Украинский Чапаев. Жизнь и смерть легендарного комдива Николая Щорса

Через несколько дней осторожно высказал сомненье тестю: пойдет ли она за него?

– Не беспокойся. С Костеем Подбело, батькой ее, уж обмозговали, – успокаивал Михайло. – Дай срок. Ты детей подготавливай…

Вскоре стал замечать Александр Николаевич, что Подбело оказывает ему внимание, снимает картуз при встрече, а встречаются паровозами, заливисто сигналит.

Все как бы шло по задуманному. Как-то вечером, перекупав малых, уложив их, они, трое мужчин, засиделись за самоваром. Александр Николаевич хотел было начать разговор о предстоящей женитьбе, но совсем неожиданно заметил настороженный взгляд Николая. От этого взгляда вдруг слова, какие собирал он несколько дней, вылетели из головы. Он больше побаивался Константина – ослушник, драчун, жди всегда от него выходку… Но Николай?! Послушный, умница… Понял: именно Николай встанет на пути. Мать любил и больше всех был привязан к ней. Не попадая струей из самовара в чашку, чертыхаясь, Александр Николаевич несвязно заговорил:

– А была бы мать… Не возились мы с вами до полуночи. Накупать надо, накормить, уложить… А там стирки – гора!

– Сам постираю. Ты ложись, чуть свет вставать, – отозвался Николай, искоса поглядывая на неловкие руки отца.

– Ишь, сам он… – ни с того ни с сего обозлился Александр Николаевич. – Сам все не переделаешь. Корова, гуси, куры, индейки. А зима на носу… Две печи топить!

– Вот проблема, – вмешался Константин, не понимая, что так вдруг не поделили брат с отцом. – Дров наколоть да уголь засыпать… Покуда мы в школе, Кулюша доглядит за огнем…

Осенью в школу пошел и Константин. Бегал он туда с охотой, хотя уроки учить ленился…

А время бежало, не стояло на месте. Александр Николаевич больше не начинал разговора о женитьбе. Николая он понимал и не осуждал его. Напротив, выделяя как старшего из детей, равного себе, делился с ним о своих делах на работе, советовался по хозяйству. Наблюдал исподволь, как он отходит, смягчается, мучает его совесть. Но к мысли о мачехе, заметно, непреклонен. Александра Николаевича это и огорчало, и радовало. Какое-то время он готов был сдаться, отступить – вырастит детей один. Нарочно стал избегать на станции Константина Подбело, обходил их двор. А попадется на глаза цветастая голубая шалька, какую любит носить Мария, зайдется сердце. Вот уж седина в голову, а бес в ребро. Тайком, стыдясь даже себя, искал взглядом ту шальку на базаре и в церкви.

Но однажды, возвращаясь от тестя, столкнулся с ней лицом к лицу в тесном переулке. Разрумянившись, прошла гордая, недоступная. На приветствие ответила едва приметным поклоном. Знал, что она согласна выйти за него. Сперва и слушать не хотела. Но со временем уступила. Эта случайная встреча и оборвала все колебания у Александра Николаевича. Твердо решил ввести в дом хозяйкой Марию. Сделает все, чтобы дети ее приняли, чтили. Наверное, кроме старшего. Пусть он один больше всех хранит память о родной матери. Силу он, отец, применять не станет. Втолкует и Марии, чтобы не обижалась и строго не спрашивала.

Как ни сопротивлялась новая родня, но по настоянию Александра Николаевича обошлись без венчания. Поп записал только в брачную книгу. Отмечали брак в доме у невесты.

Возвращаясь из школы, Николай увидел сани с отцом и новой женой… Чуть не заплакал. Не останавливаясь у калитки, прошел в проулок, к деду. От порога заявил:

– У вас жить буду.

Бабка, усаживая внука за стол, наревелась всласть. Помня наказ старика, вразумляла внука:

– Не гневайся, Колюшка, на отца. И его понять нужно… Вырастешь, узнаешь, что в доме без хозяйки пусто человеку. Богу угодно призвать твою мамку… Рук не подложишь.

– Бог, бог… Чахотка задавила ее.

– А воля чья? – не отступала бабка, косясь на образа. – Его, бога.

Вечером, когда стемнело, пришел отец. Не ругался и не кричал, посмотрел тетрадки Николая, поговорил вполголоса с дедом о своем, путейском. Выглядел он каким-то пришибленным. На бледном усталом лице застыла виноватая улыбка. Николаю жалко стало отца. Бабка позвала вечерять. Отец отказался. Собрался уходить. Снимая с гвоздя полушубок, умоляющими глазами посмотрел на сына.

– Нет, спасибо… Дома своя вечеря на столе стынет. Да и неудобно, спрашивает она…

Догадался Николай, что его спрашивает. Не стал ждать уговоров. Молча собрал в сумку книжки. Отец хотел было помочь ему застегнуть пальто – отстранил его руки…

Дома все сидели за столом в горнице. Мачеха, в светлом платье с открытой шеей, встретила в прихожей. Улыбаясь, протянула руку, желая познакомиться. Николай сделал вид, что не понял жест – подал ей сумку с книгами. Пригласили за стол. На столе стоял пирог с яблоками. Заметил, сестренки не чурались чужого человека в доме, переговариваются, а Константин и вовсе присоседился к локтю мачехи. Отлегло малость, ощутив вкус пирога…

Николай жил свободно, никем не опекаемый. К мачехе он относился холодно, называл ее по имени и отчеству, хотя отец требовал, чтобы все дети называли мачеху «мамой». Колю переломить не удалось. У него был не по летам твердый характер.

– Не могу, хоть убей меня – не могу. Я мамку свою помню, – упрямо твердил он отцу.

И все же постепенно новая жизнь налаживалась в семье Щорсов. Девчата как-то сразу, одна за одной, стали называть Марию Константиновну «мамой». У Кости тоже прорывалось, но он умел и без этого слова объясняться с мачехой. У Николая ничего не получалось. Приходил он в себя долго, словно после тяжелой болезни. По привычке, заведенному порядку наполнял кадку водой, таскал из сарайчика дрова, уголь. Отпали варево и стирка.

Пристрастился бегать вечерами к Табельчукам и все чаще оставался и на ночь. Отец не выговаривал. Привечал Николая дядя Казя. Оказывается, он уже много лет «выдумывает» летательный аппарат. На листе бумаги он получается похожим на стрекозу – решетчатые, из планок, крылья, хвост, велосипедные колеса и моторчик на керосине.

– И взлетит? Не упадет?

– Птица же летает… Закон один. Птица, опираясь на воздушную струю, может планировать. Наблюдал орлов? На много верст поднимаются ввысь. Используют воздушные потоки. А что птицу тянет? Взмах крыла. А что способствует так легко и скоро летать? Форма тела. Обтекаемая, гладкая.

Николая раздирали сомнения: выходит, человек может оторваться от земли, полететь? Такое только в сказках, с помощью волшебной силы возможно. А по правде – вранье, выдумки. Никакой волшебной силы на земле нет… Хотя нет, он ведь летал!.. Правда, во сне. Давно, еще когда была жива мама. С кручи, высокой-высокой, расставил руки и полетел. Через реку, над лесом. До сих пор явственно сохранилось ощущение полета…

– А во сне я летал… Я серьезно, дядя Казя, не смейся.

– Наука еще не может объяснить сны. Но полет во сне… Бабка тебе пояснит. Летают дети. Летал и я. Довольно часто. По народному поверью – это значит, что ты растешь. Что-то тут есть…

Окутываясь дымом сигареты, Казимир глядел куда-то сквозь племянника.

– Пока не до снов… Явь! Сколько препятствий у человека! У каждого поколения они есть. И каждое ответственно за их преодоление. Есть они и у моего поколения. И их мы обязаны преодолеть, чтобы они не стали непомерным грузом для твоего поколения. А перед вами встанут свои препоны. Так и движется жизнь из поколения к поколению. Летательные аппараты – одна из последних идей девятнадцатого столетия, так сказать, идея моего поколения. Нам ее и воплощать…

– Я тоже скоро вырасту.

– И на твой век хватит дел. К примеру… Революция! Уже не одно поколение пытается решить эту проблему, бьется за нее. Будут еще биться и твои внуки, а может быть и правнуки. Кое-где она брала верх. Во Франции, например. Народ отрубил голову своему королю, и даже провозгласил республику, но правят страной почему-то не рабочие и крестьяне, а богачи, капиталисты. Я считаю, что у власти в государстве должен встать народ. Это будет справедливо. Управлять должен тот, кто трудится… Но, видимо, не такое простое это дело – революция. Возьми, например, у нас… Хотел народ… Не вышло…

– Я хотел бы что-нибудь сделать хорошего для нашего народа… Для таких как мой дед и отец. В школе учат, что надо уважать власть, любить царя. За что? Мне кажется, что царь и все его окружение – это как изношенная одежда, которая давно перестала защищать от холода, болезней, смерти…

– Рановато тебе, Николай, об этом думать.

– Не рановато… Можно ведь еще раз попробовать революцию устроить.

– Гм, тоже мне храбрый отыскался. Гнев народа десятилетиями копится… Повторит ли твое поколение эту попытку, не уверен. Мое – точно нет…

Всегда так дядька Казя озадачивает. Наговорит, наговорит интересных слов, много непонятных. Нынче, кажись, уловил их смысл. Позапрошлогодние события на деповском дворе не что иное, как революция была. Слесари, котельщики, кое-кто из инженеров встали против царя. Думал, только у них в Сновске. Ого! По всей России. В крупных городах – Питере, Москве, Киеве, Харькове, народ вышел с красными флагами, с оружием. Строили на улицах баррикады, как в той же Франции. Но победил царь. У него казаки, жандармы…