Пушки царя Иоганна

– Я думал… – нерешительно начал Вельяминов.

– Что думал?

– Ну как… сперва Алену замуж выдам, а уж потом сам, как-нибудь…

– Вот тут уволь, – сразу отказался я, – я ей, грешным делом, еще до Смоленского похода предложил за Кароля выйти, так она мне такую бучу устроила… Что смотришь, он тогда холостой еще был!

– Ты мне об этом не рассказывал… – подозрительно посмотрел на меня мой ближник.

– А чего рассказывать? Они оба отказались сразу, а мне в таких делах настаивать не с руки.

– То есть меня женить, неизвестно на ком, тебе с руки!

– Никитушка, дорогой, не путай! Ты же мне как брат. Младший. Стало быть, я лучше знаю, что хорошо для моего младшего брата, и плохого не посоветую.

– Ох, о тебе бы самом кто побеспокоился! Катарина Карловна-то к нам, как я погляжу, совсем не собирается?

– Что поделаешь – сапожник без сапог, – засмеялся я, – даже не знаю, что тебе ответить.

– Так, может, Анисим-то и прав? – осторожно спросил Никита, стараясь не вызвать царский гнев.

– В чем это? – отозвался я, сделав вид, что не понял.

– Ну, как это… – он явно мялся, подбирая слова.

– Ты про развод?

– Про него.

– Может, и прав.

– Тогда чего ждем? – деловито спросил он, как будто готов был немедля ринуться на поиски невесты.

Меня позабавила реакция моего ближника, и я решил ему подыграть:

– А как у вас цари женятся?

– Дык известно как: посылают во все концы Руси весть, чтобы все бояре и дворяне, да прочего звания люди, у которых есть дочери на выданье, везли их в Москву на смотр.

– О как! И что дальше?

– Ну, как соберут невест, их ближние его бояре смотрят, выбирают высоких, да красивых, и чтобы из рода большого, в котором женщины плодовиты. Потом тех, коих уже выбрали, смотрит сам государь в палатах лично. Тут уж можно и спросить чего.

– Вот даже как!

– Ну конечно, а то вдруг она дура или косноязычная какая!

– Это правильно, – поддакнул я, еле сдерживаясь от смеха, – а иное попробовать можно?

– Что «иное»? – не понял Вельяминов.

– Как что, а вдруг она бревно бревном!

– Тьфу на тебя! – разозлился понявший наконец Никита, – горбатого могила исправит! Я тебе про серьезные вещи рассказываю, а у тебя один блуд на уме! Уж если так приспичило, так съезди в Кукуй, али еще куда. Мало ли девок для таких дел!

Отсмеявшись, я присел ближе к нему и положил руку на плечо.

– А дальше что?

– Как что, – буркнул он, – царевич родится православный! Весь народ будет рад.

– А Карлушку я куда дену, и Женечку?

Насупившийся Вельяминов, как видно, решил, что раз я задаю такие вопросы, значит, отнесся к его идее серьезно, потому снова повернулся ко мне и горячо заговорил:

– Государь, ты ведь, пока тебя царем не выбрали, не последний из князей в неметчине был! И удел у тебя там немалый и весьма богатый к тому же. Вот и пусть достанется Карлу Ивановичу! Он там свой, и вера у него лютеранская, вот пусть и княжит. Шутка ли, великий князь Мекленбургский! И царевне Евгении, я чаю, приданое найдется, особливо если батюшка у нее не кто-нибудь, а царь русский, и родной брат – великий князь. Всем хорошо, и греха никакого! А король свейский пусть не обижается. Где это видано, чтобы жена к мужу пятый год носа не казала?

В последнее время мои приближенные все чаще стали заводить разговоры о нежелании приезжать в Москву Катарины Карловны и о том, что это наносит немалый урон репутации царя. Народ, дескать, не понимает: женат их царь или нет? Поначалу я отшучивался, потом начал выказывать неудовольствие. Иван Никитич, будучи опытным царедворцем, фишку сразу просек и заткнулся. Хитрый от природы Анисим тоже сообразил, что играет с огнем, но вот прямодушный Вельяминов резал правду-матку, не думая о последствиях, с тактичностью стрелецкого бердыша. Ну да ладно, от Никиты – стерплю.

Начавший бесить меня разговор прервал стряпчий##, доложивший, что меня хочет видеть полковник барон фон Гершов.

## Стряпчий – придворный чин в Русском государстве.

– Пусть войдет, – коротко бросил я.

Мой верный Кароль достиг в жизни всего, о чем только мог мечтать провинциальный дворянин, каким он и был до того, как нанялся ко мне на службу. Чин полковника, титул барона, хлебная должность, жена-красавица из знатной и влиятельной семьи – вот далеко не полный перечень полученных им плюшек, впрочем, честно заслуженных. Однако былой близости между нами нет, хотя я по-прежнему уверен в его преданности и честности. Правда, с недавних пор его супруга – Регина Аделаида докучает бравому полковнику просьбами оставить службу и переехать куда-нибудь в Европу. Да хоть в тот же Мекленбург, где у фон Гершова пожалованное мною поместье. Понять молодую женщину можно. Балов в Москве не бывает, а те увеселения, что устраивают бюргеры в Кукуе, для урожденной графини Буксгевден совсем не комильфо. Царица, в свите которой баронесса, благодаря своей знатности, могла занять видное положение, тоже намерения приехать не изъявляет. Что опять же мотивирует Регину Аделаиду к скорейшему переезду. Нет, она не устраивает Каролю истерик и не пилит его ежедневно и еженощно, но каким-то ей одной ведомым изощренным способом все же вбила бравому померанцу в голову мысли о возвращении. Надеюсь, он пришел не с этим.

– Добрый день, мой кайзер, – кланяется полковник, – прошу простить мое вторжение, но дело, по которому я посмел потревожить ваше царское величество, не терпит отлагательства!

Надо сказать, выглядит он шикарно! Прекрасно пошитый мундир из дорогого сукна, обильно украшенный золотым шитьем, сидит на парне как влитой. Кисти рук почти скрыты брабантскими кружевами. По плечам вьются завитые локоны. На груди блестит золотая цепь, в ухе брильянт, на пальцах перстни… в общем, красавчик! За его спиной жмется какой-то худой мужчина в неказистой одежке и с измученным взглядом. Интересно, что у него такое приключилось, что Каролю пришлось тащить его в палаты? Обычно бургомистр Кукуя решает все проблемы сам.

– Рад видеть тебя, дружище! – отвечаю я на приветствие. – Рассказывай, что привело тебя, и я подумаю, чем смогу помочь.

– Речь вовсе не обо мне, мой кайзер, – качает головой фон Гершов и выводит вперед своего спутника.

Тот еще раз кланяется и печально смотрит на меня, затем, сообразив, что я его не узнаю, тяжело вздыхает и твердым голосом спрашивает:

– Ваше величество меня не узнает?

Какое-то время я вглядываюсь в его обветренное лицо, и внезапная догадка вспыхивает в моей голове, как зарница:

– Петерсен?!

– Да, ваше величество, – кивает головой мой шкипер.

– Разрази меня гром!.. Что с тобой стряслось, старина? – не могу удержаться я от восклицания. Раньше Ян был крепким, уверенным в себе моряком, а теперь на меня смотрела лишь тень былого человека. Худой, чтобы не сказать изможденный, с обильной сединой в волосах, в поношенной одежде с чужого плеча. И лишь глаза, горящие неукротимым огнем, напоминают того прежнего Петерсена, способного сутками не выпускать из рук штурвал или яростно сражаться в абордажной схватке.

– Это долгая история, – вздыхает шкипер.