Расчеловечивание

Взгляд фокусируется на календаре.

Апрель? Разве апрель?

Переворачиваю страницу, передвигаю красную рамку вперёд. Хотя, что с того, что уже наступил май?

Если до этих дней война, призраком колышущаяся где-то на периферии, лишь вежливо покашливала в попытке обратить на себя моё внимание, то сейчас она, всё тем же призраком, подошла совсем близко и почти щекотала длинными ресницами шею, подкидывала и внушала образы, в которых я видел себя, учащённо дышащего и сверкающего глазами.

Нужно отвлечься.

Посмотреть какой-нибудь сериал, что ли? Хотя самый захватывающий сериал – это новости. Донецкая область, Луганская… Отвлечься. Поесть, в конце концов. Я попытался включить кино, но первая же серия моего любимого многосерийного фильма про древний Китай повергла меня в уныние. Скучно. Глупо, даже не скучно. Фальшиво. Там – взаправду, а это… Бред.

Пошёл на кухню. Случилась короткая конфронтация с занявшей выгодную стратегическую позицию у дальней стенки пустой морозилки и основательно вмёрзшей в наросший лёд пачкой пельменей. Зачинщики бунта были немедленно брошены в чан с кипящей водой и лавровым листом. После я выжал последние соки из пленной коробки апельсинового сока и похоронил её рядом с грудой собратьев, под столом. Где-то на марш-броске между кухней и спальней меня вероломно атаковало из засады коварное коромысло кресла-качалки, но я, раненый, мужественно сдерживая стон, всё-таки добрался до своего штаба в сером кресле. На меня давил стоячий, густой майский воздух. Было душно, парило. В соседних квартирах ругались, плакал ребёнок, кто-то трахался.

Кот пролез мне под локоть и быстро уснул, положив голову на лапки. Я машинально почёсывал его за ухом и читал, смотрел, слушал, почти осязал всё, что происходило не здесь и не со мной. Время обматывало циферблат.

Ближе к ночи я снова пошёл на кухню – пожарить котлет. Именно в этот момент, будто подкараулив меня, с экрана планшета напрыгнули первые сообщения, поселившие в душе ледяной ужас: Дом Профсоюзов горел. Фотографии вспыхивали языками пламени, облизывая лицо, буквы жгли радужки глаз.

В Одессе.

Горели.

Люди.

Прямо сейчас горели.

Заживо.

Просто за то, что они – одесситы. Просто потому, что какие-то ублюдки решили, что они право имеют. Право! Вот на такое вот!

Скайп запускался преступно медленно. Опасения трупной слизью закупоривали центральные артерии. Когда лицо друга, помятое, всё ещё запачканное сажей, но, главное, живое, появилось на экране, я выдохнул скопившийся в лёгких углекислый страх.

– Ты же не там сейчас? – сходу набросился я.

– Нет, но… Наш сотник, ну, который зам Кэпа нашего… Он среди них!

– Да нормально всё будет, нормально!

– Ща, погоди.

Он полез в нагрудный карман за сотовым, я замолчал. Был слышен его взволнованный голос. Там, за типовым чёрным окошком в охваченную огнём Одессу, напротив компьютера сидел он и говорил по телефону. Я отломал взгляд от экрана и сначала увидел дым, заполнивший кухню, а потом ощутил запах гари, сопровождаемый мясным треском кипящего масла. И тут динамик резко взорвался криком:

– Твари!

– Что такое? Что?! – я вскочил с табурета.

– Убили! – его лицо исказилось. – Они его убили!

На сковороде сгорели котлеты.

– И знаешь… – выпалил он внезапно, будто вспомнив нечто из прошлых жизней.

– Что?

– А ещё… – продолжил он нервно и страшно.

– Что? Что ещё?! – крикнул я, сжимая планшет.

– А ещё я тому абреку из шаурмятни поддоны не вернул, слова своего не сдержал…

Глава 2 из 13 возможных

Мы ехали по городу, вовсе не похожему на пылающие образы из новостей. Всё было тихо. Жизнь, казалось, шла своим чередом. Никаких колонн бронетехники, никаких воронок от взрывов.

Последний раз вышли покурить. Вот он – мой новый родной город.

Горловка. У нас так могли назвать только деревню.

– Ну, друзья, давайте, загружаемся и последний рывок, – Александр, добродушный дядька в жилетке, всю дорогу рассказывавший нам интересные подробности из истории украинской государственности, видимо спешил.

Последние несколько сот метров мы почти не разговаривали. Я всматривался в этот небольшой по моим меркам населённый пункт. Из рассказа Александра следовало, что Горловка – это шахтёрский городок, как и большинство в Донбассе. Изъеденные дождями дороги, невысокие и максимально практичные здания. Серые. Автопарк попроще, автобусы постарше… Но в целом типичный русский провинциальный город средней полосы с индустриальным уклоном. Миновали трамвайные пути и лихо развернулись.

Моему взору предстала народная цитадель сепаратизма. Импровизированная крепостная стена из бетонных блоков, обложенная сотнями покрышек и облепленная всевозможными агитплакатами, отгораживала от мира типовое для середины прошлого века здание УВД. Многие стёкла выбиты, красные объёмные светящиеся в ночи буквы «Горлiвське МУ ГУ МВС Украiни в Донецькiй Областi» изрядно покоцаны. Над проходом в стене, назвать который воротами или даже калиткой у меня не повернётся язык, гордо реяло сразу три флага: российский, одного из подразделений ополченцев под названием Русская Православная Армия (на основе российского триколора) и народного ополчения Донбасса. На козырьке самого здания висел ещё один российский флаг, а под самой крышей на стене по центру был прилажен самый большой – флаг республики. Весь этот пейзаж дополняли советские ели, которые так любят расти рядом со всеми учреждениями, начиная от детских садов и заканчивая городскими администрациями.

Машина остановилась. Я вышел, достал из багажника свои пожитки и посылку для Димы. Мы подошли к КПП, где дверями служили алюминиевые милицейские щиты. Нас встретили дежурные ополченцы, тепло поздоровались с каждым. В небольшой будочке сидело три человека с оружием. Все были веселы. Вдруг, по-отечески раздвинув дежурных, перед нами вырос огромных размеров мужчина. Обнявшись с моими спутниками и пожав мне руку, он представился:

– Дмитрий. Большой.

Я представился в ответ и вздохнул с облегчением: тяжеленные подарки не придётся тащить самому. Большой взял у меня бронежилет и начал его оценивающе рассматривать. На разгрузочный жилет и пару коробок с медикаментами он глянул только мельком.

Дмитрий был полным, но с учётом его роста, это не слишком бросалось в глаза. Толстые сильные руки, красное большое лицо с крупным носом. У него косил левый глаз, что придавало взгляду некую неопределённость. Казалось, что он постоянно во что-то вглядывается. На нём были камуфляжные штаны, бандана защитного цвета и футболка.

– Ну шо, пойдём? Познакомишься со всеми! – я про себя отметил его голос. Глубокий, мужественный, с хрипотцой, сопоставимый, в общем, с Диминой внешностью, но что-то в нём было не то, какие-то высоковатые нотки.

Пришла пора прощаться с моими новыми знакомцами. Обнялись, пообещав друг другу обязательно увидеться вновь. Повернувшись, я обнаружил, что Большого уже и след простыл.

Нагнал его уже во дворе, где он с кем-то оживлённо беседовал. Нехотя переключив на меня внимание, жестом пригласил следовать за ним. Оборонительные сооружения из мешков с песком во дворе образовывали извилистый коридор. Мы вошли внутрь здания УВД. В помещении было накурено так, что я невольно проморгался. Я впервые оказался в подобном месте. Совсем не похоже на воинскую часть. Ополченцы одеты кто во что горазд, никакой унифицированной формы: разномастные камуфляжи или гражданская одежда. У многих оружие. Посреди фойе стоял большой телевизор, перед ним стол и десяток стульев. Люди смотрели российские каналы. Стены были облеплены детскими рисунками, изображающими мирную жизнь, нарушенную Украиной, агитками антифашистского толка, фотографиями разыскиваемых преступников и бог весть чем ещё. У дальней стены справа располагался медпункт: небольшая будка из глухих стеклопакетов, тоже пестревшая всевозможными объявлениями, номерами телефонов и рисунками. Казалось, каждый мог высказаться, добавить собственный штрих в оформление этого некогда холодного официозного помещения. Я заметил на полу белую кошку с повязанной на шею георгиевской ленточкой. Огромный её моток стоял в углу.

В дежурке сидел комендант УВД, которого так и называли – Комендант. Высокий и кудрявый, в тельнике без рукавов, он исподлобья посматривал по сторонам. Рядом с ним за столом расположился молодой сержант милиции в старой серой форме. Надо отметить, что немало милиционеров перешло на сторону народа во время штурма УВД местными жителями. Это была очень мощная формулировка – «перешли на сторону народа». Звучало так сильно и вкусно, что люди с гордостью и наслаждением повторяли эти слова.

Большой решительно двинулся куда-то вглубь вестибюля, и я поспешил за ним. Мы повернули налево и оказались перед лестницей. Дима шагал по ступенькам на удивление быстро для человека его комплекции, хотя и едва заметно переваливался. Мы поднялись на третий этаж. Перекинувшись парой слов с дежурным по этажу, сидящим прямо напротив лестницы на стуле, Большой повернулся ко мне:

– Короче, третья дверь отсюда, скажешь, что новобранец. Но тебя там и так уже ждут. Бывай!

И, хлопнув меня по плечу, пошёл по коридору в противоположную сторону. Я же двинулся в указанном направлении, аккуратно ступая по битому стеклу, обходя выстроенные в шахматном порядке громоздкие, советских времён сейфы, расставленные здесь как последний безнадёжный рубеж обороны. Дверной проём был плотно занавешен бежевой шторой. Я вошёл и чуть не натолкнулся на лысоватого мужчину лет сорока пяти. Он сидел прямо у входа, сложив руки на животе, и смотрел телевизор. Удобно вытянутые ноги лежали на соседнем стуле. Горела настольная лампа. На маленькой тумбочке, прямо у него под правым боком, стояли тарелки, стаканы и электрический чайник. С другой стороны сидел второй человек. Он тоже смотрел телевизор, слегка наклонившись вперёд и уперев локти в колени.

Он первый поднял на меня взгляд. Коротко и тихо представился:

– Монах.