Индульгенции

…глаза снова открыты, и бесформенные цветные пятна понемногу рассеиваются, становятся блеклыми, тают.

– Девушка, Вам помочь?

Мне даже не важно, кто это. И почему. Чем помочь?

– Спасибо, все в порядке, – отвечаю так сухо, как могу – почти агрессивно.

Каждый раз, сдавая анализы, я какое-то время сижу вот так на скамейке и чего-то жду. Просветления? Полного забвения? Не знаю точно. Что-то приказывает мне не торопиться и осмыслить происходящее, но рассудок отказывается осмыслять это. Защитные механизмы психики, страх сломаться. Я когда-то хотела учиться на психолога. Лет в пятнадцать. Когда мне казалось, что секс – это плохо, а красная помада – верный признак проститутки, как и длинный каблук. Забавная была девчушка, надо полагать.

Провожу рукой по голове, машинально поправляя волосы. На ладони остаются тонкие светлые локоны. Усмехаюсь. Мелирование что надо. Совершеннобесплатно. Вот только это уже за пределом. Это уже не мое. И даже этого я лишаюсь. Забавно, как далеко уходит жизнь, начиная забирать у тебя все. Никогда не знаешь, какой сюрприз следующий. Одно хорошо – я всегда знаю, как все кончится. И все знают. Но стараются забыть. А я почему-то не могу. Но я могу забываться, и поэтому встаю и шагаю к машине, чтобы отправиться в царство забвения.

По дороге на работу я цепляюсь покрепче за руль моего «ситроена», потому что ладони слишком влажные от пота и соскальзывают.

Паркуюсь. Почему-то ужасно раздражает выскальзывающая из-под мокрой ладони выпуклая ручка переключения передач. Когда выключаю зажигание, обращаю внимание на наличие в подстаканниках кучки каких-то фантиков, пары огрызков яблок, шелухи. И на запах, который я стараюсь считать привычным. Я нынче очаровательна. «Шестеренки» на руле словно бы указывают вверх, с усмешкой намекая мне на что-то, и я обещаю себе вырезать их канцелярским ножом при первой возможности. Но пока что следует хотя бы выбросить потемневшие огрызки. Вечером.

Сдавливает грудь. Немного откашляться. Заранее. Подальше от чужих глаз. Расчес на руке, под рукавом требует внимания, и я обещаю себе принять еще обезболивающего и «Супрастина». Возможно, оно поможет унять и зуд. Крем уже не справляется. Симптоматика – слабое утешение. Пустое место, когда вопрос стоит о возможности выздоровления. Впрочем, людям свойственно уходить в мелочи, в конкретику, в текущий момент. Если бы не это – мы бы знали только момент рождения и момент смерти. А так – жизнь полна сюрпризов. То ключом, то обухом.

Еще несколько месяцев назад я клялась себе, что это все не возьмет надо мной верх. Но попробуй-ка ты побудь сильной, когда нет ни единой секунды без боли. Даже во сне. Я не могу пить слишком мощные обезболивающие, потому что тогда превращусь в безвольное одноклеточное и не смогу вести даже те скромные дела, что веду сейчас. Не смогу тихо, неприметно работать по полдня и уходить, стараясь не споткнуться и не упасть больше ни разу в обморок прямо в офисе, где на меня давно смотрят, как на прокаженную. Проблема в том, что если я перестану туда ходить вообще, и на меня не будут так смотреть – все кончится гораздо быстрее. Я паразит офиса. Мне нужны его соки. Единственный неприятный нюанс в том, что многие уже стали это замечать, а кого-то это даже раздражает. Человеческого сочувствия, как и прочих эмоций, хватает совсем ненадолго. Дальше идут привычка и отторжение.

В перерыве я листаю инстаграм, чтобы попытаться разбередить память, но стойких ассоциаций даже с самыми теплыми кадрами не возникает. Изучаю нарезки фото в коллажах – с подругами, на море, в Барселоне, в Париже. Ленка прекрасна в этом прикиде из короткого топика и таких же недлинных шортиков, и я хорошо помню, как в Риме ее пытались снять примерно каждые пятнадцать минут – то итальянцы, то какие-то турки, то наши же туристы. Было весело, было много вина и много глупостей. Я бы хотела остаться там, в том лете, но сейчас вокруг бесснежная питерская зима, и остается только ждать, когда наступит тепло. А я уверена, что оно наступит, потому что я назаказывала кучу всякого дешевого барахла на «ибее» и «алиэкспрессе» – ведь с мной ничего не может случится до тех пор, пока это все не придет. Ну не бывает же такого, чтобы получатель не дождался свою посылку, правда?

Меня мутит по дороге домой, и я паркуюсь рядом с Макдоналдсом на «лиговке», чтобы немного отдышаться, а заодно вспоминаю сегодняшнее утро. А именно – момент, когда я сдавала «клинику». Ее нужно сдавать регулярно, для проверки изменений в структуре крови. Это помимо маркеров, каких-то мазков и прочей дребедени.

Кровь шла сегодня очень туго, словно намекая на то, что мы с девочкой-лаборанткой занимаемся сизифовым трудом, но я винила в этом не высокую свертываемость или свое состояние, а неумелую медработницу, которая давила изо всех сил, но не могла выдавить из меня нужный литраж.

Ну, ты еще отрежь мне палец и надави посильнее, дура!

Я хотела что-нибудь ей высказать, но вовремя поняла, что не права. Что она просто пытается делать свою работу и просто хочет, чтобы все быстрее закончилось. И претенциозных куриц и истеричек на грани жизни и смерти ей и так хватает. Не стоит мне становиться одной из таких полоумных.

Это были, кстати, последние пробы. Дальше в бой пойдет третья очередь тяжелой артиллерии. Первый сеанс должен быть назначен через день после результата анализов, если больше не будет вопросов. Только вот на большую часть вопросов и так уже найдены ответы, потому что первые две попытки дали крайне скромный эффект. Мой лечащий врач старается подавать все свои заключения под максимально позитивным соусом, но я лично вижу в этом попытки кинуть спасательный круг всплывшему телу.

Вечером я в очередной раз захожу на форум моих коллег-больных. Я делаю это нерегулярно, но достаточно часто. Поначалу я искала больше информации о своей болезни и о том, как люди справлялись с ней. Но спустя несколько недель я устала пробираться сквозь километры бредовых текстов умирающих людей, отчаянно доказывающих свое присутствие в мире живых. Теперь я заглядываю на эти форумы лишь для того, чтобы в очередной раз ощутить дикое отвращение от этих постов и снова понять, что со мной все еще в порядке, что я – не выеденная яичная скорлупа, заполненная по-новому несчастьем, а еще та самая Юля, у которой были обширные планы на жизнь, карьеру, любовь…

Что я – не конченая психопатка.

Что я – существую. Даже в том мире, где нет места ходячим мертвецам, не говоря уже о….

Саша

…и я отказываю ему в этом, и он уходит, понурив голову, чтобы продолжить биться в закрытые двери вместо того, чтобы попытаться найти к ним ключ. Никогда не понимал таких людей.

Вообще, в этой компании слишком много тех, кто привык сидеть на своем месте годами и просто ждать зарплаты. Сформированная за годы клиентская база и относительное уважение к имени компании, где я с недавнего времени назначен руководителем отдела закупки, в сообществе оптовых поставщиков должны становиться импульсом для развития, а становятся лишь гирей, привязанной к ногам коммерческого отдела.

Надежда одна – девочки-акулята из коммерции, работающие с топовыми клиентами. Вот они, маршируют на обед мимо моего кабинета в коротких шубках и пальто. Длинные каблуки, короткие юбки, облегающие платья, много штукатурки – весь арсенал для отключения головы партнера при проведении очередных переговоров и улаживании конфликтных ситуаций. Их задача – не только показаться клиенту, но и запомниться – для того, чтобы даже при телефонном разговоре образ, привязанный к конкретному менеджеру, маячил перед ним и не давал делать резких выводов и стратегически невыгодных нам шагов.

Впрочем, не на всех это действует. Периодически, когда оказывается, что заключение какого-нибудь договора конфликтует с политикой отдела закупки или проходит мимо него, чтобы впоследствии создать множество проблем с затариванием складов, но договор нужно заключать быстро, вертихвостки хотят усыпить мое внимание и отвлечь какой-нибудь болтовней. Но мое отношение к этому хорошо известно, и иногда меня даже удивляет, как они с визгом голодных чаек раз за разом бьются об одни и те же скалы.

В такой атмосфере постоянного напряжения и борьбы с женским коварством проходит практически каждый день. Главный плюс всего этого – возможность не думать о том, что ждет тебя вечером. Назначение на пост, стоящий плечом к плечу с должностью коммерческого директора компании, помогло мне обосновывать периодические задержки и более частые командировки. А это помогает поддерживать баланс, некое равновесие, благодаря которому дефицит времени, потраченного на мой мир IKEA, превращается в запас терпения ко всем нюансам этого мира. Так что я не завидую тем, кого работа губит и угнетает. Меня она просто спасет. А любовь к делу – симптом надвигающегося успеха. Не верите? А вы пробовали? Или убегаете из офиса в 18.00, чтобы потом возмущаться тому, как растут сидевшие еще вчера за соседним столом карьеристы?

Из-за того, что я отвлекся на ваш насмешливый взгляд, я снова вспомнил про Москву. Хотя не хотел о ней думать. Спасибо за намек, что уж там. Надо бы подготовить статистику товародвижения для поездки. Не беспокойте меня до вечера, договорились?

Открыв глаза после очередного усталого массажа висков и переносицы, я обнаруживаю, что уже половина восьмого. Не сказать, что это меня сильно расстраивает, но я обещал сегодняшний вечер – вечер пятницы, кстати, – провести дома, а сам даже не ответил на сообщения от Сони, и допускаю, что дома меня могут ждать моральные половник и скалка по голове.

Я сознательно не смотрю в окна до выхода из бизнес-центра, надеясь хотя бы на легкий снегопад, но на улице все та же грязная оттепель, только немного опустившаяся по столбику термометра. Отправив успокаивающую смску и запустив двигатель, я закрываю глаза, чтобы унять легкое жжение от длительного сидения в обнимку с монитором и вспоминаю одну из зим далекого прошлого. Мне всегда казалось, что зима должна быть именно такой.

Ноябрь, двор родительского дома на Типанова. Я выбегаю на улицу, сообщая всем вокруг о том, что выпал первый снег, и его крупные хлопья оседают на всем вокруг, делая мир похожим на одно большое облако. Я не ловлю снежинки ртом, как многие другие маленькие дети, а пытаюсь поймать их руками, и когда одна из них задерживается у меня на варежке, и я успеваю рассмотреть ее идеальную форму, я смеюсь от счастья.

Снега нет. Зимы нет. И счастья – того, которое давалось просто так, без ответственности и финансовой нагрузки, – тоже не стало. Можно убеждать себя сколько угодно в том, что теперь, когда источниками счастья стали поездки в далекие страны, удачный – не только для тебя, но и для партнерши, – секс и пьяное праздничное веселье, наступила настоящая, серьезная жизнь. Вот только до конца в этом убедиться невозможно. Потому что счастье это, построенное на фундаменте из оборотных средств и денег на вкладах, будет разрушено, стоит этим средствам упасть. И вот – ты уже намертво прикован ко всем этим источникам счастья, потому что без поездок по Шенгену и дальше тебя загнобят дома, без секса свихнешься сам, а без бухалова с нужными людьми выпадешь из тусовки, благодаря участию в которой тебе доверяют ответственные посты. Happinessseemstobeloneline-e-ess.

– Что случилось?

Это даже слишком ожидаемо. Где-то в параллельном мире тебя встречают дома приветствием, поцелуем и вопросами, как прошел день. В моем мире это стало редкостью. Более частыми стали тревожные всплески руками и категоричные вопросы.

– Засел за подготовку документов, не заметил, как прошло время, – машинально выдаю заранее заготовленный текст, скидываю на вешалку пиджак и ухожу в комнату, на ходу расстегивая рубашку.

– Ну, куда там предупреждать меня об этом, – Соня не решается последовать за мной, хотя я слышу, как бы ей этого хотелось.

А мне хотелось бы швырнуть эти серебряные запонки куда-нибудь подальше, но я аккуратно кладу их в надлежащую коробочку и, ощутив внезапный отлив сил, обрушиваюсь на кровать. В незапамятные романтические времена, когда я приходил после невыносимо тяжелого дня домой и присаживался, чтобы перевести дыхание, Соня еще могла раз в месяц зайти в комнату, скинуть халат, обнаружив под ним корсет и чулки или просто чулки без каких-либо дополнений, а далее следовал или просто горячий – а потому и быстрый, – минет или скачки на мне до счастливого окончания. В последний раз нечто в таком духе было, пожалуй, года два назад. Трехлетний брачный период миновал, но оставил за собой шлейф проблем, которые развели меня и Соню по разным углам – это важно признать просто для того, чтобы быть честным с самим собой. Потеря одного вида близости уводит другой, и эта схема работает с любой стороны. Начинается фильтрация мыслей, сказанных слов, высказанных желаний. Все превращается в рутину. В белую рутину белого мира.

Но сейчас я бы и не ждал супружеской инициативы от Сони. Источник моей тревоги наверняка стал и источником ее беспокойства. Все было достаточно просто и предсказуемо проблемно. Вечером прошлой пятницы я вышел из квартиры в магазин и до машины, случайно оставив мобильник дома, причем на видном месте. Разумеется, именно в этот получасовой интервал на него поступил звонок от человека, которого я точно не ждал. После того, как трубку не взяли, последовало короткое сообщение.

«Перезвони мне. Нужно поговорить»

Вполне безобидное послание, если не учитывать его источника. В тот вечер Соня ничего мне так и не сказала, только странно поглядывала на меня время от времени, словно ожидая, что я расскажу все сам. Это было вполне в ее стиле – понимать, что я догадался о ее знании, и все равно ждать, что я буду подыгрывать и рассказывать правду от первоисточника. Когда мы смотрели очередной фильм на огромном экране телевизора, она сняла мою руку со своей груди и, пару раз коротко нервно улыбнувшись, села с другой стороны кровати. Прямая спина, устремленный сквозь экран взгляд – все намекало мне на то, что нам надо поговорить. Но я отказался. О причинах даже не спрашивайте – я их не знаю. Вы знаете? Ну, вот и сидите молча со своими догадками. Ваше мнение конкретно на этот счет меня мало интересует.

До этого вечера, как мне казалось, все было прекрасно – в рамках дозволенного для нашей поблекшей семейной жизни. И даже сама Соня и по сей день пытается изображать спокойствие. Но спокойствие ревнующей женщины – это бомба с часовым механизмом, на которой стоят часы без цифр. Тебе может сколько угодно казаться, что ситуация под контролем, ведь ты знаешь, где должны стоять цифры и видишь стрелки, но детонация произойдет далеко от твоих расчетов.

Я замираю, погрузившись в мягкий шум воды, и меня захватывает странная ассоциация с событиями прошлого. Когда я мылся, я погружал голову под воду, в ванную, и мама говорила: «Не надо так, наберешь в нос воды, захлебнешься!», но я все равно так делал. И прижимался лицом к подушке дивана, пока страх задохнуться окончательно не заставлял оторваться, и мама, замечая это, говорила: «Не делай так, задохнешься, плохо станет!», а я все равно продолжал. Она никогда не говорила «Ты умрешь», потому что детям нельзя так говорить. И поэтому я не понимал, что плохого в том, чтобы задохнуться или захлебнуться. И страсть к самоистязанию… В общем, эта страсть не проходит с годами. Желание причинять себе вред без осознания того, что его воздействие распространяется не только на тебя самого.

Выходные успокоили Соню, и сейчас, после вполне рядового понедельника, за поздним ужином она рассказывает о том, как страдают дети-негритята там, куда свозят отработанные аккумуляторы от айфонов. Ее сильно задел репортаж об этом. Я прикидываю шансы избежать разговора на эту тему и примерный тайминг разговора в случае, если я включусь. Припомнив события последних двух недель, я отвечаю взаимностью, и ее это явно радует. В кои-то веки ее радость совпадает с моей. Остается только решить, что делать с тем сообщением, но я откладываю это на неопределенный срок.

– Может, уже ляжем спать?

Соня ложится напротив меня и смотрит мне в глаза. У нее удивительно чистый, ясный взгляд сегодня. Ее движения лишены скованности, и глядя в ее глаза, я словно вижу себя, свои былые желания и устремления, потому что вижу то время, когда мы еще могли несколько часов проговорить друг с другом, не повышая тон и не уставая за две минуты.

– Ты устала?

– Нет, – она улыбается и заползает ладонью на мой мгновенно напрягающийся живот. – А вот ты, мне кажется, устаешь больше обычного. Тебе нужно как следует отдохнуть. А сначала…

Вместо продолжения фразы, она толкает меня на спину, плавным движением спускает с меня белье и принимается делать то, что ей всегда очень здорово удавалось. Надеюсь, вы не подглядываете. Потому что такой минет сводит на нет возможность следить за вами и вашим вуайеризмом. Соня буквально поедает меня, затягивая в себя. Это чертовски знакомое чувство, ведь именно оно когда-то заставило меня помчаться к ней навстречу и кардинально поменять жизнь. Она затянула меня в себя, зажгла страсть, заставила подчиниться ее воле, встала во главе моих поступков и суждений, хотя по меркам общих стандартов красоты и интеллекта в ней не было ничего особенного. Тем не менее, все угасает, и сейчас тревога и неопределенность все равно мешают мне наслаждаться моментом.

– Тебе нравится? – освободив рот и работая рукой, интересуется Соня.

Впрочем, секс – это игра на двоих, и раз уж у меня стоит, надо сыграть свою партию для нее.

– О да, детка. Это просто класс.

Она залезает на меня, принимается целовать мне шею, и я обнаруживаю, что на ней уже нет трусиков, которые только что, вроде как, были. Как только она пытается насесть на меня, я понимаю, что тревога не даст мне покоя, если я буду рисковать новыми проблемами, и даю Соне знак сделать техническую паузу. Она проявляет смекалку и быстро достает из-под матраца заранее заготовленный презерватив.