Путь олигарха Иван Яцук

– Хорошо, я доложу. Конечно, у нашей фирмы таких денег нет, но вы правильно поняли, что у нас есть солидная крыша, – пообещал Скляр, блефуя по-черному.

– Пожалуйста, помогите. Буду очень-очень вам благодарна, – Вера Феликсовна положила свою горячую руку на руку Олега, и многообещающие бесики запрыгали в ее глазах.

Затем Тоцкая встала со своего кресла, хлопотливо пошарила по столу, собирая какие-то документы и, не поднимая головы уже другим, сухим тоном сказала:

–Время идти к директору. Говорите строго по теме. В Киеве разрешаю рассказывать всякие небылицы: как вы героически пробивались в кабинет. Как обвели вокруг пальца всех и вся, как охмурили женщину – первого зама директора и добились права получить акции. Знаю, мужиков хлебом не корми – дай побахвалиться, представить себя Наполеоном или Дон Жуаном. Не болтайте только главного. Идемте.

Глава четвертая

Вера Феликсовна деловито, чинным шагом вышла из кабинета, Наполеон за ней, соображая, как сейчас вести себя с директором. Альбина Николаевна, завидев обоих, тут же принялась лихорадочно перелистывать бумаги, перекладывать папки, показывая, что она вся в работе. Двое врагов сразу – перебор даже для такой боевой секретарши, как она. Вера Феликсовна, однако, проигнорировала Альбину и молча прошла в кабинет вместе с киевлянином. Секретарша проводила их немигающим, красноречивым взглядом, приглашая и Клавдию Борисовну выразить фунт презрения в тряпочку.

Виталий Семенович был подтянут, строг и деловит, как будто и не было вчерашнего стресса. Увидев киевлянина, директор сдержанно пошутил:

– Вы сегодня без охраны, как вижу. Благодарю за доверие.

– Виталий Семенович, – Тоцкая умоляюще-укоризненно посмотрела на директора, – мы же с вами договаривались…

–Все, все, – тот поднял руки,– больше не буду. Видите, Олег Владимирович уже улыбается. Будем считать инцидент исчерпанным. Вам слово, Вера Феликсовна.

Ну что, Виталий Семенович, я подробно изложила Олегу Владимировичу смысл наших предложений. Естественно, он ничего не решает, но я думаю, способен донести до сведения своего руководства смысл наших предложений. Это единственный способ рассчитаться без всяких уловок и пустых обещаний. И это выгодно обеим сторонам. Так, Олег Владимирович?

Мне все понятно, – подхватил разговор Скляр,– но я бы хотел официально из уст Генерального директора услышать подтверждение нашей беседы. Как я понимаю, предлагается погасить долг акциями вашего комбината, а кроме того, закупить дополнительный пакет, чтобы дотянуть до 8 процентов и получить место в совете директоров и таким образом влиять на решения комбината. Так?

Совершенно верно, – с радостным оживлением подтвердил директор.– Более того, по окончанию финансового года, то есть не позже марта, мы выплатим дивиденды; все, которые вам полагаются. Если вы даже сможете взять кредит– здесь мы его получить не можем – мы возьмем на себя выплату процентов по этому кредиту. Как это сделать – наши юристы совместно обсудят. Но нам деньги нужны сейчас, как воздух. Время не терпит. Через пару недель овощи пойдут полным ходом, а мы не готовы к переработке. Чтобы выполнить производственную программу, а она у нас всегда напряженная, надо не позже середины августа перерабатывать томаты.

Вот видите, Олег Владимирович, нашего директора уже так вдохновляет перспектива сделки, – в голосе зама звучали явные нотки недовольства, – что он предлагает даже то, что мы предварительно не обсуждали.Так что сделка становится еще более привлекательной; только, Виталий Семенович, не грузите нашего гостя нашими проблемами, у него и своих достаточно.

Нам нужен, в таком случае, ваш устав, – Скляр все еще старался сохранить лицо, хотя отлично понимал, что сделка для его фирмы не реальна.

Устав мы вам предоставим, как только речь пойдет о конкретных вещах,– быстро ответил Виталий Семенович, видимо, пытаясь опередить ответ зама.

Что ж, хорошо, – улыбнулся Скляр, – я ваш представитель и защитник в Киеве.

Надеюсь, – подытожил директор.– Вера Феликсовна, – он сделал условленный кивок головой,– сделает все, как положено.

Тоцкая все поняла правильно. «Мерседес» загрузили так, что водитель взмолился: куда вы все прете – рессоры полетят.

Тут была томатная паста в самой разной упаковке, икра кабачковая и баклажанная, и какое-то сате, и зеленый горошек, и халва, и персики, всякие соки, каша гречневая с мясом и много другой всячины.

Между тем разговор в кабинете продолжался уже без киевлянина.

– Вернемся к своим проблемам, как вы позволили поправлять меня при посторонних, – не без ехидства сказал Виталий Семенович.–Я вчера проехал по магазинам: нашей продукции почти нет, то же самое в больницах, школах, воинских частях. Это никуда не годится, куда смотрит отдел сбыта? Где кольцевой завоз? А мы с вами ломаем головы, ищем деньги. Вот где наши деньги, самый широкий ассортимент должен

–Виталий Семенович,– Тоцкая с досады всплеснула руками,– где вы живете, в каком царстве-государстве? Да спуститесь, наконец, с облаков. Какой ассортимент, какой кольцевой завоз? О чем вы говорите? Забудьте раз и навсегда. У школ, больниц, магазинов, воинских частей нет денег. Бюджет пустой. Город нам должен более двухсот миллиардов карбованцев. Что и дальше финансировать городской бюджет? А нас кто будет финансировать? За какие шиши? Кто нас погладит по головке за это? Свою шкуру надо спасать – я имею ввиду трудовой коллектив. Я дала команду возить только в те магазины, которые реально платят хотя бы в течение 10-15 дней. Многие поняли, что комбинат – государственная бездонная бочка, которая всегда подождет. У нас целая книга безнадежных дебиторов, куда еще?

– Но если не поставлять товар, то куда же девать нашу продукцию? Гноить на складах? – не сдавался директор.– Тогда нас точно не погладят.

– Не надо нас гладить, Виталий Семенович, я буду гладить вас в постели. Надо сокращать производство, как делают все умные люди, убирать лишние, ненужные звенья – мы не благотворительное общество.

– Вы в своем уме, Вера Феликсовна? – взорвался директор. Он, всю жизнь работающий на план, считающий план священной коровой, не мог и мысли допустить о значительном снижении показателей. – куда людей девать? Это же наши одноклассники, соседи, родственники – как мне смотреть им в глаза?

– Ну тогда давайте всем миром дохнуть, – огрызалась Тоцкая. Вы не думайте, что нащи люди такие уж слабачки. Пристроятся, не беспокойтесь. Зато комбинат сохраним. Хирурги тоже делают больно, но люди после операции живут.

– Ничего я резать не собираюсь, – горячился Кирилюк,– продукцию возить, кольцевой завоз восстановить. Бюджет говорите пустой? Это плохо. Но это бюджет. Сегодня нет денег– значит, будут завтра. Государство все равно рассчитается, на то оно и государство. А сидеть, сложа руки и ждать у моря погоды – это каждый может, здесь ума много не надо, а мы с вами специалисты. Я этого не допущу. А если умирать – так вместе, на миру и смерть красна. На этом закончим. Об остальном поговорим вечером, – Виталий Семенович подмигнул своему заму. Тоцкая мгновенно уловила перемену настроения.

– Ох, Виталий, неисправимый ты человек, – сказала она, поднимаясь со вздохом. – Вечером я тебе шепну на ушко, что в городе делается. Недавно прошвырнулась по отделам горисполкома, или как теперь говорят, мэрии. Все по-западному перестраивается. Ну, ладно, я пошла.

В приемной директора собралась толпа желающих попасть на прием. Здесь священнодействовала Альбина Николаевна, устанавливая очередность, отправляя многих по отделам и службам. Другим она сама давала краткие, исчерпывающие ответы, третьих просила придти через несколько дней, и только несколько человек получили разрешение ждать директора.

В приемной Тоцкой тоже скопился народ, обрадованный ее появлением и сразу зашумевший. Работа шла своим чередом, и все же не было прежнего азарта, динамичности, задора, уверенности в том, что ты делаешь нужное дело. Лица у всех чаще хмурые, безрадостные, шепоток вместо говора, потухшие глаза или, наоборот, злые, дерзкие.

У Генерального директора в тот день был прием по личным вопросам. По установившемуся много лет порядку в это время в кабинет вызывались заместители директора по быту, снабжению, председатель профкома и начальник юротдела, главный бухгалтер или его заместитель. Большинство вопросов решалось быстро и окончательно.

Альбина Николаевна вела протокол и тщательно контролировала все поручения директора. Приходили с просьбами насчет детского садика, общежития, с заявлениями о материальной помощи на похороны, лечение, оздоровление. Кто-то просил помочь стройматериалами, направить на учебу, отремонтировать квартиру ветерана комбината, обновить инструменты духового оркестра, выделить дачный участок. Приходили жены с просьбами найти управу на мужей и прочее и прочее, чем полна жизнь огромного производственного организма.

В прежние советские времена, когда комбинат был богатым, все вопросы решать было значительно легче, хоть и существовала масса запретов и ограничений. Но предприятие, стабильно выполняющее план, производящее дефицитную продукцию, получающее прибыль, во многом могло поступать по своему усмотрению, что оно и делало.

Теперь же каждый прием по личным вопросам превращался в головную боль для директора в прямом и переносном смысле. Резкие выражения, слезы, охания, причитания, жалобы, упреки, хлопанье дверями – все это утомляло больше, чем производственные проблемы. Голова раскалывалась от безысходности, от сознания своего бессилия, оттого, что падал авторитет, страдало самолюбие, изнеженное прежним поклонением.

Вот и сегодня пришлось многим отказывать, нервничать, выслушивать нелицеприятные отзывы. Потому Виталий Семенович после приема долго стоял у окна и нервно курил, пытаясь успокоиться. Через часок они договорились с Верой встретиться, а ехать в таком разбитом состоянии – какой смысл. Назначая свидание, Кирилюк совсем упустил, что сегодня прием: спасибо, что Альбина напомнила, а то бы он вообще после обеда уехал в город по инстанциям. А сорвать прием – такое у него случалось только несколько раз за всю его двадцатилетнюю работу директором, да и то не по своей вине, а лишь потому, что задерживали на совещаниях.

Помимо всего прочего срыв приема – это еще и опасный прецедент. Что люди подумают? Уходит от проблем? Избегает людей? Зажрался или боится, устал? Нет, такого не будет, пока он на этой должности. Мечталось поработать лет до 70-ти, а в глубине души теплилась мысль, что и дольше, а потому надо идти навстречу трудностям и преодолевать их.

Виталий Семенович докурил, постоял еще пять минут, любуясь величавым течением Днепра, и сел расписывать поступившую почту, поглядывая на часы.

Глава пятая

Молодожены Кирилюки приехали строить комбинат по комсомольской путевке в 1935 году, а ровно через год родился их первенец Виталий. Видно климат здесь был хороший, потому в течение следующих лет родились Оля и Света – все крепкие, здоровые. Отец – токарь, маму сперва определили штукатуром, а потом послали на курсы бухгалтеров.

Семнадцатилетним худеньким, прыщавым пареньком пришел на комбинат Виталий Кирилюк после ремесленного училища. Был поставлен сначала учеником, потом слесарем- наладчиком нового оборудования, которое в большом количестве поступало в строящиеся цеха. Активного, смышленого комсомольца быстро заметили. Через год Кирилюк – комсорг сперва пусконаладочного участка, а затем самого большого томатного цеха. В армию провожали шумно, весело, с комсомольскими песнями, художественная самодеятельность гремела: «…Прощай, поля родные, звезда победы нам свети. До свиданья, мама, не горюй, не грусти, пожелай нам доброго пути». Взволнованный Виталий, перевязанный украинскими рушниками, не успевал принимать поздравления, напутствия и просто выслушивать пьяные доверительные разговоры. Уже на приемном пункте наспех обнял робкую Марину, с которой начал встречаться, и тут же полетел в воздух, подхваченный десятками молодых, сильных рук.

В армии еще долго вспоминал эти волнительные проводы, родителей, лица друзей, Марину, что никак не могла к нему протиснуться, остаться наедине и сказать или услышать единственные слова. Марина, Марина – она так и ушла навсегда из его жизни, скромная, задушевная, его первая девушка, но нежная пыльца его юношеских воспоминаний почти каждый вечер оседала на его тяжелеющих веках до тех пор, пока они не смыкались окончательно.

Из армии Виталий Кирилюк вернулся высоким, крепким, ловким сержантом, членом партии, проявившим смелость и политическую сознательность во время венгерских событий. На комбинате его встречали также радостно, как и провожали тремя годами раньше. Вскоре Кирилюк – уже секретарь комсомольской организации консервного комбината, уже тогда одного из крупнейших предприятий города и области. Вот только грамотешки Виталию недоставало. Надо было срочно закрывать этот досадный пробел, потому что перспективы перед ним открывались огромные.

Поступил заочно в Одесский институт пищевой промышленности, который окончил блестяще. Предложили даже остаться на кафедре холодильной техники аспирантом, но Кирилюк отказался, не чувствуя большой тяги к научной деятельности. Только на склоне лет пожалеет об этом, а пока после института он – первый секретарь горкома комсомола, затем – второй в обкоме. По выслуге комсомольских добровольских лет Кирилюк направляется в Высшую партийную школу при ЦК Компартии Украины, называемую в быту студентами «Вышкой». Праздник жизни, полет Икара в небо продолжался. Еще три года веселого, беззаботного, незабываемого времени.

Да, были занятия, семинары, диспуты, подготовка рефератов, но для Кирилюка, привыкшего работать, любившего знания, книги, любопытного ко всем новостям из научного мира, все это было необременительно, словно понарошку. И тем слаще после занятий было свободное время. Впервые по-настоящему Кирилюк окунулся в личную жизнь.

Студенты « вышки» получали приличную стипендию, а еще комбинат установил для Кирилюка персональную стипендию, регулярно снабжал своей продукцией, которую привозили знакомые экспедиторы с оказией. Днепровские друзья и знакомые, памятуя о его будущем карьерном росте, тоже помогали и продуктами, и деньгами, и всякими услугами.

Театры, музеи, библиотеки, ужины в ресторанах – всё жизнь положила к ногам Кирилюка. Блестящие женщины, узнав, что он – слушатель « вышки», с новым, повышенным вниманием посматривали на него, искали его общества. Товарищи по учебе, более поднаторевшие в гусарстве, посвятили его во все тонкости запретного секса парижских борделей, по сравнению с которым «Камасутра» представляла собой нечто из начальной школы.

Слушатели « Вышки» могли жить или в общежитии, больше похожем на гостиницу средней руки, или в городе на частной квартире. В «общаге» жили те, кто жил только на одну стипендию, не успев еще покрутиться в деловом мире и обзавестись влиятельными друзьями и коллегами, а также партийные фанатики типа Суслова, которые десятилетия могли ходить в пальто, похожем на старую шинель Акакия Акакиевича.

Кирилюк жил сперва в общаге, а потом перешел на частную квартиру, где они жили втроем. Эта квартира знала и напряженный труд, но знала она и такие разгульные вечера и утренники, о которых Виталий раньше и представления не имел.

Почти сразу после ВПШ Кирилюк стал секретарем партийной организации комбината, женился на скромной сотруднице экономического отдела Валечке Берест, а когда тогдашнему директору пришло время уходить, кандидатура Кирилюка на замещение была первой и безоговорочной. Ему тогда «стукнуло» тридцать семь лет – время, расцвета творческих и физических сил. Виталий Семенович тогда с головой ушел в работу. При нем стали внедряться самые передовые технологии в пищевой промышленности, самые передовые формы организации и оплаты труда, он тащил на комбинат все самое-самое. Это при Кирилюке комбинат стал крупнейшим предприятием пищевой промышленности в Европе.