Расчеловечивание

– Та забей, всё путём. Давай название придумаем нормальное.

– Тут и думать нечего. Просто пишем «Батальон Витязи Донбасса». И всё.

– Какой ты скучный, сил нет!

– Какой уж есть, – слегка раздражённо буркнул я.

Славик предпочитал играть на чужом поле и всегда говорил на опережение, вторгаясь в святая святых – моё личное пространство.

– Давай я сейчас в «контакт» быстренько вылезу, надо кое-что посмотреть.

Я неохотно уступил ему своё место. Явно не друживший с компьютером, он медленно вбивал в безразлично мерцавшее окно свои данные. Мгновенно перебравшись из вкладки с сообщениями в какую-то браузерную игрушку, он выдал-таки, наконец, свои истинные намерения. «Ну и жук!» – улыбнулся я про себя. Раздражение прошло, уступив место желанию найти с ним общий язык.

Примерно с час мы лазили в интернете и смотрели всевозможные видеоролики про войну. Выбрали титульное изображение для страницы, которое я слегка подфотошопил, и написали вступительное слово. На плавно развевающемся триколоре Донецкой республики красовался двуглавый орёл. И под ним я золотистыми буквами пропечатал «Город Горловка», потому что до сих пор не мог привыкнуть к названию на «-ка» и подсознательно чувствовал потребность в том, чтобы придать Горловке статус города.

Дверь открылась, и на пороге возник Большой. Стоя в пол оборота к нам, он о чём-то беседовал со стоящим в коридоре Майором. Пройдя внутрь и, не обращая на нас никакого внимания, они стали изучать карту.

– Командир, вот здесь – объездная, – водил пальцем по карте Дима, – пока что идут по этой. Надо встречать.

– Нет, встретить-то мы встретим, не вопрос, но вот где?

– Ну, они сейчас под Артёмовском стоят. Сколько – точно не знаю. Если на нас попрут, то будут идти через МБП. Или огородами.

– Местных, скажи, чтобы чаще опрашивали. Пусть при малейшем подозрении сразу сообщают.

– Понял. Если шо, я уже на блок отзвонился, там в курсах.

– Добро, давай ща ещё съездим на Глубокую, там посмотрим.

И они вышли. Через пару минут за окном послышался кашель стартера. Мы выглянули во двор и увидели, как выезжает за ворота сиреневый Шевроле Ланос с мигалками на крыше.

Раздался стук в дверь.

– Войдите, не заперто! – Славик явно обживался.

На пороге появился мой вчерашний знакомец. Протрезвев и проведя ночь в подвале, он излучал библейское смирение с ведром воды и шваброй в руках. На глазах исправляющийся тунеядец начал скованно водить тряпкой по полу. На какое-то время мы снова погрузились в виртуальный мир.

– Разрешите, я под столом протру, – он уже вымыл почти всю комнату, и теперь мы ему мешали.

– Завтра утром домой пойдёшь. Ещё раз попадёшься пьяным – две недели будешь полы драить, ясно? – сказал Славик, вставая и отходя в сторону.

– Да ясно, – протянул он в ответ, продолжая натирать полы.

– А у нас много этих доходяг?

– Одиннадцать.

– Ничего себе. И все – алкаши?

– Да. Ну, максимум – хулиганы. Тяжёлых тут у нас нет.

– А где они есть?

– Не у нас. Разве не понятно?

– Так, – обратился он к закончившему работу мужичку, – швабру в сортир поставь, и иди в подвал. Я спущусь ща, пожрать вам принесу. И ведро тоже туда же.

Тот покорно вышел.

– Ладно, министр, я пойду, завтра увидимся! – он протянул мне щуплую руку в перчатке с обрезанными пальцами.

Вечерело. Здесь ночь ложилась на землю очень быстро, и как только солнце спотыкалось о терриконы и падало за горизонт, всё вокруг становилось тёмно-синим. В домах один за другим, как по команде, загорались огоньки. Подойдя к окну, я закурил. Окна этого кабинета тоже выходили во внутренний двор.

Я дымил, держа сигарету ещё из привезённого с собой запаса между средним и указательным пальцами, не отодвигая руки от лица. Набирая полный рот мятного дыма и не пуская его в лёгкие, я разжимал губы и втягивал его носом, а затем выдыхал ртом и наблюдал, как быстро меняется узор в окружающем меня трёхмерном пространстве. Затяжки иногда сопровождались потрескиванием. Я когда-то давно слышал байку о том, что это прогорают остатки насекомых, которые попали на завод вместе с табаком. И, дескать, этот звук – косвенное доказательство того, что табак был выращен на поле, а не в теплице.

Остаток вечера я провёл в разговорах с Ней. Конечно, формат переписки не мог вместить и десятой доли переживаний последних нескольких дней. Я пытался разбавлять сухой текст фотографиями, чтобы хоть как-то раскрасить стену из слов. Но их было так мало, а воспоминаний – так много…

Вот я вошёл в поезд и сфотографировал откидной столик типового плацкартного вагона. За окном – вокзал. Раннее утро.

Там осталась дорога, по которой неспешно сползало с горки ленивое такси. Ещё дальше – двор. Качели, песочница, чёрные от ночи деревья. И никого нет. Мы встречали этот последний рассвет на пустых улицах того моего, далёкого города. Самое главное, за что я Ей был в ту ночь благодарен, – она не отговаривала меня. Она попросила разрешения попытаться отговорить, и согласилась, получив отказ. Это дорогого стоит, на самом деле, – уважать человека до такой степени, чтобы принять в ущерб себе и, более того, в ущерб ему самому, какое-то важное для него решение. И вот эта фотография разрезала острым клинком паутину времени, и мы снова оказались в такси на сонном утреннем вокзале. А вот я еду по огромной стране. Поезд продирается сквозь бескрайние пустынные локации. Я сижу на нижней полке, в руке – пластиковый стакан с минералкой. Напротив меня – пожилая женщина.

– Вы далёко едете?

– В Ростов, – поддеваю ногой лямку стоящего рядом пузатого рюкзака, подтаскиваю его к себе, раскрываю и показываю старушке кусочек отцовского полевого кителя.

– У меня внук в Луганске. Ужасы рассказывает. Дай тебе бог.

– Спасибо вам.

Я тоже хотел попасть в Луганск, но всё было уже решено без моего участия. Положился на судьбу и просто ехал вместе с поездом в центральный вальгалльский областной роддом, где совсем недавно источила свои первые детские крики новорожденная война. Вот мимо нас уже прокаменела Самара, вот проплывает ночь, полная звёзд, вот снова бесконечная, прекрасная, прекрасная, волнующая меня степь.

Дон разливается зеленоватыми метастазами по очаровательным своей серостью пейзажам. Июнь уже вовсю властвует над миром. Ростовский железнодорожный вокзал встречает меня ласковыми кондиционерами. Вот я уже еду куда-то в старый район города, сидя на переднем сидении конвейерного Хендая, и добрый светловолосый парень рассказывает мне обо всех возможных опасностях, которые непременно будут подстерегать меня.

– Тебя там могут убить, ты понимаешь?

Я всегда терялся, когда мне задавали идиотские вопросы. Просто сказать «да» – значило признать, что вопрос уместен и не продемонстрировать здесь и сейчас своего интеллекта. Нет, блин, конечно, не понимаю. А чо, могут, да? Бля, ну пиздец! Все эти детские ответы глупые вопросы послушно выстроились в две шеренги на плацу моего сознания. Я осматривал их, прохаживаясь вдоль стройного ряда, и вдруг понял, что им давно пора на дембель.

– Да.

Я произнёс это так, что других идиотских вопросов не последовало. Наверное, прикоснулся к краешку мантии мудрости.

Потом провёл ночь в забавном хостеле и проснулся в четыре часа утра от долбящего соседским отбойным молотком мерзкого скрежета на улице. Какая-то сволочь решила с утра пораньше устроить ремонт дороги. А вот я уже перегружаюсь из Хендая в Патриот где-то на окраинах российского Донецка, и обнимаю на прощание своего нового светловолосого знакомого. Мы едем какими-то богом забытыми тропами, колеями, кладбищами, а потом и вовсе – полями. Остановившись у рва, видимо, служившего линией границы, делаю фотографию. Какой-то там километр российско-украинской границы. Прохiд заборонен, или что-то типа того. Я отправил Ей эту фотографию.

Вот с той стороны рва подъехал кадавр УАЗика. Перегружаюсь во второй раз. Помимо моих вещей, туго утрамбованных в рюкзак, нужно было ещё везти кое какой гуманитарный груз для российского добровольца Димы, который сейчас находился в какой-то Горловке, куда я тоже был должен попасть. Мы спускаемся с холма в огромную долину, конца и края которой я разглядеть не смог. Под нами стелется одноэтажное Изварино, а сзади остаётся Россия. Вот я уже сижу на какой-то базе, и болтаю о всяком с мужичками.

Я не понимал происходящего. Из-за меня одного, что ли, такие движения? Я уже сменил три автомобиля, а до пункта назначения пешком – что до Китая известным способом. Следовательно, будут ещё. Вот на территорию базы заехал чёрный праворульный японец. А сейчас я ловлю в открытое окно свежий ветер и живое украинское солнце. Мы заезжаем в какой-то там – гвардейск. Меня с неподдельной радостью встречают добродушный, интеллигентного вида бородач в очках и жилетке и суровый дядька в камуфляже. Мы садимся уже в другую, пятую по счёту, машину и выезжаем на трассу…

Мы переписывались очень долго. Но я не мог перепрыгнуть сумасшедшее расстояние между нами. Будь ты проклят, интернет.