Хоть он по ней истосковался
И грустный целый день болтался,
Но что же? Надо покидать.
Дидона сразу отгадала,
О чем грустит дружок Эней,
И всё себе на ус мотала,
Чтоб как пристроиться и ей:
Из-за печи порой глядела,
Как будто задремать успела:
И, мол, она не прочь поспать.
Эней решил, что уж уснула,
И можно делать ноги к югу,
А тут за бок Дидона – хвать!
«Постой, паршивый пес, собака!
Со мной сначала расплатись,
Не то подвешу кверху сракой,
Попробуй только, шевельнись!
За хлеб, за соль такая плата?
Ты всем, привыкшим насмехаться,
Распустишь славу обо мне!
Пригрела в пазухе гадюку,
Чтоб боль потом терпеть и муку,
Постлала пуховик свинье.
Прикинь, каким ко мне явился,
Сорочкой даже не владел;
Бесштанный, так пообносился,
В карманах ветерок свистел!
Да ты забыл, как пахнет рублик!
А от штанов остался гульфик,
И только слава, что в штанах.
Да и то порвалось и подбилось,
Позор смотреть, как все светилось,
Ткни пальцем – расползется в прах.
Тебе ли я не угождала?
Какого ты рожна хотел?
Какая стерва побуждала,
Чтоб ты тут сытый не сидел?»
Дидона горько зарыдала,
Волосьев горсти три нарвала
И раскраснелась, словно рак.
Запенилась, осатанела,
Как будто белены поела,
Орала на Энея так:
«Отвратный, скверный ты поганец,
Никчёмный, нищий, стыдоба!
Ханыга грязный, голоштанец,
Подлюга, скверна, голытьба!
За тяжкий мой позор, похоже,
Тебе сейчас я вмажу в рожу,
И пусть тебя утащит черт!