Властитель груш

– Ухожу, – буркнула Эрна и потянулась к своей застиранной рубахе.

Что бы ни болтали в Саду, какие-никакие женские принадлежности у неё имелись, и их даже не слишком обезображивали мускулы и пять шрамов на теле. Раны от копья у плеча и на бедре, рубец на левом предплечье, мелкие отметины на боку и колене – не считая следов кнута между лопаток.

Такая коллекция даже у статуи разожжёт любопытство. Неудивительно, что разгуливать голышом она не любила.

– Старик велел кое-куда сбегать утром… И Бёльс меня задери, если я больше скажу. Есть зеркало?

– Нету. Можешь в таз с водой поглядеться.

– Ц-ц-ц, – мечница покачала головой, – что за убогий дом? А я думала, у меня богатый поклонник!

– Это не дом. Это контора.

«Дом» – слишком громкое название для места, где спишь, хранишь деньги и оружие, плетёшь заговоры и планируешь держать оборону в случае чего. В своей конторе напротив своего кабака в окружении домиков с людьми, подкормленными и подпоенными на свои деньги, Готфрид чувствовал себя почти спокойно и по-домашнему, но только почти. «Дом» остался позади, в Хафелене. Впрочем, там не шибко веселее.

– Это правда, что ты служила в императорском специальном отряде?

– А ты и в голову мне залезть хочешь? – Эрна фыркнула и постучала пальцем по рассечёному лбу. – У кого же такие идеи в башке родятся?

– У людей, – Гёц пожал плечами. – Тут слушок, там слушок.

– Ох уж эти слушки, – проворчала женщина, ступила на пол и оглянулась. – А ещё у нас в городе болтают, что я сплю со Стариком. Или с Карлом. Или с тобой. Или со всеми вами. Похоже, слухи надо делить на четыре. Или около того?

Она скорчила страшную гримасу и босиком прошлёпала к кувшину с водой. Как ни прискорбно, очарования Короля Треф ни за что не хватит, чтобы ночью она зашла в Палаццо Даголо и перерезала глотки хозяевам. И уж её-то матушкина цепочка впечатлит менее всего.

На такой прелестный исход Готфрид, правда, и не рассчитывал. Почти. Приятное без полезного – деньги на ветер.

– Странно, – он продолжил рассуждать вслух, – почему Старик тебя отрядил на большие скачки, а не Карла?

– Понятия не имею, – женщина протянула ему кувшин с остатками воды на дне. – Он говорит – я делаю, за рассуждения мне не платят. В основном. Ну, когда он пьян уж точно.

– Может, опасается, что мальчик посрётся с рыцарями?

– Может.

– …или хочет знакомить его с Лигой, пока мы деньги делаем…

– А ты частенько сам с собой говоришь, да?

– …или боится, что во время игр трущобники нападут…

– Стоп. Что?

Гёц сполз с постели, поставил пустой кувшин обратно на стол и потянулся за чёрным балахоном на сундуке. Самое удобное одеяние, чтоб вскакивать посреди ночи и с пистолетом ковылять к ломящейся двери, на ходу ругаясь от ненависти и немножко от страха.

– Я переговорил с Магной, – спокойно продолжил он, в то время как Эрна замерла с башмаками в руках, навострив уши. – Её на сходке словно редькой накормили. А через две недели половина наших отвалит из Сада на скачки. Когда ещё будет такой шанс поквитаться?

Женщина шумно опустила башмаки на пол и принялась натягивать чулки с сосредоточенным пыхтением.

– А может, я просто слишком беспокоюсь и преувеличиваю…

…только вот обычно он так не делал, а потому зёрна беспокойства обещали дать живучие ростки. И первые всходы уже читались по кислой физиономии мечницы.

– Поразмыслю, – вздохнула она, поднимаясь со стула, и протянула руку к плащу и оружию.

«Всё, что мог», – едва слышно Готфрид вздохнул, заткнул за пояс кинжал и отправился за мечницей, чтобы запереть дверь.

Рядом с конторой улицу заливал свет, рвущийся из двух окон «Вихря»; налево и направо всё тонуло в мраке. На небе, правда, поблёскивал сквозь дымку убывающий месяц, слегка затянутый дымкой. Даже с его скудной помощью мужчина не пожелал бы шататься по улицам в одиночку, но Эрна спокойно запалила фонарь и шагнула за порог.

– Если я передам привет, твои ночные друзья не оскорбятся?

– Много ж ты болтаешь!

На прощание она торопливо стиснула руку дельца и быстро двинулась вверх по улице, чуть покачиваясь на ходу.

Не прошло и минуты, как от группы спорящих у дверей кабака пьянчуг отделилась высокая, вытянутая в длину фигура в рясе. Через десяток шагов силуэт превратился в тень, ещё через десять – и тень растворилась во мраке, смыкавшемся за огоньком пустельги Даголо.

Пилигрим в Грушевом Саду – обычная картина. Благочестивые странники страшно любят просаживать последние деньги в кости или «Бурку», а потом уныло плетутся к собору Святого Дидерика, грех неумеренности замаливать. И до кучи просить подаяние на обратную дорогу.

Но уж этот хрен точно шпионил. Любопытно, для кого же?

«Пускай у неё голова и болит», – здраво рассудил Гёц. В чёрной хламиде, с потемневшей от синяков рожей, под погашенным фонарём, он скользнул обратно в контору и повернул дверь на щедро смазанных петлях. Заговор заговором, а искать на заре старую смету для многострадальной Кавальеллы всё равно придётся.

Искуситель

«Чтоб тебя бесы задрали, кто открыл это окно проклятое?!» – мысль с воем кружилась в голове Карла, пока он тщетно заслонялся ладонью от солнечных лучей. До жути хотелось прикрыть лицо второй рукой, но ту что-то не пускало. Какая-то девка сладко сопела в подушку, навалившись полной грудью на его предплечье, и мужчина снова закрыл глаза.

Собственный бессильный стон коснулся ушей. Вслух ругаться не годилось – совсем не из-за компании, а просто чтобы не слышать своего голоса. Он ведь сейчас не зазвучит так грозно и бодро, что вся округа зашепчет: «Хозяин проснулся!» Из горла сможет выйти только омерзительный жалкий скрип.

Не слишком деликатничая, он высвободил придавленную руку и застонал опять. Третий по значимости кусок тела почти омертвел. Он сдвинулся чуть в сторону от солнечного потока, прикрыл лицо левой рукой и осторожно повернул правую, бессильно вытянутую на простыни. В кожу подле ногтей одна за другой впилась сотня мелких иголок…

Солнце по-новой принялось поджаривать лицо, коварно просочившись сквозь пальцы. С негодующим шипением Карл попытался развернуть себя на месте.

Мутная дрёма постепенно сгущалась вокруг, но тут лоб упёрся в тело. Пятки же, напротив, потеряли опору. «Должно быть, это уже край», – заключил он, и решился толкнуть себя вниз.

Ступни чиркнули по полу минуту спустя. С третьей попытки Даголо нашарил левой рукой изголовье, уцепился и наконец подал вперёд и вверх остального себя, стискивая зубы в ожидании приливной волны…

Он застыл на краю ложа, обнимая живот и рёбра обеими руками, и мысленно поблагодарил морских бесов, милостью которых не проблевался тотчас же. Та рука, что поживее, осторожно отпустила бок, и гуляка алчно потянулся к кувшину на столе у изголовья.

Кувшин рухнул на пол.

Карл опустился на колени посреди россыпи черепков, поднёс палец к одному из них. Тот был сухим, как… да как его проклятая глотка!

«Святой Левистер, очисти меня от лишнего выпитого и подыми из говен к лёгкой благодати», – зашептал он, беззвучно двигая одеревеневшими губами, и коснулся пола локтями и лбом. Многие из вчерашних собутыльников едва ли выглядят лучше; оттого показываться им в таком плачевном виде вовсе не хотелось.

Облегчение не приходило – видимо, Святой оскорбился, когда к мольбе примешалась гордыня. Глубоко вздохнув, Карл отодвинул с пути осколки и пополз к горке из одежды, увенчанной одним башмаком. Ком подкатывал к горлу при одной лишь мысли о том, как он будет всё это натягивать, но Бёльс его задери, если он выйдет за дверь полуголым!

И какой только идиот раскидал это добро по всей комнате?