Гендерфлюид

Согласитесь, одно дело ждать своей очереди в супермаркете, чтобы приобрести необходимые товары, и совсем другое – не находить себе места у дверей отделения реанимации в ожидании результатов операции, сделанной вашему близкому родственнику. Однако мало кто задумывался и вообще знает, что сегодня в нашей стране существует такая категория людей, которым волей-неволей приходится ждать на протяжении долгих лет. Их судьба сложилась так, что они сами стали заложниками томительного ожидания. Кто-то из них шёл на это обдуманно, ясно представляя, что следует за такими решениями и поступками, а кто-то оказался в этом положении совершенно случайно, натворив дел в пьяном угаре или же в состоянии аффекта, хотя в последних случаях и это не может служить полным оправданием.

Давно замечено, что ожидание является одним из наиболее трудно переживаемых состояний. Оно отнимает у человека силы, энергию, даже здоровье. Причем нет слишком уж большой разницы в том, чего мы ждем. Хорошее событие, конечно же, ждать намного приятнее, чем плохое. Но его вполне можно не дождаться. И тогда на замену приходит разочарование. Эта эмоция ничем не лучше беспокойства и страха, испытываемых в преддверии грядущих неприятностей. Но самое тяжелое из всего, это ожидание неизвестности, которое точит вам душу, разъедает изнутри, заставляет сомневаться в правильности ранее принятого решения.

Так было и со мной. Оставшись один, я сотни раз прокручивал наш разговор, снова и снова вспоминал детали плана и находил в них множество неизвестных. Еще вчера казавшееся таким оптимальным решение об отъезде сегодня вызывало кучу вопросов: кордоны полиции по дороге, боязнь европейского чиновника перед законом и последующая выдача меня полиции, отсутствие гарантий приезда российской делегации. И наконец, памятуя о бездушии наших чиновников на Родине, можно ли было мне ожидать от них гуманности за пределами страны? Готовы ли они рискнуть своей работой, чтобы помочь несчастной девушке, попавшей в беду или просто вытрут о меня ноги? Сомнений и вопросов в голове с каждым часом становилось больше, уверенности в правильно принятом решении все меньше.

Весь четверг я слонялся по маленькой квартирке как заключенный. Медленно отстукивали секунды, еще медленнее тянулись минуты, час вообще показался вечностью. Сначала я ждал, что Маджид появится после полудня, потом ожидал его прихода сразу после, но он появился лишь поздно вечером. По его лицу было понятно, что новости хорошие, но, так как я не понимал ни слова из его речи, мне пришлось звонить Марии, чтобы потом, взяв у него трубку, услышать, что господин Труассо благосклонно отнесся к тому, что некая русская туристка, потерявшая паспорт и вырвавшаяся из рук злодеев, проведет какое-то время в его лагере, ожидая гуманитарной делегации из Российской Федерации.

После ухода Маджида я снова и снова стал прокручивать все возможные варианты: то, что в составе русской делегации смогу вернуться домой, я почти не сомневался. Оставался вопрос, как меня встретят дома, проглотят ли мою «легенду» и смогу ли избежать пристального внимания спецслужб и пограничников? Намеренно пропускал вариант, что могу получить отказ на этапе первого контакта с делегацией: во-первых, мне казался маловероятным факт, что мне откажут в помощи, во-вторых, я просто не хотел об этом думать, иначе все мои хлопоты и ожидания шли прахом. Нельзя рассчитывать на успех, если начинаешь сомневаться по каждому пункту. Здесь я, наверное, мыслил, как типичная блондинка.

Я вспоминал все известные мне случаи нелегального пересечения границы, даже вычитанное давно, что вывозимых гримировали под покойников, помещали в специальные гробы с вентиляцией и вывозили из чужой страны. Но там действовали спецслужбы и у них, вероятно, были свои нюансы и разработки, неведомые мне.

В любом случае, проблемы следовало решать по мере поступления, сейчас приоритетной задачей было попасть в лагерь и освоиться там в ожидании делегации из России. Обратиться к ним, попытаться улететь с ними домой – эту задачу предстояло решать при очном знакомстве, по ситуации. А что, если… вновь крутилось в голове. Так и не найдя ответов на все эти вопросы, я поужинал и, полежав около часа, пялясь в телевизор и сыграв несколько партий в «дурака» на айфоне, отправился в объятия Морфея.

В пятницу промаявшись до обеда, рванул в соседний магазинчик за хлебом и яйцами, едва дождавшись, когда Азаны со всех мечетей стали призывать мусульман к полуденной молитве. Сидеть дома взаперти, несмотря на строжайший наказ Маджида, было невмоготу. Улица практически опустела, большинство магазинчиков закрылось, работал лишь самый ближайший к нам: то ли хозяин был не настолько правоверным мусульманином, то ли желание заработать было выше, но магазинчик работал.

Помня, что мое лицо показывали по телевизору, я переоделся в традиционную арабскую одежду. Шаровары на мне, по моему мнению, смотрелись нелепо, но они не стесняли движений, а большое черное платье абаи вкупе с головным платком превратили меня в арабку, неотличимую от местных жителей. Выдать меня мог лишь цвет кожи, лица и глаз. Осмотрел себя перед зеркалом: надо немного опустить плечи, арабские женщины ходят немного сутулясь, проявляя тем самым почтение к мужскому полу и покорность судьбе.

Выйдя на улицу, осмотрелся: только редкие прохожие, не считая ребятишек, что, пользуясь отсутствием машин, играли на тротуаре и дороге. Засеменил к открытому магазинчику, стараясь смотреть под ноги, как местные женщины. Не поднимая головы и не смотря на продавца, пальцем указал на резаный хлеб в упаковке и две упаковки по десять яиц. Положив на прилавок десять динаров и получив сдачу пять с мелочью, я не мешкая вернулся в квартиру, не замеченный никем и не привлекая к себе внимания. Очень хотелось просто прогуляться, пройтись пару кварталов и посидеть на скамейке в тени пальм, но это был риск, и риск неоправданный. Хотя вся вылазка не заняла больше пятнадцати минут и лишь на сотню метров, сердце колотилось в груди, как у зайца после погони.

Спустя час улица оживилась, из моего окна на кухне мне было видно, как открываются магазины и поток пешеходов и машин возрастает в разы. Сновали разносчики еды, катили свои тележки продавцы зеленью, направляясь к базару. Пятница в Иордании – выходной день, работать и торговать можно лишь после полуденной молитвы…

Когда наступил вечер, я был готов лезть на стенку от скуки. Снова поиграл в смартфоне в мини-игры, даже попробовал позаниматься физически, но мышцы были слабыми, и после нескольких повторений упражнений я чувствовал себя опустошенным и обессиленным. Я считал минуты, с ужасом переводя в часы оставшееся до отъезда время, понимая, что, если выйду и нарвусь на неприятности, винить будет некого. Приходилось ждать. Никогда в своей жизни ожидание не тянулось так томительно: ни тогда, когда ждал дембеля с армии, ни тогда, когда поступал в техникум и оценки за экзамены были перенесены на трое суток.

Я максимально протянул время, чтобы поужинать позднее и после, попереключав каналы и с получаса послушав душераздирающую музыку местного разлива, с чувством достойно прожитого дня отправился спать. Ночью снились кошмары: я все время от кого-то убегал, при этом я был парнем, но почему-то убегал: убегал от полиции, но полиция была российская, убегал от жены, которой у меня не было, убегал от Андрея, который бежал за мной, крича, что я обманул его с машиной и она оказалась битая. Просыпался, но в окошке по-прежнему было темно. Поворочавшись, снова засыпал, чтобы проснуться через полчаса. Эта ночь, казалось, не закончится никогда.

Утро было повторением прошедшего утра: душ, завтрак, уборка посуды. От мытья полов заныла поясница, так как швабры не было, пришлось ползать на карачках, поднимая попу. Посмотрел бы я на себя со стороны, если бы мог, может, и не так скучно показалось бы медленно идущее время. До обеда валял дурака, играл на смартфоне, смотрел каналы: попалась передача про верблюдов, немного отвлекла, помогла скоротать полчаса.

В субботу ближе к обеду приехала Мария и принесла неутешительные вести: полиция допрашивала ее еще раз и теперь более настойчиво. Если всех других сотрудников опрашивали всего по полчаса, то ее держали около трех часов, грозя депортацией, если она что-то знает и скрывает. Мария была напугана, но понимание того, что моя жизнь в опасности, укрепляло ее, и она смогла не податься на угрозы и не проронила ничего, что могло бы привести ко мне. В отель приезжали из российского консульства. Но сама девушка никого не видела и не знала об этом ничего конкретного.

Полиция также приезжала в Совайме, где поговорила со старушкой, которая сдала мне квартиру, но бабулька меня видела мельком, разговоры с ней вел Рахим. Кстати, Рахим, со слов Марии, также пытался выудить у нее сведения обо мне и, как подозревала Мария, это было под давлением полиции. Мария в этот раз не задержалась, принесла мне несколько упаковок айрана и творог, расхваливая эти продукты. Я попросил Марию обменять четыре тысячи динаров на доллары, с учетом того, что доллары более универсальная валюта и, возможно, они мне понадобятся в России.

Мария отсутствовала недолго, вернулась и принесла шесть тысяч триста долларов, что меня несколько удивило. Но, загуглив, я понял, что курс был грабительским и я потерял по крайней мере тысячу долларов при обмене. После ухода Марии минуты вновь потянулись невыносимо долго. Несколько раз порывался переодеться в арабскую одежду и просто погулять по городу, чтобы убить время. Останавливал риск быть разоблаченным, если ко мне обратятся на арабском языке, хотя разговаривать без весомой причины на улице с женщинами здесь не принято. Но взвесив все за и против, вновь решил не рисковать, нельзя было мелочью испортить запланированный отъезд.

В понедельник и вторник Мария должна была работать, но она обещала поменяться, если позволит хозяйка магазина, и вернуться во вторник с утра. Планируемый отъезд был назначен ближе к одиннадцати часам, ехать всего час-полтора, поэтому Мухаджир, со слов Маджида, так решил. В воскресенье и в понедельник я чуть с ума не сошел: не помогал ни телевизор, ни смартфон. Даже физические упражнения отвлекали ненадолго. Несколько раз пожалел, что не попросил Марию привезти спиртное: но, вспомнив последнюю попойку, решительно отмел такие мысли. Увидит меня Маджид выпившим и передумает помогать.

Я часами сидел на подоконнике на кухне, разглядывая жизнь на улице, затем мерил комнату, перебирал свою одежду, в сотый раз все перекладывая. Ночью в понедельник не мог уснуть несколько часов, временами засыпал, но испуганно просыпался, вообразив, что Мухаджир уехал без меня, что я не услышал стук в дверь, что меня не смогли добудиться. За эти несколько дней я стал крайне дерганым, ел мало, спал плохо. Ко всему присоединилось расстройство кишечника на нервной почве. Утром пришлось немного затянуть лифчик. Если так дальше пойдет, стану похожим на анорексичку.

«Господи, дай мне силы дотерпеть этот последний день, прошу тебя»! Лишь когда на востоке стала сереть полоска неба, я провалился в крепкий сон. Проснулся я в девять, до времени назначенного отъезда было примерно два часа. Теперь, когда оставалось всего ничего, закрались сомнения, правильно ли я поступаю. Что ждет меня в этом лагере, где массовое скопление людей, переживших войну, обозленных на всех и вся? Вряд ли это самое лучшее место для молодой, одинокой и симпатичной девушки. Не совершаю ли я очередную ошибку, торопясь примерить новую беду. Может, там вспышки инфекционных болезней? Видел один раз передачу про похожий лагерь в Африке, где один народ загнал в резервацию другой, мирно уживавшийся с ним веками. До сих не могу забыть лица детей, умиравших от болезни, с впалыми животами, с ребрами, на которых можно изучать анатомию при жизни. И чувство безнадежности и отчаяния в глазах матерей, смотрящих на своих умирающих детей.

Чтобы отвлечься, я сделал небольшую разминку, поприседал, порастягивался, и несколько раз отжался. Вещи со вчерашнего вечера были уложены в чемодан, но подумав, я решил сменить свою одежду на арабскую.

Приняв душ и позавтракав, я набрал Марию:

– Привет, ты сможешь приехать сегодня? Присутствие девушки мне придавало уверенности, хотя сама Мария была трусихой.

– Я уже еду, – ответила девушка сквозь посторонний шум, в котором можно было узнать звук двигателя автобуса.

– Будь осторожна, помни о возможной слежке, – я отключил телефон, не дожидаясь ответа девушки. Если представить совсем уж фантастический вариант развития событий, что телефон Марии на прослушке, то я не хотел давать времени слушавшим определить свое местонахождение. Про то, что телефон можно вести дистанционно и даже в выключенном состоянии, я предпочел не думать. С другой стороны, не такая я важная птица, чтобы на мои поиски привлекали серьёзные силы и технические средства. Местной полиции, наверное, и вообще на меня дела нет, не дави на них туристическая компания, несущая ответственность за Александра, не шевельнули бы и пальцем. Возможно, не заинтересуйся этим делом посольство, оно отправилось бы в корзину для мусора.

Мария появилась через час. Сегодня она выглядела наряднее обычного. При ее виде у меня сжалось сердце, мне предстояло уехать от этой чрезвычайно милой и доброй девушки, которая оказалась единственным другом в чужой стране. Эта девушка не испугалась, хотя была трусихой, не поддалась на угрозы и нашла возможность в рабочий день приехать проводить меня, чтобы я не чувствовал себя одиноким.

– Маджид не появлялся? – с порога спросила она, обнимая меня.

– Нет, думаю, пока рано, – я помог Марии, взял у нее сумку с продуктами, – зачем столько много? Я же все равно сегодня уезжаю. Куда мне все это тащить, не зная, как я там размещусь, не зная, есть ли там холодильник. Я скорее ворчал, хотя был благодарен девушке за заботу.

– Неизвестно чем там кормят, надо взять с собой запас на пару дней. Мария начала выкладывать продукты из сумки. Я же, убрав в свой чемодан все, что могло мне пригодиться, со вздохом стал облачаться в арабскую одежду. Надо было привыкнуть, ведь мне предстояло ехать в лагерь именно в ней.

Мария прыснула со смеха, когда перед ней предстала новоявленная арабка.

– Ты слишком высока для арабки, – заявила она, – они все щупленькие и мелкие до замужества, однако, как родят, сразу раздаются вширь, их легче перепрыгнуть, чем обойти. Вот так, перебрасываясь шутками и попивая кофе, мы убили часа полтора, когда раздавшийся звонок не возвестил, что у нас гости, причем гости, нами ожидаемые.

На пороге стоял наш сосед Маджид и его почти точная омоложенная копия, брат Мухаджир. Мухаджиру на первый взгляд было лет пятьдесят. Грубое обветренное, практически безбородое лицо, если не считать маленького островка щетины на подбородке, руки труженика, все в мозолях. Одетый скорее по-европейски, нежели по местному этикету, Мухаджир был немного выше своего брата и, возможно, поэтому сутулился. Но было одно отличие: глаза Мухаджира были глазами торгаша и афериста. Не будь он братом Маджида, я бы не осмелился доверить ему себя в этой поездке.

Они оба прошли в комнату и, при участии Марии, мы снова повторили наши действия по пути в лагерь беженцев. Я должна была изображать дочь Мухаджира, а чтобы меня не вычислили, я должна была изображать немую с рождения, поэтому мне категорически было запрещено пытаться разговаривать в случае проверки. После того, как мы дважды прошлись по сценарию, и от меня было получено четкое заверение, что я слепа и нема во всем, что касается общения, Маджид прочитал коротенькую молитву и, проведя руками по лицу, поднялся. Он что-то отрывисто сказал брату и вышел в дверь. За ним, взяв в руки мой чемодан, спустились мы все. Мухаджир замыкал наше шествие, он же закрыл квартиру и передал ключ брату.

Пройдя метров сорок, мы свернули в проулок, где стояла машина продавца зеленью. Это был фургончик, кажется Isuzu, состоящий из полуторной кабины на пять мест и грузового каркасного отсека, обтянутого тентом. Мой чемодан Мухаджир поставил во втором пассажирском ряду, а мне открыл пассажирскую дверь первого ряда, рядом с собой.

– Я думал, у них женщинам не принято садиться спереди, – обратился я к Марии.

Арабы – это целый отдельный мир, со своими законами и обычаями, и нет хуже врага, чем оскорбленный араб. Он будет долго выжидать и непременно отомстит, когда сам обидчик уже давно забудет про нанесенную обиду. Поэтому я старался не нарушить невзначай местные обычаи, не хватало еще ко всем моим проблемам получить затаившего обиду врага.

– Это касается жен, дочерям такое не запрещается, – сразу ответила мне Мария и перевела мои слова для арабов. Они заулыбались и Маджид, подойдя ко мне, нежно притянул меня к себе: я уткнулся носом в плечо старика. От него пахло специями и какими-то восточными благовониями. Этот старик серьезно изменил мое отношение к арабам: до знакомства с ним я считал их вредными, падкими на лесть мужчинами, готовыми обязательно тебя обдурить и воспользоваться ситуацией. Иногда достаточно одного человека, чтобы коренным образом изменить мнение о народе.