Индульгенции

– Они-то нарешают, – вздыхаю. – Что дальше думаешь делать?

– Жить, наконец-то, Федя, жить. А ты?

– Я тоже, Олег. Я тоже.

– Ну, бывай, – подает мне руку Володя, и он оказывается замыкающим в этой цепочке уезжающих на такси.

Вечеринка в честь моего внезапно нагрянувшего в разгар весны Дня рождения, в принципе, удалась. Уборки здесь примерно на всю ночь, но завтра не на работу, что уж там.

Ну, да, как же не полицемерить, да, Федя?

Алена не пришла. Когда я организовывал этот сборище на пять-шесть человек, вдохновившись жизнеутверждающим посылом Олега, я, конечно, мечтал увидеть ее. И она до последнего не отказывалась. Вот только дураку понятно, что она устала видеть мою рожу, и после всего, что было, она имеет полное право меня динамить. Возможно, и Антон был против. Хотя, ему-то, в первую очередь, насрать и на меня, и на нее. Я вообще не понимаю, как она его утащила на это социальное днище – договариваться о моем лечении сначала у онкологов, потом в Бехтерева. Он – человек другого мира, и там лечат не суицидников на почве одиночества и нищеты, а зависимость от кокса по двенадцать штук за грамм.

В любом случае, компания разошлась, и я могу сделать то, о чем так мечтал уже где-то час. Упасть на пол прямо в прихожей и отдышаться. Я давно так долго и уверенно не симулировал отличное состояние и бодрость духа, и если сейчас кто-то вернется, забыв мобильник, я скорее провалюсь под пол, чем встану. Меня сковывает боль, и температура явно уже зашкалила за сорок.

Полежав так с полчаса я доползаю до того самого дивана, который видел меня во всех самых дерьмовых моих состояниях и вытаскиваю из-под подушки свой главный подарок самому же себе. Увесистый, но отлично сидящий в руке.

Я мог бы завидовать всем тем, с кем сегодня пил, болтал и слушал музыку. У них есть полноценные жизни, и они знают, для чего они нужны. Но в отличие от них всех, я не боюсь посмотреть в лицо фактам, которые чреваты для меня гибелью. Я смотрел им в лицо когда готовился к первой операции, я заглянул туда же пьяным в хлам, когда меня принесли на вторую и я одним глазом глянул на них, когда пришел к мысли, что пора собираться в ад через веселящий коктейль.

Конечно, я понимаю, что тот первый раз был совсем не тем, о чем я думаю сейчас. Вообще, осознание того, что за одно мгновение исчезнет все – совершенно непримиримая со здравым смыслом вещь. Когда я запивал бухлом убойные колеса, где-то в глубине души у меня теплилась надежда на то, что я открою глаза – и все станет, как раньше. Не то, чтобы это была надежда на некое пробуждение и переосознание жизни или на то, что все вокруг вдруг поймут, как были неправы, не понимая меня – жалкого депрессивного клоуна, из своей спасенной, в общем-то, жизни сделавшего посмешище – существование, не более того. Просто хотелось совершить хоть какой-то поступок, сделать хоть что-то радикально новое, и, конечно же, вместо поиска новой работы – с которой, впрочем, и так, благодаря Володе, все сложилось, – или нового увлечения, а то и новой девушки, нового места для жизни, я погнался за дешевым позерством. Как и все безвольные мудаки. А вот этот кусок железа – нет, этот красавец «макаров» – уже не даст шансов на возврат. Еще вчера я думал о том, что жизнь и так разрушена – дальше некуда. Потом сомневался, потом решался и смирялся, и все это за один день, а теперь, когда патрон в обойме, и одно нажатие на курок решит все, я просто остаюсь где-то между двух огней, но выбор в любом случае будет сделан – из двух вариантов не выбирают дважды, – и я понимаю, что пора взять и…

ПОСЛЕДНЕЕНЕВЫСКАЗАННОЕ

Casus dementis correctio fit sapientis.

…несмотря на работающий кондиционер. Половину времени полета я стараюсь смотреть в иллюминатор, но внизу слишком облачно, и я не ощущаю расширения пространства. Тупо пялюсь в потолок. В инструкцию по безопасности на борту. На крашеную блондинку в прозрачной кофточке справа, у противоположной стены. На лифчик, в котором потерялась ее крошечная грудь и на ее мерзкую ямочку на подбородке. Эмоции это все вызывает примерно одинаковые. Пустые. Меня сдавливает салон. Мне мало места, и я не представляю, как сделать так, чтобы его стало больше. Выкручиваю обдув на максимум. Если бы.

Я стараюсь не смотреть на Ольгу. Она уснула в начале полета, закинувшись легким снотворным, потому что она немного переживает во время полета. По ее словам. По факту – она жутко боится высоты и всего, что с ней связано. Однако риск полететь на самолете той же марки и авиакомпании, что упал в прошлом году на рейсе в Архангельск, она считает оправданным, потому что мы вроде как устали и летим отдыхать. К морю, солнцу и прочим тривиальным, практически детским радостям жизни среднего класса.

Все это смахивает на результат некоего помешательства. Говорят, это симптом надвигающегося психического расстройства – спрашивать себя периодически, кто ты и где ты. Я не знаю. Возможно, я довожу себя до края, до нижней планки терпимости к самому себе. Возможно, я скоро начну презирать себя. Увы, этот процесс часто необратим. Ты разочаровываешься в авторитетах еще в детстве, видя ошибки своих родных. Потом разочаровываешься в искренности окружающих и их чувств, будучи подростком. Разочаровываешься в людях в целом, когда начинаешь взрослую жизнь. Разочаровываешься в идеалах, когда видишь, как легко предают их те, в кого ты верил. И последним этапом становится разочарование в самом себе. Дальше – или забвение и наркотический угар или полнейшая свобода и беспринципность. И то, и другое может лишить шанса наслаждаться жизнью, чувствовать что-то, а не просто позволять себе все.

Я перехожу черту прямо сейчас. При посадке. Мне так кажется. Ольга просыпается от легкого тычка, хмуро смотрит вокруг. Дежурно улыбается мне, считая, что мне это нужно.

Я перехожу черту прямо сейчас. Мне необходимо уйти от самоубийственного ощущения угнетенности, от чувства вины за желание элементарной справедливости. Я спорю с самим собой. Спорю не первый месяц. Сознание каждый вечер наливается усталостью, угнетаются былая жизнерадостность и желание получать удовольствие. Крошится потенция – как следствие. Я знаю, что я не прав. И поэтому мне нужно менять все. Лучше места, чем Средиземноморье, для этого не найти.

«Благодарим вас за выбор нашей авиакомпании…»

Я перехожу черту прямо сейчас. Встаю из кресла. Нащупываю мобильник и выключаю авиарежим. Я не был так близок к краю никогда. Я прилетел не затем, чтобы нежиться на солнышке и бухать на пляже. Я прилетел, чтобы проверить себя. Чтобы получить ответ. Чтобы перестать плыть по течению.

Выхожу из самолета, щурясь от солнца. Ощущаю прилив духоты. Кипящий воздух приморского аэропорта. Легче, чем в салоне, не стало.

В вечер, когда мы встретились с Ольгой впервые, все пошло не так. Я неудачно вышел из машины, заезжая за цветами, и наступил в обширную лужу. Испачкал брюки. Машина отказалась заводиться по неизвестной мне причине. Я крутил ключ минут пять. Потом понял, что садится аккумулятор. Меня все достало, и я решил доехать до места на такси.

Однако же, свидание удалось. Правда, я ощущал себя не в своей тарелке, но Ольга оказалась довольно активной, сознательной девочкой, и не дала нам обоим заскучать. Знакомясь с ней через интернет, я предполагал, что она будет скромнее и сдержаннее. Тем не менее, мне все понравилось, и я решил основательно добиваться ее внимания. Спустя неделю я уже проснулся с ней в своей постели, в трехкомнатной квартире на Комендантском. Спустя полтора месяца она согласилась ко мне переехать. Я предполагал немногое. Я не ждал перспективы в виде двух с половиной лет совместной жизни. Тем не менее, мы умудрялись оставаться вместе все это время. Сейчас трудно сказать, что именно нас так прочно удерживало. Мы никогда не признавались друг другу в любви. Не говорили о семье, перспективе, детях. Тем не менее, заботиться друг о друге, быть на связи, вести совместное хозяйство и заниматься сексом мы не уставали. А что еще было нужно?

Видимо, чего-то не хватило. Вряд ли денег – я получал вполне неплохо уже на тот момент, будучи ведущим менеджером по закупкам, да и она, работая в девелоперской компании, получала хоть и в три раза меньше моего, но недостатком средств на косметику не страдала. Где-то в этой области я тоже ощутил свою ошибку, но это уже стало совсем неважно.

Оглядываясь назад, я вижу, что меня практически все устраивало, и именно поэтому я так сомневался насчет того, что делать дальше.

Мы гуляем по незнакомому городу уже час. Без карты, без ориентиров, просто наудачу. Ольга уцепилась мне за руку и изредка выражает удивление или восхищение местной флорой или каким-нибудь маленьким памятником. Я жду не дождусь момента, когда мы окажемся непосредственно у моря, и я попытаюсь уловить гармонию бриза и волн. Впрочем, надежды на все это немного.

Я смотрю на Ольгу. Она мило улыбается, по привычке немного сжимая губы, словно бы боясь лишний раз хвастаться своими безупречно отбеленными частным стоматологом зубами. Я нервно дергаю уголком рта. Мне нечего ей сейчас сказать. Я поддакиваю, услышав ее предложение перекусить и выпить чего-нибудь местного, и мы идем в ближайший ресторан. Я выжираю три крупных бокала местного красного вина. Становится легче. Немного.

Я до сих пор не смог разобрать, в чем заключалась моя ошибка в тот день, когда, как оказалось, прозвучал первый тревожный звоночек со стороны ольгиного поведения. Основных варианта я нашел два. Первый – в том, что я пустил ее в тот клуб одну, сославшись на занятость. В тот вечер я действительно основательно завис на работе, что было редкостью. Второй вариант – в том, что приехал за ней. Тогда я дал ей время до половины первого. Она согласилась, что успеет, но обширной слепой надежды на результат у меня не было – ее пьяный в хлам голосочек нельзя было трактовать двояко.

Я подъехал к клубу в двадцать минут первого. Через двадцать минут терпеливого наблюдения за дверями и вычисления самого глубокого декольте из всех, проходивших через них, я увидел подругу Ольги Машу, танцующую на ходу нечто среднее между твистом и полькой. Она вывалилась из клуба и пошла дальше трясти своей неподъемной грудью, запрятанной в призванное создавать из ее жирного тела подобие фигуры платье.

Далее из дверей клуба вывалилась моя любимая, и вел ее под ручку какой-то паренек в короткой лиловой рубашке, с легким стайлингом на голове. Я скрипнул зубами. Сжал рукой руль «мерседеса». Стал ждать дальше. Мне стало жутко интересно, куда вся эта процессия направится. Приятным моментом я счел разве что то, что по времени Ольга почти уложилась. По крайней мере, совесть ее подстегнула выйти. В это я хотел верить.

Паренек пытался приобнять ее, но Ольге явно было хреново. Она здорово перебрала, и потом, кстати, это привело к прочистке организма в течение доброй половины ночи и жуткому похмелью. Но после выхода из клуба она просто отошла за угол и рухнула на корточки, конвульсируя. Проблевавшись, она встала, шатаясь подошла к стене и уселась, опершись на нее спиной. Паренек подошел и стал ее вроде как успокаивать и предлагать пройти в его машину. Тот факт, что девушка в состоянии «ниже нуля», его, видимо, не смущал.

Я потер переносицу, едва не сломав ее. Разобрался в своих чувствах. Во мне боролись, в основном, презрение, отвращение и ненависть. В момент, когда паренек повел-таки Ольгу к своему кабриолету «бмв», ненависть оказалась сильнее прочих. Я выдернул ключ, вышел, захлопнул дверь. Подбежал к «бмв». Дальше было много мата, квадратные глаза паренька, несвязный лепет чуть не падающей в обморок Ольги, какая-то бессмысленная болтовня ее истеричной жирной подружки. Устав во всем этом участвовать, я тупо взял Ольгу на руки и понес в машину. Парень с «бмв» разочарованно плюнул на асфальт, закрыл тачку обратно нажатием кнопки на брелке и вернулся в клуб. Жирная подружка что-то вопила вслед, но я разобрал только слова «козел», «сами разберемся» и «я ментов вызову».

Ментов никто не вызвал. Ночь прошла, как маленькая постановка на тему ада. Субботним утром Ольга смотрела виноватым взглядом, вяло пыталась улыбаться и обещала, что больше такого не повторится. Верил ли я ей тогда? Раз триста верил. Просто выхода не было. Я не мог ее потерять. Я не мог превратить такой мелкий, незначительный косяк в серьезный повод для ссоры или, тем более, расставания. Я не мог ее потерять.

Ольга явно недовольна. Тем не менее, она достаточно утомлена за день и засыпает на огромной кровати в гостинице. До этого, кое-как кончив в неплотно прилегающий к едва стоячему члену презерватив и вытащив все это добро из ольгиного тела, я ухожу в ванную. Подмываюсь. Смотрю на себя в зеркало. Как обычно, не узнаю. Это странно – мне часто кажется, что моя внешность не соответствует внутреннему содержанию. Конечно, я никогда не был уродом, но и каким-то особым красавцем себя не назову. Средняя, обывательская внешность. Средний, обывательский седан «мерседес» за четыре миллиона. Средняя зарплата в районе трех-четырех тысяч долларов. Со временем мне стало казаться, что так живут все вокруг – у всех новые «бмв», «мерины» и «вольво», у всех квартиры по сотне и больше метров, у всех обывательский рай. Иногда я не понимаю того мира который вижу снаружи, когда еду на работу, с работы, по делам. Не понимаю тех, кто толкается в трамваях вместо того, чтобы купить себе хоть какой-то тарантас, хотя бы подержанный «бмв». Не понимаю торгующих овощами и семечками бабулек, за всю жизнь так и не добившихся ничего и оставшихся в ожидании смерти с дырой в кармане и в сорока квадратных метрах. Не понимаю раздающих листовки симпатичных девочек, которые смело могли бы подрабатывать проститутками или просто в эскорте.

Но сейчас я не понимаю себя. Мне кажется, что я не такой, как есть в зеркале, но стоит мне спросить, какой я на самом деле, и ответ, вроде бы столь очевидный, расплывается где-то вдалеке. Я не знаю, кто я. Я тону в самом себе и том, чем себя окружил, во лжи и лицемерии, за которыми, в общем-то, никогда ничего существенного спрятано и не было. И в такие моменты – моменты осознания чего-то странного и страшного – даже Ольга с ее списком достижений теряет значение. Вот только я знаю, что будет утро. Будет ее лицо. Будет та же боль.

Я выхожу на балкон. Смотрю в глубину южного неба. С непривычки может показаться, что рядом, на расстоянии вытянутой руки начинается открытый космос. Вспоминаю, что в последний раз я видел такое обилие звезд зимой в деревне, когда мы поехали праздновать с Ольгой Новый Год к ее дальним родственникам, поскольку там же собралась толпа ее родни, а мне, как лишенному родителей в девятнадцать в результате несчастного случая, в общем-то, было плевать. Помню, я тогда жутко надрался и, выйдя на улицу, обомлел и рухнул прямо в сугроб, увидев это небо. Разумеется, сейчас я понимаю, что видел такие картины и раньше – на море, в других местах, где воздух чище и свежее, чем в мегаполисе, но опьянение превратило это деревенское небо в безграничное, чарующее, бездонное великолепие.

Внизу, недалеко от гостиницы, идут, болтают и смеются две пары. Довольно симпатичные девчонки. Рослые парни. Шутят, попивают вино на ходу, подтрунивают друг над другом. А я уже где-то не там, хотя не отказался бы туда рухнуть.

Не выдерживаю и звоню в обслугу. Заказываю шампанское и гранатовый сок. Я мог бы попросить сразу смешать из них коктейль, но боюсь, что на меня посмотрят, как на полного кретина после этой просьбы. У меня странный вкус. С другой стороны, он мой, и его нечего обсуждать. Я же не обсуждаю и не осуждаю, например, копрофилов или сторонников уринотерапии.

В какой-то момент мы с Ольгой жестко рассорились. Разъехаться она даже не предлагала, словно бы наверняка знала, что все обойдется. Тем не менее, говорить мы друг с другом не могли, на работу она ездила на метро, потому что не хотела сидеть со мной в машине, а о сексе и мечтать было нечего. Я пытался привести все в божеский вид, но результаты были один печальнее другого. То было время других доходов и еще других отношений.

Создавалось ощущение, что год совместной жизни пошел коту под хвост. С другой стороны, я понимал, что это действительно больше смахивает на временное явление. Тем не менее, вертихвостка Катя из бухгалтерии моей конторы оказалась достаточно податливой, чтобы поймать эту волну моего уныния, и, начав с пьяного флирта на корпоративе, мы дошли до мысли, что я буду не прочь зайти к ней в гости, чтобы посмотреть, какую шикарную статуэтку она купила в Таиланде, когда ездила туда весной. Слово за слово, и мы оказались в не совсем одетом состоянии на катиной постели. Откровенно говоря, я сам не сразу сообразил, как оказался возможен такой поворот, но шампанское поверх водки и коньяка оказалось фактором, ослабившим мои сомнения. Наутро, правда, я понял, что и это было ошибкой.

Моя случайная пассия сняла с меня, мешком свалившегося на ее кровать, штаны и, игриво подхватив языком мой член, запустила его к себе в рот. Тогда я ощутил потрясающий, неимоверный прилив возбуждения, ощутил себя чуть ли не быком-осеменителем, готовым перетрахать все, что движется. Я не испытывал такого возбуждения с Ольгой уже давно. Решив, что этот стояк будет жить вечно, Катя явно отрепетированным движением скинула с себя платье, вытянула из упаковки невесть откуда взявшийся у нее презерватив и натянула его на уже начавший опадать член. Немного помассировала головку, чтобы наверстать упущенное, но я уже ощущал себя не так. Странная, бесформенная и уродливая мысль шлепнулась в мое сознание против моей воли, и пойманное мной возбуждение иссякло. Попытавшись оседлать меня и поняв, что выходит как-то не очень, Катя в деликатной форме призвала меня встать и вставить ей как следует, и я не смог отказаться. Встал, качаясь, поставил ее на четвереньки на кровати и, ухватив член у основания, начал впихивать его в ее уже истекавшее смазкой влагалище. Зайти удалось. Потолкаться немного тоже. Но у меня неизбежно пропадала эрекция, и я ничего с этим не мог поделать. Более сильные фрикции и обхватывание мощных, упругих бедер Кати не помогали. Я вылез из нее своим трусливо сжавшимся отростком и безнадежно упал на кровать. Опьянение в лучшем смысле этого слова иссякло. Реальность вновь стала комком уродливых нестыковок, какой была в тот момент, когда я в последний раз расходился с Ольгой утром. Катя легла рядом, стала нежным голоском убеждать меня, что ничего страшного, что я просто устал, поддался стрессу, что всякое бывает, и что в другой раз получится лучше.

Черт, она, видимо, всерьез считала, что приглянулась мне в достаточной степени, чтобы рассчитывать на какое-то продолжение этой пьяной случки. Но она вся дрожала, а я знал из слухов, что у нее правда давно не было мужчины – непритязательная внешность и скромные манеры ее часто сдерживали, и удивительным было то, как она вообще догадалась соблазнить меня. Все это выглядело какой-то несусветицей, но мне стало ее жутко жаль, и я уговорил ее, путем ряда убеждающих высказываний, присесть промежностью на мой рот и дать ее вылизать. Она громко, отчетливо стонала, а в момент оргазма прижалась ко мне настолько сильно и запищала так высоко, что я ощутил, как в одетых обратно штанах что-то зашевелилось, но это было иллюзией. Катя обнимала меня и пыталась руками приподнять мое настроение, но безуспешно. Когда она попыталась сделать это ртом, я остановил ее и сказал, что мне надо идти. Минут пять мы спорили на эту тему, но я остался непреклонен. Когда дверь квартиры закрылась, вид у Кати был виноватый и стыдливый.

По дороге домой – а пошел я, надо сказать, пешком, – я как-то уговорил продать мне в круглосуточном ларьке уже после комендантского часа бутылку шампанского и вылакал ее насухо за двадцать минут пути. Остальное время я тупо нес какую-то чушь сам с собой, временами теребил зачем-то член через карман, словно проверяя, на месте ли он – в то вдруг вернусь домой без хозяйства. Придя домой, обнаружил Ольгу, сидящую на полу в огромной, как космодром, прихожей в обнимку с мобильником. Сел напротив нее. Она возмущалась на тему того, почему я не отвечал на звонки, а я действительно забыл включить звук после выезда с корпоратива. Или не хотел включать. Я видел на щеках Ольги странные черные следы – прерывистые полоски, ведущие вниз. А на ее глазах недоставало туши, хотя она не умывалась и вообще, придя с работы, только сняла с себя все, кроме кружевных лифчика и трусиков. Я ощутил себя полным ублюдком. Снял пиджак, сел рядом с Ольгой. Попытался ее обнять. Она вскочила, задев меня локтем по лицу, и убежала в спальню. Мобильник ее безнадежно улетел по полу куда-то на кухню. Я лег на полу и уснул, благодаря самого себя за включенный на минимум теплый пол под плиткой в прихожей. Мне больше ничего не оставалось. Ночью Ольга пришла, чтобы поднять меня и увести на кровать. С этой ночи мы долгое время вообще не ссорились. Я до сих пор не совсем понимаю, что творилось у нее в голове тогда.

Но я сделал вывод, что сейчас мне уже поздно в этом разбираться.

Сухость и ломота во всем теле возвещают меня о начале нового дня. Ольга сидит и смотрит в окно – неподвижно, внимательно, словно бы за ним завис вертолет с пулеметами или инопланетяне захватывают курорт.

Я приподнимаюсь и вяло протягиваю руку к спине Ольги. Она выгибается, игриво улыбаясь, оглядывается на меня, отрицательно мотает головой. Потом делает вид, что хочет встать, но вместо этого набрасывается на меня и седлает.

– Куда сегодня пойдем? – ее непосредственность и улыбка даже немного трогают меня, несмотря на слишком медленно отступающую боль во всем теле.

– Не знаю. Ловить китов? Есть живых моллюсков? Или сделаем ферму из медуз?

– Точно! – восклицает Ольга, подпрыгивая на мне, как на настоящем скакуне, хотя по ощущениям я сейчас, скорее, дохлый осел. – Это идея. Надо написать приложение «Медузная Ферма», ну, типа как «Зомби-ферма» – для «контакта».

– Мысль, – киваю я, хотя все эти примочки из «вконтакте» меня жутко бесят – наверное, я какой-то неправильный офисный планктон.