4 жизни и 2 казни. Книга 2. Столетие

И вот я иду по Крещатику. Киев. Столица нашей советской Украины, за которую мы боролись, за которую легли в землю мои товарищи. Фёдор Романович Якубовский, например, светлая ему память! Или Петро Цупенко. Рабочая косточка. Я должен был обойти стороной стоявших на улице и оживлённо о чем-то беседовавших людей. Вполоборота оглядываюсь на них и вижу до боли знакомое лицо, Сашка Цупов, земеля, луганчанин! Тут же окликаю его и всматриваюсь в его лицо. Но он не ведёт и ухом в мою сторону. Обознался? Наверное. Двойник, похож как две капли воды. Когда я разворачиваюсь, успеваю заметить, что он быстро глянул в мою сторону и продолжил о чём-то говорить со своими компаньонами. Взгляд его был коротким, цепким, молниеносным, можно сказать. Обознался, чего уж там. Извинился и, обошедши стороной эту кампанию, иду далее. Вдруг сзади меня кто-то хлопает по спине и называет по имени-отчеству – земеля, Саня – он мне рад и здоровается, мы идём вместе некоторое время, и он предлагает мне отойти в сторону и с жаром рассказывает о себе. Воевал, в гражданскую войну, конечно за наших. Сейчас вот на хозработе, перебивается то там, то сям. Сообщает мне, что очень рад меня снова видеть. Очень рад! Говорит, что давно уже сменил имя, теперь он Шапильский Таша Клавдиевич, просит его впредь называть только так. Удивительно! Решаем зайти в пивную, где рассказываем друг другу о боевом прошлом – уже 5 лет пролетело! Да, отмахали шашками. Хотя он не шашкой махал, а плюхал им артой с бронепоезда. А я занимался винтарями, по своей специальности, но и в боях за Луганск участвовал. Много полегло тогда наших товарищей, земляков. В забегаловке опрокинули в себя за них по рюмке не чокаясь. Светлая им память! Светлого будущее нашим детям! До чего же светлый человек у покойного Петра Цупова растёт! Как он радовался бы за него! Договариваемся не теряться. «Со мною не пропадёшь, дядя!» – уверенно говорит мне Саня. Эх, молодёжь! Да уж с такими парнями, пожалуй можно и в путь. И в бой.

***

Нам любопытны обстоятельства биографии Цупова-Шапильского, известной из других источников, она опубликована в книге за его авторством. До 1927 он работал в газете «Гудок». Здесь он, видимо, делал это бок о бок с «самыми весёлыми и едкими людьми в тогдашней Москве». Полагаем, что за такими людьми вёлся надзор, возможно и посредством таких лиц, как Шапильский. Упомянем, что согласно материалам смертного для Ивана дела в 1928 г. Цупов-Шапильский был комендантом Главпочтамта в Москве. Должность отнюдь не простая, на такие в СССР случайных людей не ставят. В 1929 г. Шапильский-Цупов резко идёт в гору и становится уже депутатом Моссовета – не приходится сомневаться, что никаких «выборов» за становлением депутатом совета в СССР не было, протекция, партии, а скорее всего и органов – вот что стоит за такими внезапными взлётами. В 1929—1930 гг. он командует отрядом по охране особо важных сооружений в Москве. Такие вещи, по нашему мнению, не происходят просто так, беспричинно, вероятно, его вели кураторы из ВЧК-ОГПУ, с самого 1918 г.

***

С 01.03.26 по 23.06.27 Иван работает помощником инспектора НКПС прокатного цеха КМГЗ. Здесь тогда уже жила его старшая дочь Нора, вышедшая замуж за офицера РККА, у них родился сын, пошедший по стопам отца и ставший впоследствии военным врачом.

В январе 1928 г. Иван возвращается в Луганск и работает в инструментальной мастерской Луганского патронного завода №60, состоит в партячейке, поддерживает и проводит все партийные директивы. Здесь на заводе №60 судьба вновь сводит его с Румянцевым, работавшим токарем, далее они трудятся рука об руку, в т. ч. и когда Иван стал заведующим тарифно-экономическим отделом завода. По свидетельству Румянцева Иван пользовался большим авторитетом среди рабочих.

Брат Ивана Василий пошёл по комсомольской линии сначала в Луганске, где стал секретарём городского комсомола и членом губкома комсомола Донбасса, а затем в Славянске, где стал секретарём уездного комитета комсомола. В марте 1920 г. он «записался партию КПб по инстинкту рабочего с одной стороны и с другой за 2 г. я уже увидел, что единственной защитницей является КП/б/У». Осенью 1921 г. его, как перспективного молодого человека отправляют в т. н. Университет им. Свердлова в Москву слушателем, в кузницу коммунистической пропаганды. В учётной карточке в графе национальность он пишет «русский великорос». Уже в феврале 1922 г. он самовольно убыл в отпуск и не вернулся назад, за что его приказом по университету исключили как дезертира, сняли с довольствия и постановили сообщить в направившую организацию, т. е. в губком комсомола Донбасса. Затем он с 1922 г. служит в РККА по партийно-политической части, секретарём и инструктором партбюро полков, дислоцировавшихся на Украине в Зиновьевске, Николаеве, Одессе, Умани (15-я, 99-я стрелковые дивизии).

***

В Сибири в 1921 г. умер Яков Васильев. Хозяйство перенял Иосиф, оно было зажиточным: засевали до 15 десятин земли, была жнейка, 4 лошади, 3 коровы, до 20 овец. Нанимал Иосиф для своего хозяйства и работников, обычно двух человек. Женился он на Лукерье Ивановой, в 1924 г. у них родилась дочь, Павлина, в 1927 г. – сын, названный в честь отца Иосифа Яковом.

***

Тёзка луганского Ивана из Подмосковья, Иван Николаевич, после гражданской войны работал шкрабом, школьным работником, затем стал работать в сельхозкооперации. Отправили его как-то в командировку в Москву с кооператорскими червонцами на сумму 1050 руб. В пути, скорее всего по пьяному делу, его обокрали. Воротившись назад, пришлось держать ответ на товарищеском собрании, которое вроде бы склонялось передать дело в суд. Но в своей оправдательной речи Иван пошёл в наступление, и заявил, что всё правление кооператива воры и растратчики, а он – единственный честный человек, и ему не повезло, его обокрали, и только в это его вина. Пайщики приняли его оправдания, и постановили дело по этому поводу не заводить, украденные деньги списать как недостачу.

Правление «потребиловки», этого самого сельскохозяйственного потребительского кооператива, находилось в д. Дровнино, там Иван нередко гостил и выпивал с местной сельской интеллигенцией, учителями и попом отцом Сергием, весьма начитанным и умным человеком, по отзывам Ивана. Выпивка щёголевского самогона вызвала дважды скандал – Анна самолично била стёкла у самогонщицы Алёны. В 1923 г. умерли в один год и Николай, и Агафья, оставив Василию, Ивану, Аксиньи и Аграфене хозяйство: пятистенный дом, крытый двор, в котором стояли лошадь, корова, овцы и поросёнок. 3—4 раза в год Иван запивал: 1—2 дня пил водку, а потом по 2 недели с кряхтением и стонами опохмелялся.

В 1924 г. Иван уехал в Москву и устроился в Наркомсобес столоначальником с немаленькой зарплатой в 150 руб., удалось это сделать по дореволюционному знакомству с заместителем наркома Ксенофонтовым. По словам Ивана этот самый Ксенофонтов был в жизни милейшим человеком, однако мы знаем, что в качестве члена коллегии ВЧК был он истым палачом под началом Дзержинского. Во времена советско-польской войны карательный аппарат этой организации отправил на смертную казнь 44 врача за типичное для советского быта явление кумовства: врачи брали взятки за освидетельствование людей в качестве негодных к службе, получив 50000000 руб. за белые билеты для 8000 человек. Поистине, что было, то и будет, что делалось, то и будет делаться. В 1925—26 гг. в Москву к Ивану в коммунальную комнату на Арбате у ресторана «Прага» переехали жена Анна и его дети, Михаил и Виктор. Детей гонял он ремнём, поскольку они в коридоре шумели и не давали ему после работы отдохнуть.

В 1927 г. пришлось вернуться в Щёголево, ибо в столице началась безработица, покровительный друг Ксенофонтов к тому времени уже умер, а к тому же склонность Ивана к выпивке подводила его под статью об увольнении. Здесь Иван опять взялся за крестьянский труд, быстро сумел приобрести лошадь, 3 коровы, хозяйство было по меркам русской деревни крепким. Детей Иван и Анна более иметь не хотели, и дважды она делала в 1920-е гг. аборты.

У брата Ивана, Василия, жизнь складывалась гораздо хуже, это была бедняцкая семья. Его сын Александр, вернувшись из РККА под кличкой «фельдфебель», впал в белую горячку, да так, что бросился в колодец и утонул. Умер и другой его сын Порфирий, уже в конце 1920-х гг. – переехавши в Москву, он пытался стать писателем, из этого ничего не получилось. Ещё один сын, Николай, покончил с собой из-за неудачной любви. Из оставшихся троих детей только Глафира сумела как-то пробиться в жизни, поскольку вышла замуж за партработника, который пошёл в гору и переехал в Киргизию по партийной линии.

***

1922 год стал переломным для русских рабочих, этот же год стал надломным для главного наземного божества новых властителей России. Весною 1922 г. Ленин на псевдопарламенте политической верхушки съезде РКП (б) завершил политический разгром «рабочей оппозиции», до физического устранения дело пока что не дошло. Генеральным секретарём ЦК ВКП (б) был избран Сталин, как раз после того, как Ленин запретил внутрипартийную оппозицию.

«Дело сделано», – ударяет в голове внезапно из ниоткуда возникшая мысль. «Чей это голос? Чертовски неприятный. Но какой же он одновременно твёрдый и властный. Такие безобразия я терпеть никак не могу. Надо отсюда уйти», – после этого в голову вождю пришла мысль о необходимости уйти: «Будет это дезертирством? Чёрт с ним, пусть думают, как хотят, а мне надо идти. Движение – жизнь, в этом теперь смысл моей жизни». И вот он идёт коридорами, мимо замерших идолами часовых, через двери, в сумерки, по площади. Он знает, куда ему надо. Белый огромный храм с куполами. Туда он спешит, строго-настрого указав, кому нужно, ни в коем случае не пытаться за ним следовать, не пытаться его охранять. Вот он увидел лицо духовного звания. «Узнал? Да нет, разве ж можно поверить в такое!.. Наверное он подумал, что это просто чертовски похожий на вождя прихожанин. Да ведь Божий храм, нельзя здесь такое слово и помыслить! Не примет меня Он под свою руку. Спрошу на всякий случай, хоть и поп, а лицо интеллигентное, в очках вон, не обманет».