Маленькая рождественская сказка

Маленькая рождественская сказка
Ivolga (Анастасия Каляндра)

Это маленькая рождественская сказка. Здесь будет много придуманных героев – маленьких и больших. Они попадут в придуманные ситуации и проживут придуманные минуты, полные важных, прекрасных, чудных, но иногда и сложных, болезненных переживаний… Но есть в этих придуманных ситуациях много совсем невыдуманных истин, эмоций, чувств, выводов и мест.

Здесь очень много детей – больших и маленьких. Здесь очень много боли и счастья, любви и одиночества, музыки и тишины, непонимания и полного вчувствования… Здесь много вопросов и много ответов – одни на страницах, другие – в душах тех, кто прочтёт и задумается. Здесь много всего. Но самое главное – то что никак не вместят полностью страницы одной маленькой книги: это великая Божья любовь, которой всё в нашем мире окружено и наполнено, которой лечатся и живут вполне реальные души, а не только герои трёх маленьких рассказов, которые встретятся Вам на страницах, и, так же, друг другу – попадая порой из своей новеллы в чужие и изменяя их ход…

Ivolga (Анастасия Каляндра)

Маленькая рождественская сказка

От автора

Была чудесная бессоница. Такая, какие бывают нечасто, но запоминаются на всю жизнь. Не одна из тех, когда ты заставляешь себя спать, а спать не выходит… Не такая, когда ты всё больше раздражен и сердит становишься на себя за то что тратишь бесценные минуты, выделенные на отдых, впустую… а голова всё больше становится напряженно-пустой и звенящей от бессмысленности происходящего… Нет – не такая. Прекрасная, чудная, сказочная была бессоница!.. Да и не долгая, к тому же. Как раз хватило только на то, чтобы открыть у себя внутри парочку новых маленьких дверок и через них впустить внутрь слова от Бога, которые всегда приходят в душу мягко, легко и с огромной любовью. Они приходят, прибираются внутри и расставляют все-все по местам что было разбросано… налажиаают всё что поломано… Они обязательно появятся, если конечно ты просишь Бога прийти и быть хозяином внутри. Тогда – так много разрозненных кусков, частей, которые, вроде бы и имели в жизни какой-то… хоть мало-мальски стоящий, смысл… а иные – может быть и совсем не имели как будто бы (твоя вина – прожил часть своих дней не до краёв наполнив их смыслом, хотя мог бы… и было бы это ещё намного лучше) – так много их теперь складывается в один, большой цельный пазл – полный, сияющий смыслом… Слова свыше их связывают изящной нежной ленточкой и делают одним большим прекрасным целым. Как добрый хозяин в твоём доме Бог берёт и ставит вещи на их места. Мысли, чувства, воспоминания, образы – всё то, что ты сам навалил беспорядочной кучей внутри, да всё никак не найдешь в себе сил разобрать – всё это Он расставляет на нужные полочки – на те, где каждая вещь не будет потеряна и сумеет найти себе применение. Бог даже покажет тебе – как пользоваться теми из них, что казались тебе почти бесполезными… Теми, что были совсем ненужными, просто зря тобою притащенными в дом. Всему внутри Бог сообщает смысл, всё делает для тебя полезным, во всём помогает тебе обитать и быть счастливым. Так случается и в те дни, когда ты рад безмерно тому что тысячи осколков чувств, идей, мечтаний, ощущений, отколовшихся от множества полузабытых дней, выстраиваются в стройный ряд, и из черепков прожитой жизни образуется новая жизнь – светлая и счастливая, полная и чудесная. Эта жизнь – те произведения, которые я задумываю в такие моменты. В них теперь переселяются эмоции, воспоминания, размышления, что рождены обыденной жизнью, и там уже живут жизнью новой, чудесной, счастливой, насыщенной смыслом. Жизнью других людей, жизнью другого порядка. Вот и в этот раз – много старых кусков, непонятно зачем нужных мне, обрели, тоже, новый прекрасный смысл. За маленькую, коротенькую приятную бессоницу – для чувств и образов, что временно ютились внутри меня – приготовлены оказались новые уютные стены – несколько новых сказочных домиков – несколько маленьких Рождественских сказок, о которых я и не догадывалась до этих прекрасных бессонных минут. Потом была и ещё пара похожих ночей. Были и дни, что давали этим сказкам улучшиться и разрастись. Они сообщали историям новые краски, подробности, ощущения… Они всё дальше прокапывали для этих трёх маленьких сказок, объединившихся наконец в одну, путь в глубины смысла и возносили всё выше их дух к небесам… Много было минут размышлений и наблюдений, которые Бог употребил в моей жизни для создания именно этих историй. И постепенно три маленьких сказки становились всё больше, всё сильнее меня удивляли их новыми, мне только лишь открывающимися со временем, сторонами, всё больше заполняли внутри меня пространство, уготованное им для существования. И вот – наконец они стали одной маленькой рождественской сказочной историей, которой теперь я хочу поделиться с Вами, уважаемый читатель!

Это сказка. В ней все герои выдуманы и, конечно же, никогда не существовали на свете. Всё произошедшее с ними – тоже придумано. А даже если что-нибудь подобное когда-нибудь с кем-нибудь и происходило, или ещё будет происходить на свете – то автор об этом, конечно же, никогда не знал и не слыхивал. Поэтому он и назвал эту историю сказкой. Но всё же – есть здесь и некоторые вполне реальные, вполне настоящие, действительно существующие вещи. И даже персонажи. Вернее что – только один реально существующий персонаж. И это – Бог. В реальности Его существования автор этой истории не сомневается нисколько. Напротив – ему страшно жаль тех, кто в существование Бога не верит, или верит но усомнился. Ведь эти люди теряют огромное счастье. Прекрасного доброго Друга и Учителя. Чудесного, заботливого, всеведающего и невероятно любящего Отца. Поэтому, хоть события происходящие в этой книге и вымышленные – но один из их героев – самый главный и прекрасный – на самом деле есть. А значит – главное чудо, коим полнится эта сказка, как тёмная комната полнится ярким тёплым светом – может наполнить и Вашу жизнь, дорогой читатель. И я очень надеюсь на то что это обязательно случится, если даже ещё не произошло до сих пор. А если в Вашей жизни такое Чудо случилось и до знакомства с этой маленькой историей – то я за Вас безмерно рада, уважаемый друг! Надеюсь что свет этого Чуда всегда будет освещать Ваш путь и греть Вашу душу в холодные времена.

Есть в этой истории и другие реальные вещи. В основном – это, можно сказать, те декорации, в которые помещены мои герои. Декорации пространственные и декорации духовные. Места, чувства, эмоции, переживания, внутри которых оказываются жители этой сказки – все они, конечно, встречаются и в реальной жизни. Про чувства и эмоции – всё, конечно, само собою разумеется и интуитивно понятно. Нельзя взять и выдумать несуществующее чувство, никогда не виданную никем на свете эмоцию или переживание, да поместить на странички литературного произведения. Просто нельзя. Поэтому, конечно же – они не совсем выдуманные в каком-то смысле. В каком-то смысле они существуют на нашей земле в реальности. Но вот – ещё есть в ней и реальные места. События, описанные в этой небольшой сказке, происходят в тех уголках планеты, которые я давно знаю и в которых бывала не раз – и в раннем детстве, и в более сознательном возрасте, и бываю порой в настоящие дни. Эти места совершенно по разному видело сердце в разные периоды жизни, совсем разными красками и пятнами света окрашивало их время и, уверена – ещё не одну свою историю я могла бы поместить в эти декорации, каждый раз немного меняя свет и цвет, да и получая совершенно различные мысли, чувства и ощущения героев, которые соотносились бы с этими местами как нельзя лучше. Но вот – теперь в них живут всего несколько первопроходцев – персонажи из этой истории. События сказки разворачиваются частично на Красной площади, частично в ГУМе неподалёку, а часть их случается, например, на площади Революции, где автор не раз имел возможность гулять, наблюдать за людьми и за жизнью, напитываться атмосферой, которой люди и их жизнь наполняют эти точки на карте. Вообще почти в каждой моей книге герои бывают как раз в тех местах, что знакомы мне хорошо или чем-то запомнились. Не всегда, далеко не всегда бывают они названы своими именами на страницах этих историй. Но почти что всегда определённые события в книжках мне представляются происходящими в знакомых уголках мира. Здесь же мне захотелось, наконец, назвать все декорации, в которых виделся этот сюжет моей душе. Не все они оказались названы, всё равно, но самые крупные и хорошо узнаваемые – я посчитала себя обязанной обозначить. Мне кажется, что в этот раз – сами они придают дополнительных красок повествованию. Есть и ещё одна важная декорация, в которую я поместила своих литературных детей. Эта декорация реальна тоже. И её уважаемый читатель тоже сможет легко сам посетить однажды… и даже ещё легче чем, например Москву и её главные достопримечательности. Это вполне реальное место, которое появляется в разных уголках нашей планеты вокруг чистых, любящих, добрых и верящих Богу душ. Это место – необычайный новый мир, наполненный Божьей любовью и заботой, залитый светом Его доброты и мудрости, очищенный красотой Его великого прощения. Мне очень бы хотелось чтобы весь наш мир стал однажды заполнен такими отдельными мирами – прекрасными, чудными, великолепными, полными понимания и чувства. Таких миров, наверняка, уже много и очень много на этой планете. Но если они стали бы окружать каждую-каждую душу – то наша земля превратилась бы в поистине прекрасное место! Есть и места, о которых лишь говорится в истории. Их никто из героев повествования ещё никогда не посещал. Но вот они, как раз-таки, тоже реальны. Реальны настолько, насколько не реальна даже и наша земля. Ведь эти места будут существовать вечно, а наша планета – лишь до поры до времени… До той поры, что известна лишь нашему небесному Отцу. И они обязательно ждут всех, кто верит Богу, любит Его, слушает и ждёт. Они обязательно ждут и Вас, дорогой читатель, если только Вы сами их станете ждать.

Прошло два месяца и десять дней с момента задумки – с той самой чудесной бессонницы – до полного завершения книги. И это ужасно много. Мне очень хотелось бы завершить её намного, намного раньше. И я вполне бы могла это сделать, если бы только не отвлеклась десятки раз за это время на другие важные и необходимые дела, если бы не оставляла книгу, вначале, так долго лишь только задумкой и не работала бы параллельно над другими произведениями… Если бы и в процессе написания не оставляла её столько раз без должного внимания на много-много дней. Я знаю что, конечно, могла бы завершить её и к Рождеству, или даже, возможно, ещё раньше. И это было бы прекрасно – ведь мне бы хотелось подарить что-нибудь миру на этот Великий Светлый Праздник… Но вот – что есть то есть: прошло два месяца и целых десять дней. Но и они прошли не зря за работой над этой историей. В это время случилось столь многое в моей жизни, что по настоящему посчастливилось мне прожить именно с этими строками в голове и в руках, в душе и в сознании. Да, многое случалось за это время в душе автора, что очень нуждалось в этой книге требовало этой книги, хотело её и, возможно, не будь её – случилось бы немножечко иначе. Есть одна важная цель, которую преследуют любые добрые истории, приходя в мир – изменить что-нибудь в мыслях и душах людей к лучшему. И этой книге, я знаю – уже это удалось. Как удаётся и многим моим произведениям ещё до их выхода. Они, как минимум, воздействуют уже на одну душу, на одну жизнь, на одно сознание. Они, хоть что-нибудь, но меняют во мне – меняют вовремя, меняют своевременно, меняют заботливо и любя. Они – посланники от Бога, которые несут столь нужную мне информацию, нужные мысли и выводы, так необходимые слова, недостающие чувства… или наоборот – преобразуют ненужные эмоции во что-то важное и значимое. Они – настоящая терапия для своего автора. А значит – я считаю – свою роль в этом мире они уже выполнили. А возможно что выполнят и ещё большую, если однажды затронут и струны прекрасных инструментов – других душ. Если же благодаря им эти струны однажды зазвучат в полную мощь и огласят мир своим уникальным прекрасным пением – то их роль станет неоценимой для автора. Я всегда безмерно благодарна Богу за эти истории. Они не просто преобразуют придуманные, вымышленные жизни, населяющих их героев, не просто меняют их жизнь и пути, но меняют они и пути человека реального. И для меня это – бесценный подарок. В том числе и самый ценный подарок на Рождество.

05.12.2024. – 15.02.2025.

Мальчик который потерялся

– Давай-ка кушай скорее и будем уже потихонечку собираться. Сегодня не знаю во сколько магазины закроются, да ещё и пробки могут быть…– мама исчезла на кухне, а мальчик едва успел угрюмо поковырять вилкой в тарелке, как мама уже вернулась снова и опять начала торопить, – Давай скорей, а то мы так за подарками не успеем… Ещё думала ведь – в среду заехать… Но у меня ресницы были. Уже не отменишь, что ж поделаешь?.. Давай, не спи. Просыпайся, сынок, про-сы-па-аай-ся!..

Мама мальчика потрясла его сзади за плечи, пронесшись мимо по столовой. И дальше побежала возиться с пирогом. Она спешит. У неё ещё много дел. Сегодня канун Рождества и к вечеру нужно успеть уйму всего! Во первых – состряпать рождественский ужин. Хотя его, вобщем-то, спокойно могли бы приготовить и кухарки, как, собственно, каждый день они это и делают в доме мальчика. Но маме сегодня особенно важно готовить самой. Иначе ей не чем будет хвалиться перед подругами. У светских дам теперь новая необычная забава – всё делать под Рождество руками – самим – и ощущать себя, при этом, полностью погруженными в эстетику домашнего уютного викторианского праздника, где женщина – нежная любящая мать, потрясающий кулинар и вообще – хранительница домашнего очага. Прошлый год в светском кругу приближенных к маме был встречен под знаком эдакого неокупеческого стиля. Тогда было негласно принято в их женской компашке – наряжаться в длинную, богато расшитую одежду, меха, покрывать голову платочками в узорчик и красить губы ярко красной помадой. А потом ходить, потупив взор, как юная красавица из сказки Морозко. Вот только красавицы были уже не совсем юные, а в сочетании с хорошенько подкаченными губками – помада, платочек и мех, создавали у всех ощущение чего-то уж очень даже древнего и увядающего. Поэтому в нынешнем году общий стиль празднования негласно решено было сменить. Чтобы добавить свежести – дамы ринулись в другую старинную эпоху. Но всё-таки – уже чуточку более новую. Поэтому-то теперь мама пекла не большущий растегай с осетром, а рождественский пудинг и кекс. Поэтому-то теперь их загородная резиденция, отделанная деревом от пола до потолка еще в “эпоху” маминого необоярского самосознания – превращалась теперь постепенно – сначала в некоторое подобие норвежско-финского предрождественского домика, в затемненных комнатах которого кроме суровых натуральных елей, окутанных паутинками одноцветных огоньков, никаких украшений почти что и нет, а затем – и в изящный рождественский домик, переполненный всякими безделушками в стиле бессмертной классики – красными бантами, венками из пихты на дверях, колокольчиками, носочками для подарков, сахарными тросточками, декорациями из остролиста, пряничными домиками… Как будто бы дом их теперь превратился в картинку с открытки. Всё это его маме, конечно же, доставляло огромное удовольствие и делало их жизнь в эти праздничные дни совершенно похожей на сказку. Похоже было что мама встречает теперь Рождество не седьмого а двадцать пятого – как и большинство тех людей,что украшают подобным образом дома. Но всё же встречала она Рождество вместе с подругами как раз таки седьмого. Пожалуй это – единственное что осталось еще во всем праздновании от прошлогоднего стиля купеческой жизни, когда женщины ближнего маминого круга наслаждались тем, как замечательно сочетаются их расписные платочки с узорами, которыми украшены стены старинной часовни в центре города, где встречали они праздник на вечерней Рождественской службе. По факту – с самой религией женщины ближнего маминого круга имели не очень-то много общего. Имели, вернее, очень даже много общего. Но именно – с религией, а не с самой верой. Смиренно потупив взор они слушают службы и держат в руках свечки, но представляют при этом одно только то – как хорошо и изящно, насколько соответственно всей окружающей атмосфере, они сегодня смотрятся – какое же замечательное сумеют они впечатление произвести! Как это всё здорово и хорошо – расписные платочки, узоры, меха и ощущение боярской роскоши на душе! До остального им, по большей части, дела нет. Для них церковь – такой же предмет роскоши, как какая-нибудь юбочка или духи. Она – только часть выбранного сегодня за главный лайфстайла, которая хорошенько его дополняет. Как будто бы церковь включили в набор “для юной модницы”, наряду с пластмассовыми расчесочками, феном и игрушечными румянами. А маленькие девочки сорока с лишним лет, теперь с ней играются, как с хорошенькой модной вещицей. Да и сама их “вера” – для мамы и для маминых подружек – ни что иное как один из предметов гардероба или что-то из декоративной косметики, которой можно придать себе новых красок. Им нравится краситься и добавлять на лицо лёгкий оттенок христианской жены и матери, смиренной прихожанки и скромной рабы Божьей. Им нравится, но конечно к их внутренней жизни такая косметика совсем не имеет какого-либо отношения. Приходят домой и смывают всё это под душем, возможно ещё только чуточку полюбовавшись и дома на себя в зеркале. Религия здесь – не более чем игра. И то что встречают они не один только Новый год, а еще Рождество – совсем не вызвано настоящей любовью к Богу – а лишь потребностью раз в году выгулять ещё один из бесчисленных своих нарядов, пылящихся в гардеробной – наряд примерной верующей. И в этом году – наряд верующей больше походит на образ протестантки или католички. Пусть со старинной церковью он в этот раз и не совсем будет сочетаться но вот зато дома – как мама, так и все её подруги, на сей раз вдоволь наиграются в другую атмосферу. Поэтому мальчик сегодня и во все предрождественские дни носит, по желанию своей мамы, изящную атласную пижамку, украшенную оборками, и превратился даже на время в нежно любимого “сыночка” – в ещё одну хорошенькую игрушечку. В светловолосую пухленькую куклу для своей владелицы – сорокаслишнимлетней маленькой девочки, которую он обычно толком-то и не видит. Хороший период – когда тебя любят и обожают. Когда с тобой возятся и сюсюкают. Когда твоя мама – сама нежность, к тому же одетая в такую одежду – словно она леди с рождественской открытки. Чудесное время! Но мальчик, с чего-то, всё дуется в эти дни и нахмуренно путешествует по дому – как маленькое угрюмое привидение в белом атласном халатике. Когда его мама трясёт за крошечные пухленькие плечики и ласково ему говорит что-нибудь нежное, пытаясь взбодрить немного и развеселить – он становится только мрачнее и ещё больше дуется. Нет настроения праздника у мальчика. Он ещё крошка совсем, но уже чувствует что всё это почему-то не совсем хорошо – и то что он сам ничему не рад, и то что вокруг всё какое-то ненастоящее, хоть и безумно красивое и… Наверное даже то не совсем хорошо – что у мальчика всё это есть. Он чувствует что буквально не заслуживает всего этого. Откуда в нём родилось это чувство?.. Конечно малыш не знает. Он ел, пил, спал хорошо – на совесть – все свои первые четыре годика жизни… Придраться тут к нему не в чем было бы. Он ел иногда даже слишком уж много – ведь в жизни его окружали всё время бесчисленные сладости и пирожные, о каких многие другие дети могут только мечтать. И как тут удержаться, да не съесть чуток лишнего, когда всё тебе в жизни позволено?.. Он спал иногда даже слишком долго – ведь никто его никогда не будил специально. Он в садик не ходит – есть у него специальные нянечки, что приходят к нему на дом и могут спокойно дождаться, пока их маленький господин хорошенечко выспится. И как тут не поспать даже чуточку дольше, чем самому тебе нужно – когда ты проснёшься, откроешь глазки, увидишь что вот уже день, а между тем никто тебя не торопит и в одеяльце закутавшись лежать очень мягко и хорошо и… и… и… Заснешь снова. Почти через силу, но всё же заснешь. Заставишь себя спать и спать дальше. Ну, нет здесь, конечно, чего-то совсем уж плохого… Тем более – маленький человек не имеет ещё твердых понятий о том, какой образ жизни ему будет полезен. Вот он и ведёт себя не совсем верно. Он кушает, спит и играет чрезмерно много и от того полнеет, хиреет и чувствует себя из рук вон плохо. Другим от того нет вреда вовсе. Конечно же нет. Он только лишь сам, отчего-то, становится все мрачнее и грустнее от всех тех вещей, которые он имеет в изобилии – от всех тех вещей, которые, в нормальных условиях, должны приносить только радость. Ему же они приносят огромную тяжесть, которую мальчик, отчего-то, всё время чувствует. Он устаёт. Очень сильно устаёт от того что и спит, и ест, и играет в игрушки… Да, кстати – игрушки. Он много играет теперь и в компьютерные игры: пока мама дома и в праздничные дни всё ему разрешает – его маленькие коротенькие пухленькие пальчики чуть ли не целый день стучат по экрану смартфона или по джойстику приставки. Не всегда получается выигрывать – ведь малыш ещё только учится многому… Вот и грустно ещё от того, в эти праздничные дни, что совсем не выигрываешь почти никогда… Ещё – от того что компьютерные игры всё одни и те же, и на экране совсем не зима, совсем не Новый год и совсем не Рождество. Совсем другое настроение. Ещё – тяжело и от того что, хоть сами эти игры и делают ему грустно – но он никак не может их бросить. Точно так же как тяжело ему теперь и от тортиков, и от сна, и от всего-всего самого хорошего в жизни ребёнка. Всего этого стало мальчику слишком много. И между тем он не может никак от всего этого отказаться. Ведь мальчику, как и любому на этом свете человеку, хочется радости. А откуда ещё её взять – кроме как из таких благ, что обрадуют твой взор, или мозг, или желудок?.. Он пробует съесть ещё что-нибудь, чтобы ему стало радостно. Съесть, хотя есть уже и не хочется… Но отчего-то ему только становится хуже. Он пробует выспаться подольше – но получает всё тот же результат. Он пробует снова браться за новую приставку… Но ему вдруг внутри становится так плохо, как будто бы он заболел очень сильно. Да кстати – ведь он под Новый год и заболел. Он заболел хорошенько простудой и даже совсем потерял вкус и обоняние на время… Вот было грустно!.. Вокруг куча прекрасных блюд, приготовленных кухарками к праздничному столу, вокруг столько расставленных по дому ароматных хвойных деревьев, венков и гирлянд!.. Не говоря уж про свечки, которые мама всё зажигала и которые всюду горели в сгущающемся вечернем полумраке и распространяли по дому чудесные запахи мандарин, ванили, корицы и имбиря… А мальчик совсем ничего этого не чувствовал – ни вкуса ни ароматов. Ему подарили уйму сладких новогодних подарков и он ел взахлёб конфетки оттуда, пытаясь почувствовать хоть от какой-нибудь вкус… Но всё напрасно. Осталась у него скоро гора блестящих фантиков и ноль хороших впечатлений. Одно расстройство… С тех пор-то, наверное, его настроение и испортилось. Так испортилось, что даже когда обоняние вернулось и мальчик опять начал чувствовать вкус – у него осталось такое ощущение, что он всё равно ни от чего не ощущает радости – словно это ещё одно чувство, потерянное им из-за простуды. Он так же расстроен теперь, как и из-за потраченного впустую содержимого сладких подарков – так из-за всего того великолепия, что сейчас окружает его дома – от чудесных игрушек и украшений, от маминой, внезапно вспыхнувшей нежной любви, которая прибавила ещё и личное её внимание к привычной вседозволенности… От всего того, в чём он никак не может найти никакого для себя счастья. И почему-то теперь мальчик зол на себя. Он ходит по дому и сердится. Все думают что он капризный и вредный… Но он, хотя безусловно теперь таковым и является – капризен и вреден сейчас именно по отношению к самому себе. Он сам от себя требует чувствовать радость – требует хоть чего-то, что его развеселит… Но не понимает того из-за своего слишком маленького возраста. Он не понимает того, что зол на себя – ему кажется, что он зол на других. И он капризничает иногда и топает ножками, требуя что-то новое, но тем злее и расстроеннее ещё он становится, когда и новое требуемое не приносит ему удовольствия.

Сегодня маме нужно купить те подарки, что всё ещё не куплены, да к тому же не опоздать на ночную службу, куда они планируют отправиться с гостями сразу после ужина. Всё это ужасно важно, особенно из-за того что её мужа вот-вот ожидает повышение, а мамины гости сегодня (помимо привычных ей старых подруг – жен подчиненных её мужа) – как раз-таки жёны и детки его непосредственного начальства. И мама носится по дому ещё с вечера. Мальчик спал этой ночью, как и всегда – крепким и густым сытым сном, похожим на теплый ванильный пудинг с корицей, да страшно жирный и тяжёлый… Поэтому и не заметил как мама всю ночь не спала и периодически даже сбегала вниз по лестнице из родительской спальни, стуча по ступеням довольно-таки громко, своими пушистыми тапочками на каблучках, когда вспоминала вдруг что-то важное, что до утра боится забыть, и гремела посудой. Теперь же – ей нужно скорее уехать в ГУМ, чтобы там закупить дорогих подарков для жен и детей начальства. И, конечно же, мама теперь ещё больше торопится. И мальчику нужно будет ехать вместе с ней. Он должен бы радоваться этой поездке, как и любой другой ребёнок радовался бы – ведь он посмотрит сегодня нарядный ГУМ, каток на Красной площади, много украшенных ёлок и наверняка получит во время поездки какие-нибудь для него приятные сюрпризы. Допустим – его покатают на карусели на площади, или купят ему пряник на палочке, или мороженое, или сладкую вату, или даже игрушку… Ведь как может такое быть что его любящая, во всём ему потакающая и всё ему позволяющая (а в последние дни и особенно нежная) мама сможет совсем не порадовать мальчика ничем в таком сказочном месте, как самый центр Новогоднего города?.. Не может такого быть. Мальчик это понимает. Он знает что мама всегда его радует. В любой маленькой прогулке, что им случается провести вместе – его обеспеченная мама непременно находит возможность купить что-нибудь очень приятное сыну. И теперь что-нибудь такое пренепременно ведь будет куплено! Но мальчик не хочет ехать. Ему так же плохо от мысли об этой будущей поездке, как и при мысли о сладостях, мягкой постельке и остальных радостях жизни. Другой-то ребёнок наверное уж был бы рад и тому только, что ему удастся провести время с мамой. Пусть даже она не купила бы вовсе ему ничего интересного. Но мальчик не может быть рад. Хочет, но отчего-то не может. Он рад бы попутешествовать с мамой, но словно не может никак ощутить что она – и есть его мама. По настоящему мама. Точно так же, как ещё недавно не мог ощутить аромата ванильной свечки. Он, в общем-то, понимает – что она это она… Что она, вроде бы любит его, раз во всём потакает. Но он и не чувствует маминой любви – её самой никогда почти не бывает рядом, а воспитывают его постоянно сменяющиеся нянечки. Он не знает как чувствовать это. Он не знает – как ощущать её мамой. Пытается, но у него всё никак не получается… А теперь ещё – ехать куда-то. Мальчик и так уже очень устал, ещё только добравшись от своей спальни до столовой… А тут ещё вдруг ему объявляют что нужно куда-то поехать!.. И это они называют праздником?!. Да это не праздник, а только мучение какое-то!.. Он стал тяжелый и неповоротливый – настолько, насколько ещё никогда раньше не был – за эти Новогодние праздники. Он сильно уж располнел и отяжелел. Ему всё стало не в радость. Чем больше хорошего появляется в его жизни – тем больше он не рад. Порой мальчику просто хочется расплакаться из-за всего этого и выключить всё вокруг, чтобы ничего этого больше не происходило. Его маленькому детскому сознанию ещё не доступно понимание того, что иногда ключом к счастью является очень простое решение – не продолжать насыщать себя тем хорошим, что больше не в радость… чем уж и так оказался пресыщен – а наоборот ограничить себя на время во всём том, чего стало слишком много. Тогда, возможно, и даже наверняка – всё то что больше тебе не приносит радости, хотя и должно, начнёт приносить её опять. И скоро ты сам снова захочешь всего того, от чего отказался, и с удовольствием снова примешь всё это. Но только того уже будет в меру, а значит – оно не будет тебе больше приносить страдание. Будет приносить одно только счастье. Ведь ты будешь сам себя ощущать человеком.

– Мам?.. – пробубнил мальчик, уныло пережевывая свой утренний панкейк с кленовым сиропом, – А можно – нет?..

– Что “нет”, дорогой?.. – обеспокоенно переспросила его мама, опять прибежавшая в столовую, где вкушает свои яства её пухленький сынок, – Что такое?.. – она нежно чмокнула теперь горячо любимое чадо в височек, аккуратно прибрала растрепавшиеся кудри со лба малыша и оглядела его с большим удовольствием, как изящную чудесную вещицу, что несколько лет уж пылилась в углу, всё никак не находя себе должного применения, а теперь вот – так здорово пригодилась и идеально вписалась в концепт новой красивой фантазии: в новый интерьер и новое ощущение жизни. Прелесть!..

– А можно – нет?.. Не поеду? Я не… хочу… – надуло губки чадо.

– Ну почему-уу?.. – удивилась мама. И в ответ тоже надула губки капризно, присев на корточки рядом с сыном. – Там будет много кра-си-вых е-ее-ееелочек! И карусель! А ещё я тебе пряник куплю… на палочке. Хочешь?

– Ну… – на секунду задумался мальчик. – Нет. – и усиленно закрутил головкой. – Нет… Не-еет. – пробубнил мальчик себе под нос, с абсолютно бесстрастным выражением личика, но при этом уже начиная размахивать ручками в воздухе и стучать ножками по стулу на котором сидит. Теперь ему настолько всё безразлично и так сильно ему ничего совсем не хочется, что даже истерика его получается очень уж странной.

– Ну, ми-иилень-кий?.. Ну-уу?..

Тут мама начала уговаривать своё чадо, а после ещё подключились три нянечки, что сегодня дежурят здесь на всякий случай… И в конце концов у мальчика не осталось другого выбора – как только согласиться. И согласиться, конечно же, очень нехотя и угрюмо. Ему помогли одеться, когда мальчик доел, и жаркая зимняя одежда ему на себе совершенно не понравилась. И так жить стало теперь тяжело – так вот ещё и тяжёлую куртку бери, надевай!.. А сапоги – и того хуже… Особенно после еды сложно куда-нибудь собираться. У мальчика полный набитый животик – и так уж достаточная тяжесть. И тут бы, вообще, по хорошему – лечь, поспать… А он должен куда-то отправляться. Всё чаще у него очень гудит головка после приёмов пищи. И вот теперь – тоже. А в машине так душно!.. Печка в салоне так сильно греет – что и совсем мальчика клонит в сон. Но спать ему по пути не интересно. И мама ему не даёт – всё разговаривает с ним обо всякой чепухе. Сюсюкает и ласкает – как маленького. Рассказывает: как приедут они на Красную площадь, какие там будут ёлочки и гирлянды… И много-много игрушек!.. А мальчику странно такое… Что это его вдруг пытаются тем удивить, что и так он сам знает?.. И так у него много и предостаточно этих гирлянд и игрушек вокруг… Чего он ещё такого не видел? Ему скучно про всё это слушать и он раздраженно глядит то в окно, то и вообще в смартфон – играет там в игрушку и совершенно не смотрит на маму. А мама и сама уже потихонечку устаёт от своего надувшегося сыночка и всё меньше говорит. Ей было бы куда лучше и совсем его оставить дома. Но вот уж беда – сегодня она пообещала отпустить с работы нянечек пораньше, в надежде что рано закончит все дела и весь предрождественский день проведёт дома с малышом в уютной атмосфере, созданной её же упорным трудом. Уютный, тихий, спокойный день, похожий на дни, которые кто-нибудь проводит в своих лайфстайл блогах – с приятной программой, в которой будет распивание горячего шоколада из новогодней кружечки, просмотр каких-нибудь полнометражных мультиков (вот как раз и чадо будет занято), тихое потрескивание камина (мама уже установила в зале большой искуственный с хорошим дисплеем, на котором показывают язычки пламени) и мягко спускающиеся на землю снежинки за окном. Но все её мирные планы на этот день перепортили ресницы, о которых она совсем позабыла и вспомнила только в последний момент. Она была записана на них ещё за неделю и отменять уже было никак нельзя. Нехорошо вышло бы. И по отношению к мастеру, и по отношению к ресницам. А несколько часов, потраченных на пребывание в салоне, украли у неё возможность купить подарки заранее. Придётся ей день провести в поту и до самого вечера возиться с делами. А нянечкам обещание тоже дано было заранее и отменять своё решение теперь, вот так вдруг, опять же – будет уж слишком нехорошо. И мама теперь вынуждена ехать в Москву со своим капризным ребёнком и как-то ещё умудриться совсем рядом с ним не потерять настроение… Уже некоторое время они едут и просто молчат друг с другом. И оба сидят в телефонах. Мама смотрит лайфстайл видео из соцсетей, а сынок – играется в войнушку. Недовольно, совсем не радостно, совсем без интереса, но всё-таки играется, хотя от телефона ещё больше болит голова. А мама свои видео смотрит тоже – почти без интереса. Когда видишь все эти уютные дома и чудные в них вечера на экране – они кажутся слишком комфортными и замечательными… А как начинаешь такое же что-нибудь воплощать в своей жизни – так только уходят на то силы и средства. Но средства-то ладно еще – они-то уходят от мужа… А вот си-иилы… Так представлялось маме ещё совсем недавно, что сделать себе такой дом, как ей вдруг захотелось в нынешнем году – не составит труда. И будет она все январские выходные уютно в нём жить, проводить время с семьёй и получать то наслаждение от этой викторианской Рождественской жизни, какое все девушки блогеры наверняка получают в своих хорошо украшенных домиках. Но нет – вот уж и шестое число, а всё мама трудится, трудится… Всё кажется ей что и здесь еще лучше доделать… и там изменить… и тут подправить… И ничего толком ещё не готово. Никак не выходит что-то у неё никакого уютного вечера или дня – всё только работа над тем чтобы как-нибудь так получше всё это в доме организовать… Наконец мама тяжело вздохнула, дуэтом с недовольным сопением ребенка и спросила – не хочет ли он посмотреть мультики? В конце концов, раз уж он не отрывается от своего телефона – то мультики будут ещё более или менее терпимым вариантом для усталой, ночь не спавшей мамы. А эти стрелялки – и вовсе страшно действуют на мозг резкими звуками. Их, при этом, сынок включает на полную. А вот у мамы – телефон что-то завис. Зависла соцсеть и никак не показывает ей красивые видео дальше. Проматывает вниз – ничего тоже не грузится. Один только какой-то рождественский мультик упорно пытается себя показать маме, включаясь сам, без спроса, и заливая салон звенящей зимней мелодией. И вот уже несколько минут так. Ничего не меняется. Выходит что самым щадящим исходом для мамы будет – сменить звуки стрелялки на эту назойливую добрую музыку.

– Давай му-ууль-тик посмотрим, да?.. – узнала она сладко-сладко у чада.

– Не… – грубо отрезало чадо в ответ. И продолжило палить в каких-то монстров, громко тыкая маленькими пальчиками в экран.

– Ну… – с выражением безнадёжности на лице выдохнула мама. – Ладно…

А телефон, тем временем, так завис, что выключить мультик уже и совсем не получалось. Он шёл и шёл, а всё вокруг него замерло на экране и стало белым – как будто бы мультик – внутри своей рамки, в которой его и показывают – в домике. А всё что вокруг – снаружи, на улице. И всё это покрыто густой снежной метелью. Метель вьется и гудит и закрывает собой всё вокруг – целый мир. Мама подумала что это действительно очень похоже на то. Тем более что вокруг, за окнами их машины как раз тоже пошёл снег. Сильный, белый-белый снег. Что делать?.. Мама зачем-то задумалась о чем-то своём и не стала выключать телефон. Могла бы его силой заставить перезагрузиться, да и всё. Но почему-то не стала. Мама стала смотреть в окно на белый снег и слушать – о чём говорится в мультике. А в мультике говорили про Рождество. Про то как Мария и Иосиф пришли в Вифлеем на перепись, и как не нашли там свободной комнаты, чтобы остановиться, и как остались они в хлеву с домашними животными… Всё это слушает мама и смотрит на метель… А музыка в мультике тёплая-т?плая… Нежная и тихая. Как звездочки в небе – тихо звенят колокольчики в зимней мелодии, а на тёмном нарисованном небе загорается Вифлеемская яркая звезда. Слушает мама и ей отчего-то становится очень тепло – здесь в машине. В маленьком затемненном салоне ей так уютно, тепло, мягко и тихо среди снежной быстрой метели – как ей и должно было быть в том уютном семейном гнездышке, что она создавала большими трудами у них дома. Она сидит и дивится – как ей здесь хорошо – здесь, где совсем ничего не украшено и нет никаких изящных кружечек, бантиков, веточек хвои, ванильных свечек, сахарных тросточек и какао со взбитыми сливками. Здесь ничего нет, но ей хорошо. Так, как и должно было быть все эти дни. Как здорово что Интернет завис! Наверное происходит ещё что-то. Наверное вокруг стало тише. Наверное монстры почему-то больше не ревут у сыночка на экране и нарисованные ружья не палят по ним анимированной картечью. Мама оглянулась на сына – может у него сел телефон?.. Но телефон горит ещё не погасшим экраном, подсвечивая снизу пухленькие щёчки малыша, а сам мальчик смотрит в окошко – на снег. Наверное тоже слушает мультик. Как так бывает – что резко вдруг всё преображается рядом и ты словно оказываешься совсем в другом мире?.. Должно быть – такие они и есть – настоящие Рождественские чудеса. Звучит тихая музыка, с экрана маминого смартфона светит звездная россыпь и ярче всех звёзд – одна. Самая главная. Рассказчик говорит мягким голосом о том, как волхвы шли с Востока, чтобы увидеть Спасителя мира и воздать ему хвалу, а девушка Мария – конечно же нарисованная и ненастоящая – но так похожая на многих земных людей в этом мультике – улыбается чудному младенцу с огромным теплом и любовью. И это тепло словно чувствуется через экран. Рассказчик говорит дальше – о том для чего к нам пришёл в эту светлую ночь Христос, что сделает Он для нашего мира, как станет Он нашем Спасителем и принесёт избавление, прощение и вечную жизнь всем нам – кто только захочет, конечно, прийти к Нему и остаться с Ним. Рассказчик говорит, мама мальчика слушает. Она смотрит в окно, и малыш тоже смотрит в окно – как будто бы мультик показывают там. Как будто бы речь диктора – это тихий рассказ об этой самой светлой и чистой белой метели за окнами машины. Мама мальчика иногда глядит и на экран – особенно тогда, когда там появляется Мария. Ей, почему-то, ужасно приятно смотреть именно на неё. Будто ей она кажется чуть ли не более реальной, чем сама она – хотя Дева Мария и нарисована теперь на экране, а настоящая она жила на земле много-много лет назад… Но маме мальчика кажется она куда более живой, чем она. Почему-то. И этот маленький салон машины ей кажется более живым, чем их огромный, украшенный роскошно и со вкусом, дом. Она начинает думать о том – почему в их доме она до сих пор не чувствует радости?.. Вот, сегодня придут гости – много гостей. Все сотрудники ведомства где работает муж и их жёны. Их дети тоже придут. Их всех будет много. Очень много. Это весело и здорово ведь – когда много людей вокруг. Но кажется ей, что опять будет грустно и даже как-то тяжело. Гораздо тяжелее, чем здесь – в маленькой душной машине, наедине только с мальчиком и далеко сидящим от них – за загородкой – водителем. Она давно купила машину с такой загородкой – не любит чтобы водитель смотрел на неё по дороге. Она вообще недолюбливает всегда “простых смертных”, считает их ниже своего внимания и любые контакты с людьми “нищими”, как она ещё их называет – считает не большим, чем просто соприкоснуться с чем-нибудь грязным и легко пачкающимся. Мама мальчика не из тех людей, кто действительно понимает религию, к которой себя причисляет. Она только играется в то, во что верит. А вдумывается в это совсем редко. Но иногда – как теперь, под Рождество – что-то случается вдруг в душах даже и самых огрубевших, запутавшихся и потемневших. В них иногда загораются яркие преяркие разноцветные огни, как и на улицах города перед праздником. И эти огни светят так ярко, красиво и прекрасно, что души, не видившие раньше многого в мире – в этом сказочном свете вдруг начинают видеть. Как будто бы обретают способность смотреть, которой до этого не имели. Вот и мама сегодня почувствовала – совсем быстро, внезапно, легко и чудесно – какое-то тёплое, всепоглощающе доброе ясное чувство, которое иногда ещё приходило к ней в душу на службах в храме – там, видимо в единении множества душ, обращенных к небу в молитве, рождается тихое, льющееся мягкой, нежной мелодией чувство, которое похоже на свет множества зажженых свечей у алтаря. Это чувство захлестывает даже неверующих. Даже тех, кто только думает что верит. Оно захлестывало, бывало, и маму мальчика – хотя она и игралась лишь только в религию, но всё же… Ведь мальчик, допустим, играется тоже в компьютерные игры и понимает что только играет в игру. Но всё же испытывает эмоции от неё – страх, спешку, досаду, радость. Он чувствует, хотя и думает что это – всего лишь игрушка. А ведь его мама и не отдаёт себе отчёт в том, что она только играет. Мама сидит теперь в машине, думает понемногу и по многу чувствует… Чувствует, чувствует, чувствует… много чего доброго, приятного, светлого. Она смотрит опять на экран. Там Мария глядит с теплой любовью на Младенца Христа, а вокруг – сумрак. Слабо освещенный хлев покрыт пляшущими пятнами света от нескольких тусклых свечек. Здесь нет, тоже, блестящих Рождественских декораций, наряженных елочек, свечек с ванилью… Нет сахарных тросточек и пряничных человечков, камина и остролиста, боярской роскоши – тоже нет. Никаких расписных узорчатых игрушек, растегаев и калачей, сбитня и леденцов на палочке. Ничего из того, с чем связывают Рождество лайфстайл блоги. Совсем ничего. Мама удивилась очень про себя когда пришла к этому открытию. Действительно… для неё Рождество – это набор всяческих визуальных образов, которые… на самом деле, оказывается, совсем не имеют ничего общего с изначальным понятием Рождества. В начале – оно не было никак связано с кучей блестящих безделушек. Никак… Это открытие ошеломило маму. Возможно она потому и не чувствует особенной радости под Рождество, что не там и не в том совершенно её ищет?.. Она – в чем-то простом, близком, светлом, хорошем. Но не в дорогом и обильном. Волхвы принесли в Рождественскую ночь дары для Спасителя – дорогие дары, ценные. Но они – ничто по сравнению с этим Дитем – бедным всё ещё, не богатым, рожденным в хлеву среди животных, незаметно – ни для кого кроме мудрецов незаметно, пришедшим на свет. Он – и есть чудо. Он – самое главное. Самое ценное. Самое дорогое. Увидишь ведь просто в жизни такого ребёнка – и не подумаешь что он что-то значит… Увидела бы мама мальчика такого младенца и не подумала бы что Он – самое главное. Подумала бы что Он – нищий ребёнок, совсем не стоящий её великосветского внимания. И стало маме мальчика стыдно. Сидит она и думает о том – что в жизни главное. Тихо сидит. Не говорит ничего, только думает. Думает… чувствует…

– Ма-маа?.. – потихонечку спрашивает мальчик, когда мультик наконец завершается и голос рассказчика умолкает, уступая место титрам и нежной сказочной музыке – такой же как до того, но только уже более громкой и торжественной. – А где я родился?..

Мама явно не ожидала такого вопроса. Совсем растерялась. Тем более что она так глубоко ушла в собственные размышления и из них не так-то просто теперь сразу выйти.

– Ты знаешь… Давай я потом тебе про это расскажу, ладно?.. – испуганно говорит мама и ждёт что в ответ скажет мальчик.

– Всегда-ааа так… – надулся малыш и сложил на груди ручки обиженно. Смотреть стал в окно и изо всех сил хмуриться.

Всегда так – действительно. Ведь мамы всегда нет. Её нет никогда. Как и папы. Они заменяют себя кучей нянечек, а сами они – на работе, если мы говорим про папу, и на светских развлечениях – если мы это о маме. Их никогда нет. Чего-нибудь спросишь у мамы, а ей обязательно некогда. Ей некогда говорить, ей некогда играть, ей некогда читать и смотреть телевизор вместе. А этого хочется каждому ребенку. От мамы всегда просто сыпятся сверху на мальчика кучи подарков и сладостей, развлечений и ласковых слов. Сыпятся градом в те недолгие часы, когда мама оказывается рядом и начинает играть в заботливую мать. А в остальное время – её просто нет. Когда же она есть – то как будто бы есть не она, а какое-то только подобие мамы. Игрушечная идеальная мама, которая никогда не ругается и не воспитывает, котрая только сладко-сладко с тобой говорит, а в глазах у неё – пусто. И будто бы нет никакой настоящей любви. Мальчик чувствует это, хотя и не осознает, и от чего-то считает себя одиноким. Он дуется вечно на маму, а она считает что это всего лишь отголосок его горького детдомовского прошлого, которое оставило на психике ребенка отпечаток. И дальше сюсюкает с ним, пытаясь этой слащавой лаской подменить настоящую любовь. Да, с ним она так же играется, как и со всем остальным. Ей нравится эта игра – в благодетельную мать приёмного ребёнка. И для того, может быть, пару лет назад и взяла она его, малышочком ещё, из приюта – чтобы почаще иметь возможность играться в любимую игру. Подружки приходят к ней в дом, любуются на сыночка и восхищаются ею – такой доброй и щедрой, великодушной и самоотверженной. Её упрекнуть, в общем-то, не в чем. У мальчика есть всё. И даже больше чем всё. Но нет чего-то… Чего-то простого и доброго. Того что бесплатно, что вовсе не стоит никаких денег на нашем свете, но что, одновременно, является одной из самых ценных вещей в мире… Не ценных а даже бесценных наверное. Чего-то этого у мальчика нет. Но жаловаться ему, в общем-то, не на что. Он живёт припеваючи, как маленький наследный принц какого-нибудь сказочного королевства, не знает ни в чём нужды и недостатка. Но вот… вот только он отчего-то не рад. Всё равно не рад. Мама смотрит на чадо и думает – как бы так рассказать ему правильно – где он на самом деле родился? Что будет верным в таком случае – продолжить скрывать что он приёмный и пусть тогда дальше лишь мамины подруги и семьи маминых подруг знают об этом и восхищаются, или же пусть он узнает об этом и сам?.. Во всяком случае – где он родился в прямом смысле, мама и сама не знает. Она знает только что был он рождён вместе с маленькой сестрой-близняшкой в семье одной женщины. Та развелась с мужем в скором времени, а мальчика и девочку оставила себе. Потом начались у его настоящей мамы запои и всякое прочее, к тому же – совсем не было денег на то чтобы содержать детей. Одна важная дама – знакомая мамы мальчика – в то время как раз занималась их делом. Она занимает высокий пост в местном управлении и отвечает за несколько детдомов. Она-то и посоветовала ей взять мальчика с девочкой к себе, когда та стала подыскивать себе подходящего малыша. Мальчонка был очень хорошенький – розовощекий и пухлый, весёлый, со светлыми, цвета соломы волосиками. Он много смеялся – заливисто как крошечная пухленькая птичка на веточке, а вот девочка – хотя тоже была симпатичной, в общем-то – но всё же была чуточку более скучной. Она очень редко смеялась. Хотя улыбалась всё время. Но слишком задумчиво как-то улыбалась. И грустно. И это новой маме мальчика не очень-то понравилось. В конце концов – решила она – одной игрушки для похвальбы перед знакомыми – вполне предостаточно. А двух брать опасно – начнётся шум в доме, гам, драки – всякое такое… Возможно ещё каким-то десятым или сотым поводом не взять девочку – ей послужила иррациональная зависть к ней, как и к любой девушке, девочке или женщине, у которой такое вот милое личико от рождения, правильные черты лица и нежные волосы. Сама мама мальчика всего этого, по собственному её мнению, не имела совсем или имела в весьма ограниченном количестве. И тайно завидовала всем, кто имел эти прелести жизни просто так и не прикладывал никаких особых усилий к тому чтобы выглядеть очаровательно. Сама мама прикладывала много усилий зачем-то, считая себя некрасивой, и только портила этими усилиями свою красоту. Она бы вполне всем казалась хорошенькой, не будь у неё столько ненужных инъекций, подтяжек и прочих косметических процедур. Она бы казалась тем более прелестной, чем в самом деле была, когда бы могла не желать выглядеть похожей на всех своих великосветских подруг, в кругу которых не любят естественной красоты, а ценят искусственную и надутую. Мама не знала всего этого и от того просто завидовала тем, у кого есть природная красота – та, которую у себя она сама же, собственно, и отнимала. В конечном итоге мальчишка один переехал к ней. И стал жить у них в доме. И больше не помнит всего, что с ним было до этого. Он помнил теперь только то что она – его мама. А муж мамы – его отец. Отца он встречал ещё реже, чем маму. А мама отца видела тоже не часто. Ей, в общем-то, мало хотелось его вообще видеть. Не то что бы были у них какие-то натянутые отношения – нет. Всё было прекрасно. Полнейший мир и идиллия. Но мир и идиллия царили в семье только, наверное, от того – что мама и папа в семье словно разные комнаты в доме: столовая и гостиная например. Они существуют рядышком и каждый играет свою важную роль в одном общем целом, но практически никак не взаимодействуют, никак друг на друга не реагируют, никак не нуждаются друг в друге. Они – декорации друг для друга, на фоне которых жена смотрится выгодно, муж смотрится выгодно, и получается в целом – одна, очень даже приличная лубочная картинка. В семье жаловаться не на что – всё хорошо. Но чего-то, всё-таки, не хватает… Порой мама мальчика вспоминает о той его – прежней – маме, которую никогда ещё в жизни не видела, и тоже завидует ей тайной завистью. Завидует только из-за того, что эта женщина, видимо, умела любить или была любима. По настоящему. Не по игрушечному. Она так расквасилась после расставания с мужем, что чего только в жизни её не началось. А значит – она любила. А может быть что и он её тоже любил хоть когда-нибудь, и ей случилось это почувствовать… А маме мальчика ни одного из этих чувств испытать не доводилось. Она не умела любить – по настоящему, истинно. Она лишь умела пытаться изображать любовь – вот так будет очень похоже на то что она любит сына… а вот так – мужа. Она примеряет хорошенькие образы и красуется в них перед зеркалом. Но внутри – ничего. Да, вроде бы и детей эта женщина тоже любила. Любила до умопомрачения. Но не смогла справиться с горем. И её лишили родительских прав. И поделом – так о ней говорила всегда новая мама мальчика, когда беседа с подругами касалась приятной для мамы темы – её благого дела усыновления. Она любила качать головой, горестно охать и переживать напоказ за ребёнка, которого родная мать оставила без должного ухода – одного, беззащитного, вынужденного терпеть пьющую пропащую мать… Про сестру мальчика мама предпочитала умалчивать. Чем больше рассказывала она о грехах и пороках ей не знакомой, неизвестной женщины – тем больше казалась она людям женщиной великодушной, больших душевных качеств. В сравнении сразу же становилось понятно – раз для неё такая дикость ужасное поведение прежней матери, раз при воспоминании даже о страшных проступках другой женщины вся она так и кипит возмущением – то уж наверное точно она сама не такая. Наверное точно она много выше и тоньше и лучше. Так мама мальчика самоутверждплась за счёт незнакомой пропащей души, и одновременно мстила ей за то что ей выпало в жизни время любить. Сама новая мама могла бы любить тоже. Легко бы могла. Любой человек может. Но некоторые так сильно не хотят, что даже не пробуют никогда. Она лишь игралась в любовь – как и во всё остальное. Она лишь пыталась надеть на себя некое подобие любви, вместо любви истинной, неподдельной – точно так же, как и с её красотой. Могла быть красивой и просто, естественно, но создавала на себе ненастоящую красоту. Точно так же – и с любовью. В кругу маминых подруг не принята простая натуральная красота. Она слишком незаметна. Черты у простой красоты тонки и легки. Их подслеповатые люди не могут легко разглядеть. А любые богатые люди становятся чуточку подслеповатыми – слишком уж часто они видят слепящий блеск денег. Черты же нарочито огромные – подкачанные губки, щёчки, густо намазанные бровки и реснички, да всё такое прочее подобное – легко видно им, как крупные буквы на листке для проверки зрения у окулиста. Поэтому всё здесь – в их кругу – должно иметь чрезмерные размеры. До уродливого чрезмерные. Тогда их заметно тому слабому зрению, что привыкло видеть одно только крупное – крупные суммы, дорогие вещи, машины, дома и тому подобное, имеющее не маленький размер. Их глаз привык к чрезмерно большому. Так точно происходит и с любовью – уж если ты любишь кого-то, то это должно быть заметно всем-всем и сразу. А чтобы добиться такой заметности – нужно лишить любовь её главной сути: её камерности, её скрытности, её робости и смущения. Приходится делать любовь чем-то лубочным, экзальтированным, безвкусно огромным. Вот и не чувствует вовсе любви настоящей новая мама мальчика. И сегодня ей вдруг почему-то за всё это страшно стыдно становится. Очень стыдно и просто неловко. Она молчит в ответ на обидку мальчика не только потому что не хочет сказать что он не родной, но наверное потому что как никогда хорошо сама это чувствует. Она ощущает как никогда явно что он ей чужой и что она – главное она – на самом деле совершенно чужая. И очень неловко ей будет в этом признаваться. Но так велико в ней становится чувство стыда, что оно заставляет желать признаться. Впервые ей хочется рассказать про его усыновление иначе – высказать это как исповедь греха, а не как блестящую похвальбу. Ей тяжко на душе от этого секрета, словно он – её вина а не заслуга. Ей так тяжело становится, что совершенно не собираясь того делать, она начинает рассказывать мальчику как она взяла его из детского дома и как он рос до этого в другой семье… Рассказывает и не упомянает в этот раз о том, какой ужасной была его мама. Только замечает осторожно что та ошибалась. Ошибалась, и от того их с сестрой у неё забрали. Да, про сестру она тоже ему говорит – впервые рассказывает кому-то о том что такая девочка есть. Она говорит – всё что знает, но только не всё. Всё, что хочет, но только не всё. Она говорит, а малыш слушает. И так ему невероятно всё это кажется – так чудно и дивно, что даже не верит он в эту странную сказку – как будто бы это совсем и не про него. Совсем-совсем. Он думает что какая-то здесь ошибка… А чувствует при этом, что всё, наверняка, так и есть. Он чувствует что как будто бы начинает немножечко что-то понимать из того что его так тревожит. Он что-то такое чувствует, что открывает, как будто бы, перед ним дверки к какой-то само собой разумеющейся и так необходимой ему истине. Он чувствует что ему легче становится от этой истины. Но он всё равно не верит. И мама сама, будто бы, не верит что так вот легко, просто и быстро всё рассказала. Как в сказке. Ещё только садилась в машину и даже не думала что-нибудь говорить подобное. Она так вот просто и быстро разрушила давнюю наработку – изящно спроектированную красивую постройку, над которой так много работала. Она лишилась в одно мгновение той сказочно прекрасной легенды, которая повествует о ней – благородной приёмной матери, принявшей под крылышко бедного сироту и сделавшей так, чтобы малыш не знал, никогда не догадывался даже, о том что он не родной. Она лишилась этой любимой своей легенды. Потому что теперь он знал. Теперь нечего было бы подобного рассказывать. Теперь сказка становилась не столь лицеприятной. Казалось бы – ей стоило бы не рассказывать мальчику ради его же блага – тогда-то она поступила бы с ним хорошо. Но сегодня ей кажется что хорошо она с ним поступит лишь если расскажет. Очень странно – но так. Всего несколько минут, проведённых в машине наедине с малышом и этой нежной тихой музыкой, перенастроили маму внутри как какой-нибудь сложный электронный прибор. Метель… Белым-бело за окнами… Совсем ничего не видно. Словно другая реальность. Словно другой мир. Другой, странный… белый. И всё другое. Другие мысли, другие чувства. Другие сведения – для неё и для мальчика. Она сама много чего узнает про себя нового, рассказывая новое мальчику. Она сама словно теперь понимает что-то новое про прошлое. А мальчик сидит и не знает – что думать. Забыл про монстров и вообще про телефон, забыл про многое что его окружает и думает только о том – как это так?.. Мама – не мама. Другая какая-то женщина – мама. И у него есть сестра…

– Мам, а где сестра?.. – удивленно наконец спрашивает малыш, – Она почему не здесь?

Мама задумывается, прежде чем дать ответ. Она и сама, действительно, не знает точно – почему сестра не здесь? Ей странно это. Непонятно. Сказать мальчику что она не взяла девочку в семью просто так?.. Просто потому что не захотела? Так что же это за благодеяние наполовину? Разве это тогда доброта?.. Мама пытается что-то ответить не только мальчонке, но и себе самой тоже.

– Ты знаешь… Она не здесь потому что… Потому что… – не знает что дальше сказать мама, – Ты знаешь… А это ведь сложно – быть братом. Не просто. Ты должен быть настоящим мужчиной – стеной и поддержкой для своей сестренки. Ты должен уметь защитить её и помочь в сложной ситуации… – меняет тему незаметненько мама, – Ты должен…

– А она? Мне ничего не должна? – немного надулся малыш, – Я тоже её брат! Вот где она ходит!.. Я тут один… Всегда один. У меня никого нет. А она ходит где-то…

– Ну… – растерялась мама и одновременно обрадовалась из-за того что хотя бы к ней самой претензий у сына нет, – Ну, она тоже ещё учится быть сестрой… наверное. – сказала она и сразу ей стало опять слишком стыдно за то что соврала.

– Ага!.. Учится… чего там учиться!.. А я тут один…

– Ну… отчего же один? – спрашивает мама, – У тебя теперь есть мы с папой. Мы всегда рядом…

– Вы не рядом. Вы всегда не рядом. Вы далеко. – дулся мальчик всё сильнее и сильнее, – У вас никогда нет времени ни играть, ни говорить. Вас никогда нет…

– Но мы… мы много работаем для тебя. – зачем-то сказала мама, хотя работает в их семье только папа, – Понимаешь… что бы ты жил и чтобы всё у тебя было. Потому мы и так часто не рядом с тобой. Но мы очень хотим… Хотим всегда быть с тобой рядом. – опять соврала мама и внутри всё скривилось в душевной рвотной потуге – вся внутренность словно сейчас же захотела изрыгнуть эту ложь. Маме даже удивительно стало от того – как она мастерски и гладко рожает такие красивые и банальные слова, похожие на текст из мелодрамы… которые, при этом, к реальности не имеют совсем никакого отношения… – В конце концов – ты должен понимать, что из детдома мы тебя забрали и… сделали тем для тебя очень доброе дело. – уже строже стала говорить мама, немножечко даже рассерженно и назидательно – наверное из-за того что сильно рассердилась на саму себя, – Мы избавили тебя от нищеты. Ты не живёшь в бедности. У тебя есть хорошая еда, одежда и игрушки. Ты живёшь в хорошем доме, ты получаешь образование, ты имеешь доступ к качественным медицинским услугам… – заговорила мама, переходя на деловой язык какого-нибудь отчёта в важном ведомстве – таком, как то, где работает её муж. Слова о “доступе к качественным медицинским услугам” не меньше удивили их произнесшую маму, чем строки из мелодрамы, звучавшие ранее, – Ты должен быть благодарен за то что мы тебе даём и ценить это, а не обижаться. Потому что ты столько имеешь, сколько многие дети совсем никогда не имели и не будут иметь… Ты многое получил просто так и от тебя в замен ничего не требуют. Только хотя бы достаточную благодарность, чтобы не баловаться и держать себя подобающе. Ты должен всегда помнить что ты всем обязан своим благодетелям и что ты должен вести себя скромно и не требовать большего. Понял?.. – сказала мама, на этот раз книжные, слова – похожие на статью из нравоучительного трактата – и опять удивилась себе. Откуда они так вот просто и необдуманно появляются?.. Всю жизнь она с ним только сюсюкала, а вот теперь – заговорила вдруг так. Жестко и строго. Как неродная. Заговорила в тот самый момент, когда как никогда почувствовала его своим, близким, когда ощутила – всего лишь за несколько минут, проведенных здесь, в салоне машины – какие-то тёплые, добрые, семейные чувства, которых до этого никогда не ощущала. Заговорила так просто, легко и свободно. Будто они – само собой разумеющееся и обдуманное уже тысячу раз. Они прозвучали как не её, но в то же время – как будто бы гораздо более её, чем все другие, ласковые, сладенькие слова. Как будто бы это её тайный внутренний мир взял шефство над языком и заговорил. Как будто сквозь эти слова разглядела теперь мама мальчика настоящую себя – жёсткую, безразличную и требовательную. Ей вновь стало стыдно. Но всё же она не стала пытаться сгладить сказанное – тем более что действительно чувствовала: мальчик её очень злит своей изнеженной капризностью, нервирует неблагодарностью и выводит из себя своей сытой обидчивостью. Всем, что нервирует её, на самом деле, и в ней самой. Она правда злилась и на него и на себя. И не стала ничего исправлять – просто продолжила ехать молча, выключив телефон и копаясь внутри у себя, как в беспорядочно собранной косметичке, где всё посваливалось в одну странную кучу, и где, чтобы найти что-то нужное, придется сначала перебрать и повытаскивать кучу сейчас не нужного… но всё-таки твоего. Собственного.

А мальчик включил демонстративно опять свой смартфон на полную громкость и стал стрелять монстров. Но сам тоже сидит и копается в том, что услышал и, главным образом – в том, что почувствовал. Ему тоже стыдно. Ему, отчего-то, вдруг стыдно стало, до слёз, от того, что последнее ему сказала мама. Обидно до ужаса… но и стыдно. Он чувствует что есть в этом часть от того, что он сам в себе чувствует – то чувство вины и стыда за то – как ему всё приелось, как он не умеет теперь ощутить благодарность и радость за всё то прекрасное, что имеет… Он чувствует что ему назвали его тайный грех или просто проступок – тот самый, что так малыша тревожит. Но, к сожалению, ему не назвали способа решения этой проблемы. Ему не подсказали – как можно исправить себя и положение… И от того мальчику только лишь тяжелее. Он чувствует себя ещё более нелюбимым, чем до этого. Ведь на него накричали. Почти накричали. Совсем не накричали на самом деле, а просто поговорили строго. Но для малыша, привыкшего к сюсюканью – это уже почти равняется крику. Такого он раньше ещё никогда не слышал. Обида на маму становится сильнее. Он знает теперь, что он – не её. Вот, думает – потому-то она и не любит меня… Немножечко лишь утешается бедный малыш мыслью о том – что такая он, теперь-то, совсем несчастная, жертва – такой он горемычный и всеми забытый, такой нелюбимый и брошенный… А ведь чувство такое – сильной жалости к самому себе – как известно имеет особенность улучшать самочувствие нашей души лучше, чем многие и даже очень многие приятные вещи. Малыш обижается внутренне всё больше и больше на маму. Тем больше он обижается, чем больше пропускает неподстреленных монстров на экране, из-за того что отвлекся на собственную обиду. Тем больше он обижается, когда мама вдруг просит его, раздраженно слегка, сделать потише, ведь, мол – у неё голова болит. Конечно болит!.. От родного сына…

– А та меня мама любила? – вдруг спрашивает обиженно мальчик, – Зачем ты меня у неё забрала? Чтобы кричать, да, на маленьких?.. И… и в детском доме меня все, наверное, любили… а тут…

Мама даже не нашлась, что сказать. Внутри у неё разгорелось, действительно, сильное раздражение на приёмного сына – возможно за то же, за что раздражена она была и на себя. За то что он, как и она – избалован, испорчен, капризен, так много себе требует в жизни, не может довольствоваться малым и нужным действительно, а не из прихоти только. Она раздражена. Но после этих слов мальчика, ей почему-то показалось так, что она перегнула палку. Наверное – бедное дитя слишком шокировано всем, только что услышанным… Наверное для детской психики слишком сложно – перенести столько новой и непривычной информации сразу… Наверное – это всё слишком травматично… В голову к маме полезли сто тысяч разных, до того просмотренных, роликов от психологов по воспитанию детей, сто тысяч разных полезных советов и мудростей… Её прошлое самосознание стало к ней возвращаться. Она снова почувствовала азарт играть. Играть в маму – такую, какой и была до того. Она стала опять сюсюкать и говорить мальчику много сладчайших приятных слов, обнимать, уверять в том, что они с папой его очень любят и очень ценят и очень… Всё подряд, что приходило в голову. И стала мама рассказывать малышу – как они сейчас с ним приедут на площадь, и там она обязательно купит ему много вкусностей и покатает на карусельке обязательно, и всё такое прочее… А мальчик внутри почувствовал силу – новую, ещё неизвестную ему раньше силу – давить на мамины чувства своей мнимой обидой на её нелюбовь. Теперь-то он может легко управлять ей как хочет, лишь только заведя такую же песню: о том, какой он бедный, несчастный сиротка, которого вовсе никто никогда не любил. Её излюбленный механизм по вызыванию жалости у окружающих, теперь заработал в обратную сторону. Теперь и её будет частенько переключать именно тот же рычаг, которым переключала она чьё-то мнение. Если только чего-то не случится ещё…

За окном прошла метель. Снег стал слабым и редким. А стены из елок, берёз и сосен по бокам дороги, сменились на многоквартирные городские здания. Они уже въехали в город. По городу ехать пришлось не долго. Довольно скоро они очутились у самого Кремля и мама с мальчиком проследовали к ГУМу пешком, оставив водителя и машину на парковке. Идут мама и мальчик, и про себя думает малыш о том – как теперь он легко сможет выпросить что угодно у мамы – ещё больше, чем раньше мог. А мог он и так очень многое. Даже слишком многое. Теперь-то, может быть, используя своё огромное влияние, он сможет, сегодня же, заполучить что-нибудь, чего ему не хватает для полного счастья. Не понимает малыш, что раз всё приелось – пора чуть поменьше и есть, и спать, и играть, и другие в жизни удовольствия получать. Не знает этого маленький пухленький несчастный, непонятно из-за чего, ребенок. Он думает – что ещё что-то есть… такое, в чём он того самого – нужного ему – счастья не нашёл. Вот-вот он получит это и станет радоваться. Идёт мальчик с мамой на Красную площадь и смотрит по сторонам. Как много вокруг людей!.. И взрослые здесь, и дети, и иногда даже собачки с кем-нибудь идут на поводке. Так много всех!.. Есть дети постарше мальчика и помладше, есть бабушки и дедушки, мужчины и женщины, молодые люди и девушки, есть даже совсем крохотные младенцы. У многих детей так горят глаза!.. Так счастливы детки, глядя на яркие и блестящие украшения! А сколько здесь украшений!!! Сто тысяч самых разных! И такие, и сякие, и расписные, и узорчатые, и блестящие, и сверкающие, и светящиеся, и переливающиеся… Так много, что и не сосчитать! Нет ничего в них удивительного для мальчика. Он смотрит на всё это убранство уныло и понуро. Всё это он видел уже тысячу раз. И здесь он бывал не раз, даже за последние дни, и дома у них куча всяких приятных висюлек, гирлянд и таких же елочек… Чего тут такого?.. Так дома – ещё и тепло, и всегда есть что поесть. А здесь – всё-таки холодно. Как никак – зима и мороз. Пытается мама развеселить мальчика и указывает ему наигранно весело то на одну красивую елочку, то на другую… То на картонную фигурку какого-нибудь персонажа из мультика, то на картонную лошадку, то на снеговика из блестящей гирлянды, то на Дедушку Мороза в красивом кафтане… Всё это не радует мальчика. Он дуется, хмурится и тяжело-тяжело шагает рядом с мамой по мелкой брусчатке. Он очень несчастен на самом деле. Он знает что всё это – праздник. Что всё это – радость. Что всё это – чудно, прекрасно, замечательно, весело, но… Но не весело ему совсем и не хорошо. Он чувствует себя слишком тяжёлым – ведь только что плотно позавтракал, да ещё и в машине перекусил чуть конфетками, которые мама ему сразу стала давать, как только увидела что он обиделся. Он чувствует, что едва переставляет ноги… Он чувствует себя сонным с дороги и от такого большого количества еды. Он слишком несчастен, чтобы хотя бы разок улыбнуться всему тому, что вокруг блестит и сверкает, ликует и радуется. Он слишком несчастен. Он слишком расстроен. Расстроен, растерян, потерян, разбит. Он хочет спать. И знает что если начнёт спать прямо сейчас – то ведь это будет ещё хуже. Так он хотя бы находится посреди самого средоточия праздника. И то, при этом, не рад. А если он даже, волшебным каким-то образом, переместится в свою мягкую теплую маленькую кроватку, где сможет спокойно выспаться столько, сколько захочет – так он всё равно будет не рад. Он будет обижен до крайней степени досады из-за того что лишён праздника вокруг. И он не знает – что делать. Он начинает ныть о том что уж-жжасно хочет спать… А мама не знает – что делать тоже, пытается объяснить сыночку что здесь, к сожалению, негде поспать, да и им сейчас некогда… Что стоит немножечко подождать, пока они не сядут опять в машину – и там уже он сможет прикорнуть по пути домой… А мальчик всё ноет дальше… Ему нравится перекладывать собственную растерянность на маму – пусть лучше она будет перепугана и не знает что делать, чем все эти чувства испытывать будет он. Он так хоть немножечко отвлекается от своей страшно неприятной тяжести внутри – выплескивая её наружу в виде невыполнимой прихоти. Прихоти, которая, как самому ему ясно – ему не нужна. Он не хочет на самом деле спать. Он хочет спать, но не хочет. Он хочет чего-то вообще, но не хочет. Вот подходят они к Красной площади. Здесь много киосков со вкусной едой и напитками – что-то готовится на открытом огне, что-то разливают в картонные узорчатые стаканчики, что-то накалывают на палочки и окунают в карамель, что-то варят в больших железных котлах… Много чего. Всё пахнет ужасно приятно – ванильно, чернично, корично, сосисочно, хлебно, кунжутно, пончиково, сахарно-пудрово, жарено-мясно… Но мальчик не хочет есть. Он слишком объелся сегодня с утра, чтобы ещё что-то хотеть. А запахи та-аакие вкусные!.. Он думает – что возможно вот здесь-то хоть что-то и есть – то, что настоящую принесёт ему радость?.. Как жаль что поел он так много дома простой еды!.. Ведь, лучше бы, смог вот сейчас попробовать столько всего распрекрасного здесь!..

– Ой! Смотри какая карусель! – наигранно восторженно, радуясь как маленькая девочка, говорит его мама, наклонившись к малышу и указывая ему на небольшую карусельку, которая вертится на площади среди толпы, – Ка-кааая потешная!.. – ликует мама, – А давай покатаешься?!. А-аа?!. – мама старается произвести как можно более серьёзный эффект, чтобы обрадовать сына. Но тот куксится и озадачен, пока что, своею проблемой – поесть ему что-нибудь на Рождественской ярмарке, или нет? Хотелось бы, но вот животик полный… А на карусели на этой уже он кружился, и не раз… Много он катался на ней: и на лошадке, и на карете, и на слоненке, и на зайчике. И понял уже по опыту, что карусель только кажется очень прелестной, когдна на неё смотришь со стороны и видишь её целиком. А вот как сядешь на лошадь или в карету – так смотришь ты с карусели на ту же привычную площадь, и видишь всё тех же привычных людей вокруг, а вращаешься, при этом, очень даже медленно. Неинтересно. Совсем. И мальчик раздраженно заявляет что вовсе не хочет он ни на какой карусели кататься. Он слишком уж хочет есть, чтобы вертеться вот так на голодный желудок.

– Мой беднень-кииий!.. – с жалостью говорит мама и улыбается крошке. – Давай-ка сейчас ты прокатишься – пока как раз очереди нет, а потом мы с тобой что-нибудь купим вкусненького, да?.. Ты ведь выживешь, я надеюсь, если проедешь всего-то один кружок сначала?.. Да-вай, да?.. Сол-ныш-ко ты мо-еее!.. Хорошо?

– Хорошо. – угрюмо кивает малыш, подумав, что и правда – ему бы сперва чуть-чуть покататься, чтобы набрать аппетит, а потом уже лакомиться всем прекрасным, что есть в этих чудных ларечках, украшенных в виде маленьких домиков-теремочков, что стоят на площади.

– Ну во-ооот и ладненько!.. – захлопала в ладоши мама. – Пошли!

Мама быстро берёт билет и отводит за ручку крошку к аттракциону. Малыш уже чуть более заинтересован своей знакомой каруселькой. Он думает: “Вдруг я теперь как раз здесь получу то самое счастье, которого мне не хватает?..” Он думает так, потому что увидел глаза нескольких деток, стоящих здесь, рядом с ним. Они тоже ожидают сеанса и глядят во все глаза на фарфорово-белых лошадок, украшенных яркими узорами, на красочные огоньки, которые блистают на карусели, на чудные кареты в виде морских раковин… Они полны радости – эти глаза. Они глядят точно на то же, на что и мальчик. Но только вот – видят там что-то такое, чего наш малыш абсолютно никак не может разглядеть. Они видят какое-то невероятно прекрасное чудо, счастье, радость, восторг, сказку… А мальчик глядит на знакомую карусель и не видит в ней ничего такого особенного. Он нехотя пробирается вместе с толпой детишек на аттракцион, когда приходит время рассаживаться по местам, садится на низенькую карету, ведь нет сейчас сил после плотного завтрака влезть на лошадку, глядит туда, где остались родители. Там его мама приветливо улыбается, машет изо всех сил малышу и готовит уже телефон, чтобы снимать его удивительную поездку на сказочной карусельке. Вот, собственно, и ещё один повод для мамы – так чрезмерно баловать своё маленькое чадо: она получает так много приятного материала для своих соцсетей. А там – в соцсетях – все давно уже знают про то что малыш приёмный. В отличие от него самого. И все восхищаются мамой, которая так его любит и так хорошо потакает его прихотям. Она знает, что эти восторги, которые вызвать она способна в своих знакомых и незнакомых подписчиках подобным контентом – имеют куда большую ценность, чем деньги, потраченные на развлечения мальчика. Вот и теперь – эти триста рублей, отданные за билет – принесут ей ещё много восхищения и похвал от знакомых и незнакомых людей. Она старается держать телефон поровней, чтобы не трясся. А мальчик уныло начинает кататься. Глядит на людские массы вокруг, на яркие-яркие огни, которые горят в дневном ещё, но потихоньку темнеющем, воздухе, на елочки и ларечки со вкусностями. Всё это ему не приносит радости. Всё это несёт ему радость, как сто тысяч ответственных скорых доставщиков с приятными безделушками в руках, которые подходят к его двери, протягивают ему кучу всего наипрекраснейшего… но он, отчего-то, не может открыть дверь. Что-то внутри его сердца мешает – что-то закрыло его дверь. Привалил он свою дверь изнутри чем-то тяжёлым и всё никак это что-то не может убрать со своего пути… Может быть – это просто тот тяжёлый завтрак, который лежит теперь грузом в животике?.. Но нет – ещё что-то… Смотрит мальчик на огни вокруг… Они вертятся вокруг него… По кругу, по кругу… Всё вертится, вертится, вертится вокруг него… А малыша начинает тошнить. Сильно тошнить. Не очень-то просто крутиться на полный желудок. Наконец-то закончен сеанс. И мальчик идёт обратно – к маме. Она сладко-сладко сюсюкает, как и всегда, да так радуется тому что он покатался, словно это она каталась, а не он. Она целует своё пухленькое чадо в щёчки и восхищается тем, как он отлично крутился – как будто бы в этом его есть какая-то особая заслуга. А мальчик совсем уж не рад. Потому что головка у него кружится, ему дурно и нехорошо.

– Ну что?.. Бу-дешь ку-уушать, да?.. – узнаёт у него мама сладенько, – Сов-сееем голодный, да?.. Ну-ууу, мой ма-аааленький!.. Что будешь? Пончики?.. Пончики будешь? Или что-нибудь другое?