можно почитать, посмотреть или ощутить уже отдельно от автора.

И в этом заключается подвох третьего слоя.

Все, что читатель себе наощущал, является только собственностью читателя. И никак не автора. Третий слой функционирует отдельно от автора и его контролю практически не поддается. Каждый читатель притрагивается к тексту со своими отпечатками пальцев, со своим опытом и разумом. Там, где один видит любовную историю, второй считает расовую войну. А сам текст был, например, про кофе с молоком.

Максимально прочувствовать то, что сказал автор, можно лишь зная предысторию его создания. Зная тот самый загадочный первый слой.

Первый слой. Кто-то возводит его в ранг «таинства», откровения свыше, полета вдохновения. Это верно, конечно. Иногда.