Sinderella

***

Пока команда гуськом направлялась к выходу, Ева мысленно застряла не пойми где: то думала о тайном романе Дилана, то возвращалась к Да Хёну. Лишь оказавшись в гримерке, Ева поняла, в чем была причина неловкости с последним. Его слова, ее взгляд в объектив, всяческое пересечение глаз – все это со стороны походило на незаурядное, отчасти интимное действо. Будто новоиспеченные коллеги на самом деле были давнишними любовниками.

Да Хён увидел ее минутную слабость и не выдал с потрохами. Словно джентльмен, попытался привести Еву в чувства, привел к вере в собственное великолепие. Отгородил от ненужного внимания, уберег от лишней болтовни.

Угнездившаяся симпатия заставила девичью кровь вспыхнуть и затечь лавой. Что подумает Дилан, если заметит? Впервые в жизни Еве было глубоко наплевать на его реакцию. Но больше всего в краску вгоняло следующее: девушка не могла разобраться, нравится ей эта окрыляющая свобода или она ей только мешает.

Поглощенная хаотичными мыслями, Ронан заставила себя поторопиться: обычно Дилан возвращался к восьми вечера, поэтому следовало подготовиться. Монотонная практичность сковала ее руки в цепи; спешить модели вовсе не хотелось.

Однако от обязательств крайне сложно отрываться.

Через двадцать минут Ева была готова. Вызвав такси, девушка вышла из здания. Где-то неподалеку она отчетливо услышала бурный разговор на корейском; кажется, голос Да Хёна. Розовые очки, пускай и медленно, все-таки начали спадать. Не скрою: Ева остановилась – но прибытие Дилана по-прежнему будоражило ее сильнее.

Не меньше беспокоила и Мэвис. Какого черта он связался с этой прошмандовкой? Дилан был прекрасно осведомлен, что черноволосая бестия ее недруг номер один.

Прошел еще час. Ева успела принять душ, привести дом в порядок, а вместе с тем и мысли. Девушка отбросила произошедшее в студии в самую дальнюю ячейку памяти. Внутреннее дитя продолжало цепляться за их с Диланом юношество.

Юношество «до» – ведь девушка была уверена, что он ее простит. Рано или поздно Дилан обязательно это сделает.

Он вернулся, как и планировалось. Привычные атрибуты: пышный букет цветов, мерцающая сталью уверенность в тоскливых – тоскливых ли? – глазах.

– Прости, – выпалил он. – Мне правда очень жаль!

– Дилан, милый. – Услышанное грело душу, и модель легонько, практически невесомо погладила его по щеке; будто опасалась, что картинка перед ней всего-навсего мираж.

– Я правда недостоин тебя, – выдал Клейман, прижавшись к хрупкому девичьему телу. – Я самый плохой парень.

– Не говори ерунды.

– Просто… я жутко устал. Я… я так сильно ненавижу себя за эту травму! Ненавижу себя и свою жизнь.

(Ты же понимаешь, что отчасти в наших ссорах виновата ты?..)

Она закусила нижнюю губу. «Нет, это меня ты должен ненавидеть, меня!» – истошно кричало подсознание. Благо ей хватило ума ничего не озвучивать.

Ева задрожала, не в силах унять вихрь чувств. Беды в ее глазах обрели неописуемо сильную мощь, и не было никого, кто смог бы хотя бы утешить. Она одна-одинешенька – разразилось в ее голове ясной молнией в присутствии горячо любимого Дилана Клеймана.

Что-то рушилось. Неизбежно и очень медленно.

Актер почти против своей воли шагнул к ней. Она тихо вздохнула, поникнув в объятиях обидчика. Но никакого облегчения в ее теле не наблюдалось: мышцы напряжены и натянуты, словно гитарные струны. Клейману стоило бы испугаться, однако ему ли не знать, что Ронан никогда и ни при каких обстоятельствах не пойдет против него?

– Все будет замечательно! – уверенно произнесла она, избегая прямого взгляда Дилана. – Я сделаю так, чтобы вернуть тебе былую славу!

Дилан хотел отстраниться, на что Ева сжала его в объятиях еще крепче. Бороться он не стал. Во всяком случае, не в столь важный момент.

– Ты правда сделаешь это? – В его голосе Ева уловила нотки радости.

– Обещаю!

Несмотря на клятву, ее обуревало неведомое желание уйти.

Мэвис – имя резко осело на языке горьким, чуть ли не едким привкусом. Головокружение накрыло с новой силой, унесло Еву куда-то далеко-далеко. Губы сжались в тонкую линию, слова магнитом влекло выйти наружу. И тогда Ева все же спросила:

– Это правда?

– Что?

Ронан шумно сглотнула.

– Что там говорят о вас с Мэвис. – Слово «роман» изречь она так и не сумела.

– А что?

У Евы выбило почву из-под ног. Ее душило стойкое ощущение собственной незначительности, разрастающееся в груди адским пламенем.

– Почему ты не сказал?

– Я не говорил? Прости.

– Издеваешься?.. Как ты мог хранить от меня секреты?!

Дилан вскинул бровь и сурово оттолкнул девушку.

– А я обязан все докладывать?

Отказаться от собственных слов? Нет, не комильфо.

– Ты так сильно стремишься избавиться от меня, Дилан? – спросила она с нотками диктата в стальном голосе. – Даже учитывая мою помощь? Ты презираешь саму мою преданность?..

– Нельзя потерять то, чего нет, – процитировал он Ошо. – Тебе ли не знать?

– Что?.. – презрительно фыркнула Ронан. – Да что ты себе позволяешь?

– Ты не признаешь во мне человека, Иб, потому и усомнилась из-за каких-то там словечек Мэвис, – на удивление спокойно парировал парень. – О какой преданности идет речь?

– Тот же вопрос с успехом могу задать я: почему ты все время беспочвенно ревнуешь?

– Почему? – В его глазах тлела усмешка. – Еще и беспочвенно? Ты правда не понимаешь? Ах, ну да, конечно: не ты же инвалид.

Клеймо «инвалид» металось по комнате, ударяясь о стены. Ева не справлялась со злобой, пускай и понимала, что, если не отступит и не попросит прощения, Дилан настигнет ее и сотрет в порошок. Не опять, а снова.

Девушку это не пугало. Уставшему человеку в принципе чужд страх.

Дилан оставался совершенно невозмутимым – маска на каркасе лица сидела неподвижно. Вот только рука… рука, на которую были намотаны девичьи волосы, потянула сильнее.

– Мне больно, – поморщилась Ева.

Клейман и не думал отпускать. Не отводя глаз, медленно, неторопливо подняв ладонь, положил ее на лебединую шею. Ронан, нервно сглотнув, закрыла веки. Сейчас он начнет душить.