На крышах Ахена. Рассказы

На крышах Ахена. Рассказы
Иван Владимирович Кретов

Сборник рассказов современной прозы. Боль 90-х, светлое детство, отношения с родителями и много кофе с рок-музыкой. Сборник составлен и выпущен в печатном варианте в рамках международного творческого проекта ДЖиН. Главный редактор Анастасия Леванова. Заказать печатное издание можно через проект ДЖиН и лично у автора.

Иван Кретов

На крышах Ахена. Рассказы

Бессонница

Её голова уютно лежала на моей руке. Я слушал, как она сопит. Лучший звук в мире – мне есть с чем сравнивать звуковую палитру радости, тихой или громкой.

Помню, недавно обняла и прошептала: «Не обижай меня, пожалуйста».

Как?! Как такое возможно? Я лучше ногу себе прострелю, чем обижу её!

Знаете, что ужаснее самого страшного? Не потеря любимого и родного человека, а прямая вина в потере. Об этом редко пишут поэты. А если пишут, то не передают всю боль и безысходность виновной стороны. Душа должна высохнуть прежде, чем обидеть, а затем потерять.

Как мне убрать тревогу и стать открытым до самых мелких частиц души? Каким нужно быть рядом с любимой женщиной, чтобы увидела, подумала и приняла? Всё просто. Кошки. Пофиг пушистым на вес, рост, должность, машину и прочее. Главное искренность, нежность и забота. Как у Creed в песне «С широко открытыми руками»:

With arms wide open

Under the sunlight

Welcome to this place…

В детстве вышел во двор – солнце, и открыт миру, ждёшь каждый день нового, интересного. Это во мне осталось, самое важное.

Похоже, она рассмотрела. Я же старался быть с ней, как с кошкой. Нежным и открытым.

Перевернулась на другой бок, уткнулась носом в ладонь. Теперь я понял, для чего мне бессонница.

Возвращение

Олег красивым абриколем загнал «свояка» в лузу. За соседним столом послышались одобрительные возгласы. Затем последовал прямой шар в среднюю, который он сыграл нищенским ударом, не рискуя сделать подставку сопернику.

– «Слог – человек», как сказал Карамзин, – Сергей наполнил рюмки, стараясь утаить гримасу разочарования.

– Не в этой игре, да и не про меня. Всегда шатает из стороны в сторону. Другое дело ты: походка, почерк, даже куришь – во всём своя манера, натура.

Сергей подошёл с полными коньячными рюмками.

– Олег, – сказал он, – я знаю тебя с восьмого класса. Я и жизнь знаю класса с седьмого-восьмого, с тех пор, как остался один за старшего с братьями, сестрой и склеротичкой-прабабкой. И уже давно не верю ни в Деда Мороза, ни в бескорыстную любовь, ни в оправдательный приговор без денег, – его голос становился всё громче.

– Сергей, на нас смотрят. Я всё расскажу потом, обещаю. Ты дашь мне то, о чём я тебя попросил?

– Не перебивай, – пророкотал уже не человек, а орган весом за шесть пудов. – И ещё. Ты никогда не умел играть в бильярд, «американку» два часа мусолил, пока не выносили пьяным. А там, где ты отдыхал год и два месяца, в карты можно научиться и ещё, пожалуй, многому. Но бильярд! Да так, как сейчас, ровно, уверенно. А осанка, осанка-то.

Он упал в кресло. Шумно отдышавшись, выпил, не глядя на друга. Затем, всё ещё недовольно качая головой, произнёс:

– Под твоим водительским сиденьем уже, ребята час назад положили. Не понимаю, ничего не понимаю. Неужели она стоит того, чтобы так рисковать? А, дружище? – голос его стал мягче, а глаза смотрели по-прежнему ласково.

– Дело не в ней. И не в сыне.

– Тогда в чём? Объясни старику.

– Рецикл. Ну, как бы перерождение. Вот жил человек, сомневался, искал, находил. Потом всё, взрослым стал. Понял, где добро, где зло. Для себя – значит, добро, значит, правильно. Кто мешает – зло. Всё по полочкам. Жена – значит, деньги, одежда. Ребёнок – игрушки, только не мешай. Друзья – те, от кого польза. Как тебя сохранил, удивляюсь!

– А я – мудрый клоун, – Сергей довольно улыбнулся и скорчил рожицу.

– А потом вся отлаженная система ценностей рушится, и ты можешь только наблюдать. Пытаешься всё назад вернуть – только хуже выходит. Пытаешься заново жить – сплошное лицемерие. Ну, прямо как в писании, «новое вино в старые меха». И на самое дно. Становишься отходом. Естественный или искусственный распад. Дальше процесс – восстановление вещества, говна, в которое я превратился. Заново воссоздаётся что-то ещё нужное, способное приносить пользу. Ну, вот и со мной что-то похожее произошло.

– Да, брат. Тут лишний раз промониторишь дела свои и с генералами в бане дружбу закрепишь, а то вон как людям в СИЗО голову сносит, – Сергей поднялся, дал знак телохранителю, что пора. – Олег, ты хороший парень. И всегда таким был – надёжным другом и партнёром, нормальным мужем и отцом. Ну, попал, ну, выпутался. Отдохни с месяц, вся дурь выветрится. А про Ленку… Тут, конечно, сын, понимаю, но у них как бы любовь, сплошная стабильность. Финансовая тоже: у него отец – учредитель банка. Опасения излишни. Тебя ждут, чтобы развестись. Думаю, глупостей ты не должен наделать. В общем, не слабак, знаю, справишься.

Друзья обнялись. Олег немного задержался, заказал ещё кофе.

На улице мело, но сигарету выбрасывать не стал. Открыв дверь Туарега, пошарил под сиденьем. В тряпичном свёртке наощупь узнал знакомый рельеф ТТ. Он вспомнил, что уже полтора года не держал оружие в руках. Прислушался к себе. Нет, ничего не осталось. Просто кусок железа, и всё.

Для начала заехал в торговый центр в отдел «Paul&Shark», весьма удивив продавщиц выбранной чётко и быстро полной осеннее-зимней экипировкой, которую и надел тут же, сложив старое в мешок и попросив выбросить его. Далее – салон, мойка, лёгкий обед. В санузле долго смотрел в зеркало. Глаза стали другими. Как у студента, ясными и немного наивными и, как у старика, задумчивыми и глубокими. Страха в них уже не было, но и смелости тоже. А вот она сейчас очень нужна, предстояла встреча с сыном.

Стараясь просто ни о чём не думать, Олег подъехал к детскому садику. Прошел через два поста охраны и зашёл в группу. Голос сына узнал сразу – звонкий, эмоциональный, с еле заметным дефектом речи при волнении. Малыш оправдывался перед воспитателем за плохое поведение на обеде. Набрав полные лёгкие воздуха и выдавив его в ладонь, чтобы снять напряжение, он перешагнул порог группы.

– Следовало, по крайней мере, позвать меня. Даже, если ты прав, всегда лучше решить конфликт мирно. Так, Алёша? – воспитатель строго смотрела на насупившегося пацана лет шести-семи. – В прошлый раз ты вёл себя разумно. Значит, можешь.

– А-алевтина Леонтьевна, я же сказал ему…

Ребёнок посмотрел на дядю в дверном проёме и замер, нахмурив брови. Он так всегда делал, когда что-то или кого-то вспоминал.

– Папа?

– Да, сынок, да, Алёшка, – противный комок в горле мешал говорить. – Я вот приехал, и сразу к тебе.

– Ты так долго был на Дальнем Востоке, редко звонил.

В голосе сына не было уж такого сильного упрёка. Он говорил, как показалось сперва, спокойно.

– Алёша, это твой папа? – заулыбалась воспитатель, оценивающе разглядев новоприобретённый гардероб и одобрительно склонив голову набок. – Ну так подойди к нему, поздоровайся.

Олег сам первым протянул руку и приветливо улыбнулся. Дистанция нужна была во избежание сильнейшего внутреннего порыва. Хотя, а ну его, сам не зная кого, послал подальше Олег и крепко обнял Алёшку, поднял и пристально посмотрел в глаза. «Да, мой сын, мой, и я смогу его защитить», – думал он, всё крепче сжимая малыша.

– Ну папа. Ты чего! – Алёшка, как котёнок, выкарабкался из цепких объятий. – Ну ты даёшь, чуть кишки не выдавил. Давай, я сейчас доиграю немного, и мы поедем домой… или к тебе, – здесь малыш немного смутился, но детская психика в таком возрасте быстро включает защиту от негатива, и ребёнок спустя пару секунд уже увлечённо играл с друзьями.

Олег не стал разговаривать с воспитателем, хотя она так и вилась около него, а вышел на улицу и закурил.

Два года назад за занавесом деловых встреч, деловых пьянок, добыванием хлеба насущного в объёмах, превышающих все естественные и противоестественные потребности, он не заметил, как жена стала отдаляться. Вначале она просила его помочь с устройством на работу. На любую работу для преодоления комплекса домохозяйки, развившегося за шесть лет затянувшегося декретного. Каждый раз, когда он эмоционально описывал свои подвиги и предстоящие блистательные перспективы по реализации новых планов, Ленка смотрела с тоской в глазах, с немой просьбой помочь ей сделать такой трудный шаг и устроиться на любую работу. Он смеялся над её неуверенностью, отшучивался, говорил, что при его связях финансовый директор в крупной строительной компании ей уже обеспечен. Но никому не звонил, не просил при встречах, задвигая просьбы жены в самый глухой и пыльный участок подсознания. «Всё устроится, дорогая, вот увидишь!» – эта фраза уже стала дежурной, только произносил её Олег, стараясь не смотреть жене в глаза. А потом Лена через одногруппницу устроилась в контору бухгалтером. Она пришла домой счастливая, долго рассказывала ему про замечательных людей на работе, про крылья у неё за спиной. Она много говорила. А он молчал. Потом разразился скандал, причиной которому был обозначен сын, его занятия в школе олимпийского резерва по гимнастике, музыкальная и художественная школы, отсутствие внимания со стороны матери и ещё, ещё много всего, что скрывало ущемлённое мужское самолюбие. «Как так, какая-то одногруппница, простым бухгалтером, а она ещё и счастлива!» – недоумевал Олег. Чего не хватает? После этого разговора недели две, может, три они не разговаривали. Ребёнок очень сильно переживал, заикания стали усиливаться. Жена вынужденно оставила работу и, после месячных хождений по врачам, устроила Алёшу в логопедическую группу. Сама, без связей, без денег. И без него.

Вскоре Олег попал. Крепко так попал с реализацией грандиозных планов. И единственной блистательной перспективой было получить от семи до двенадцати лет общего режима. Три месяца он рассовывал немереное количество денег ментам, прокурорским, судьям через адвокатов. Продал машины, земельные участки, долю в строительном бизнесе. А Лена снова устроилась на работу, где познакомилась с замечательным человеком, который, как она говорила подругам, помог ей справиться с кучей комплексов и фобий – наследством от мужа, уже почти уголовника.

Олега закрыли в СИЗО. Единственным человеком, способным ему помочь и хотевшим этого, был старина Сергей. Но Олег отказался. Отказ прозвучал в такой форме, что не только школьный друг, но и родная мать может отвернуться.