Дочь чиновного человека

Влюбиться можно, так; но он не дворянин,

И вряд ли, сударь, он имеет даже чин,

Девица же она известнейшего рода,

Супруга выбрать ей не можно из народа.

    Старинная комедия

– Не может быть, Аграфена Петровна, не поверю. Просто тут нет никакого вероятия.

И Осип Ильич, говоря это, ходил большими шагами по комнате, качал головой и закрывал уши ладонями.

– Нечего затыкать уши. Что я? сплетница, что ли, какая, торговка уличная, как Алена Прохоровна? Нет, батюшка, не таковская: уж у кого у другого, а у меня от сплеток – то язычок не отсохнет. Я имею, слава богу, знакомство хорошее, известные фамилии, – не то, чтобы арнаутов каких!

– Статочное ли дело?.. О, боже мой, боже мой! – расхаживая, говорил себе под нос Осип Ильич и время от времени пожимал плечами, хмурил брови и делал различные жесты руками… – Шутка сказать: дочь такого важного чиновника! Неужели?.. И вы говорите, Аграфена Петровна, что она сама бывает, с позволения сказать, у этой бабы всякий день, и что это продолжается почти уже около полугода, и что тот при ней в нанковой куртке, без всякой конфузии, так вот себе и пачкает кистью?

– Говорят тебе, что да; нечего пялить глаза-то. И старушонка-то говорит ей ты…

– Ты! ах боже мой!.. дочери такой особы? она? господи! Ну, до каких же это времен мы дожили, Аграфена Петровна! Уж что ж после этого осталось?

– Говорят, что манишку подарила ей, собственными руками вышитую…

– Собственными руками?.. Непонятно! просто непонятно!

– И ситцу на платье, чепчик с кружевами и с лентами у мадамы на Невском на заказ сделан!

– На заказ! фу, боже мой! И, я думаю, ведь что стоит в магазине на Невском!

– Не шутите теперь, Осип Ильич, с Палагеей Семеновной: в честь попала!

– Вот воспитание, Аграфена Петровна! Вот вам извольте воспитывать детей! Благодарение богу, что не имеем их, истинно так… – При этом Осип Ильич перекрестился.

– Скажите, так это нянька-то и познакомила их? – спросил он, подумав немного. – Дома не знают, а она как будто гулять, да и туда? Ай-яй-яй! Неужто, в самом деле? От кого, же вы об этом проведали, Аграфена Петровна?

– Говорят тебе, что от ихней кухарки; ведь она ходит к нашей, – все и порассказала.

– Ну что ж ей там за компания, скажите на милость?.. Просто, что называется – постичь не могу!

– Уж в Алексашеньку не влюбилась ли? Чего доброго! каких чудес не бывает.

– Она… в него влюбится? ей в живописца, в простого? Да помилуйте ради бога! он, я думаю, и двенадцатого класса не имеет? Ни за что!.. Ну, похоже ли это на дело? Ведь этого и в романе не написали бы, ей-богу, не написали бы! Невероятно…

– Заладил свое! а я так всему верю. Испорченная девчонка – вот тебе и кончено; куры да амуры, он – то, а она – это; вот и влюбились. Долго ли тут? Не велика премудрость: знаем мы эти шашни!

– Послушай, Аграфена Петровна! Да что же он-то такое? Просто, с позволения сказать, живописец; ну, а она – дочь такого человека, черт возьми!.. Это уж из рук вон… Конечно, у него есть искусство – ни слова: очень живо рисует; ведь вот посмотри на стену – как вылитый; нечего и говорить: второй я, и владимирский крест, все это как будто в самом деле, так что пощупать иной раз хочется… Ну, да оно все-таки живописец, больше ничего!

– И притом еще дрянной мальчишка, не может до сих пор моего портрета списать. Да и твой писал сколько, времени! Мать, проклятая баловница, говорит: некогда. Уважение всякое потеряли к нам; а я еще, дура, рекомендую его по всем домам, распинаюсь за него… Никакого чувства нет… Другие бы из благодарности… Знают, что знакомство хорошее имеем, и в таком чине… Другому бы лестно было, сам бы приставал: «Позвольте списать; да когда же?» По мне, я вам скажу, неблагодарный человек хуже всего на свете. Пьяница, вор, беспутный лучше…

– Именно так, неблагодарность хуже всего. Это, так сказать, мать пороков… – После сего Осип Ильич несколько призадумался. Через минуту он снова продолжал, сначала тихо, потом постепенно возвышая голос: – Дочь почтенного человека, в этаком ранге! Ведь, кажется, и пословица сама говорит: яблоко от яблони не далеко катится. Верь после этого пословицам! Тут формально ничего не разберешь: в карете четверкой ездит, в комнатах и бронзы, и лампы, и вазы, и черт знает что, только птичьего молока недостает! Ей таскаться всякий день на чердачишко, по поганой, прости господи, лестнице?.. Тут, Аграфена Петровна, сказать вам мое мнение, есть что-то такое, не то, чтобы без чего – нибудь неспроста, уж как вы мне ни говорите!

– Погоди немножко: я о малейшей подробности разведаю; ни одного вот обстоятельства не пропущу; докажу ему, этому мальчишке, да и матери-то его, что я значу. С нами шутить! Нет, брат, не туда заехал. Увидит он, что такое Аграфена Петровна. Или он забыл, молокососишка, что я полковница, что у меня отец был статский советник, имел Анну с брильянтами на шее? Сама Надежда Сергеевна, превосходительная, да и та имеет ко мне особенное уважение. Других чиновников жены и порога-то ее не нюхали; а он мальчишка! – некогда, изволите видеть, ему портрета моего списать. Послушан, Осип Ильич, как я разузнаю все аккуратно, так ты при случае, как пойдешь к генералу по делам, разговорившись, и вверни словцо: «Усердие-де мое известно вашему превосходительству: вот уже более двадцати лет, как хожу по вашим делам, питаю, дескать, к вам неограниченную привязанность, что ваша-де фамилия дороже мне, чем… ну понимаешь?.. Слышал стороною, что Софья Николаевна списывает с себя портретец, видно сюрпризом вам, сама-де ходит на самый чердак в мастерскую к живописцу…» Знаешь, умненько этак, чтобы он не рассердился, да с покорностию; мина-то чтоб была несколько печальная…

– Знаю, знаю, матушка! В мои лета и дослужившись до такого чина, не учиться стать этому. Прилично ли только это будет, Аграфена Петровна? а?

– Еще бы нет! А там увидишь, какое это на его действие произведет, да, может, тут же и грянешь, что живописец этот человек молодой, что хоть его и рекомендовала, дескать, моя жена вашей супруге месяцев с восемь назад тому, – но теперь сама раскаивается, что он-де поведения нетрезвого, замечен в разных шалостях, что хоть он и живет с матерью, но мать поблажает его во всем, оттого-де они в самом бедном состоянии.

– Тут нужна большая деликатность, большое уменье; дело весьма щекотливое.

– В том-то и речь… Ах, если бы я на твоем месте!

– Да уж и я не ударю себя лицом в грязь, поверьте, Аграфена Петровна!

– А что ж твоя награда-то засела? долго ли это будет? Ведь ты можешь попросить его, чтобы он за тебя похлопотал у директора. Скоро и денежные награды раздавать будут!

– Точно, скоро, скоро. – Осип Ильич понюхал табаку. – Да; но неужли ж обойдут?.. Странно! отчего это я сегодня позабыл смочить табак: пыль, совершенная пыль, в нос так и бросается.

При сем Осип Ильич чихнул так громко, что Аграфена Петровна вздрогнула.

– Тьфу, бес! он и чихать-то по-человечески не умеет. Вы меня совсем перепугали, Осип Ильич!

Аграфена Петровна, кажется, располагала не ограничить своего гнева одною этой фразою, но в ту минуту, к счастию Осипа Ильича, вошла в комнату, расшаркиваясь и покашливая, улыбка, в вицмундире.

– А! Ласточкин! – воскликнули в одно слово Аграфена Петровна и Осип Ильич.

– Что скажешь, любезный? – продолжал последний начальническим тоном.

– Ничего, ничего-с, Аграфена Петровна; так зашел, гулял-с.

– И зашел очень кстати, – прошептала Аграфена Петровна. – Что новенького? – заговорила она громко, обращаясь к улыбке.

– Все по-старому, ничего-с, обыкновенно все так идет, как шло-с.

– Ну что стоишь? положи, брат, шляпу.

– Я на минутку-с зашел только проведать о вашем здоровье-с и об Аграфене Петровне-с.

– Да что, я думаю, и чай? Скоро и семь? Эй, Машка! поставь самовар. Останься у нас чай пить.

– Чувствительнейше благодарю-с, Аграфена Петровна, нельзя-с: есть кой-какие делишки.

– Ну какие там у тебя делишки! Оставайся. Улыбка повиновалась и, покашливая, села.

– Что Анна Афанасьевна? Давно ты у нее был?

– Третьего-с дни только из Гостиного пришла, а я в дверь-с: купила шелковой материи по четыре рубли аршин пюсового цвета с отливом; холстинки-с для дочери; да платочек, так не самой большой, розовый-с.

– Видно, есть чем жить, Осип Ильич, не по-нашему! Только и слышу, что в Гостиный ходит – по четыре рубли аршин материи себе покупает! Видно, побочные есть доходцы: с одним жалованьем-то не нафинтишь много. Ну, а муж?