Физкультура и литература

Я живу возле реки. Конечно, рекой ее можно назвать только с огромной натяжкой. С превеликим преувеличением. Тоже самое, назвать рогатку – огнестрельным оружием. Это не величественная река Лена, а ее жалкий грязный приток. Эту лужу в народе называют "говнотечкой". Это даже не вода, а мутная жижа, состоящая из продуктов химического, физического и атомного распадов, смешанных с продуктами обмена мочеполовых систем различных видов млекопитающих. Так называемый «городской пляж» находится в трехстах метрах от моего дома. Надо всего лишь перейти дорогу и пройти через коттеджи, которые понастроили себе местные богачи. Но пройти по прямой невозможно, они огорожены высоким железным забором. Богачи не хотят, чтобы через их владения ходили всякие нищеброды. Из-за этого приходится делать крюк. Раньше, когда коттеджей еще не построили, там располагался песчаный карьер. Молодежь со всего района ходила туда драться. Один на один. «До первой крови» или пока один из бойцов не заплачет. Ну или, на худой конец, пока кто-нибудь не умрет. Отказ от драки автоматически приравнивался к поражению. Проигравший сразу же оказывался на ступеньку ниже. Абсолютно никакого значения не имела причина, из-за которой боец отказался от драки, будь то: кровавый понос, язва, геморрой, цистит, ишемическая болезнь сердца, инсульт, цирроз печени, глаукома, острая шизофрения, хроническая депрессия, усталость, анальная трещина, ушная пробка, катаракта, камни в почках, синдром Бабинского справа, боковой амиотрофический синдром и даже в случае клинической смерти. Все было тщетно. Проиграл так проиграл. Теперь ты должен уважать победителя. Никаких оскорблений в его адрес. Целуй руку, которую не смог отрубить.

Как-то раз я был свидетелем драки между двумя лучшими друзьями. Драка была ужасно скучной, как спаривание дождевых червей, если, конечно, они спариваются. Один друг нападал, пытаясь навязать ближний бой, другой друг отбивался, держась на расстоянии. Драка длилась уже больше пяти минут, когда собравшиеся зеваки, подхалимы, карманники, кривляки, подонки и прочая шушера стали расходиться по домам. По телеку начинался "Черный плащ".

Однажды я тоже дрался на песках. Единожды. С каким-то незнакомым парнем, которого видел в первый и, как оказалось, в последний раз в своей жизни. Очевидных причин для драки не было. Кроме одной: старшие ребята хотели зрелища. Но драться между собой они не желали. Поэтому, они стравили нас, сказав мне: «Видишь того парня? Он сказал, что твой отец -педик». Естественно, «тот парень» ничего такого не говорил, но времени проводить лингвистическую экспертизу не было. Надо было «махаться». Кажется, во время жестокой бойни, я попал своей худой костлявой ногой в мягкий живот «того парня», и он отказался от продолжения. Их компания позорно удалилась с песков, а мы остались жечь костер и кидать в него патроны.

Чтобы в тебя не попала пуля необходимо было прятаться за песчаными насыпями. Кто-то бросал патрон в костер, и все пригибались в ожидании взрыва. На самом деле, в патронах не было снаряда. Мы не знали, что патроны были монтажными, а не боевыми. На наш неискушенный взгляд, все они выглядели одинаково. Когда патроны закончились, мы стали кидать в костер пластиковые бутылки с закрытыми пробками, которые, попадая в огонь, сперва набухали, а потом, скривившись, взрывались, взлетали вверх, вздымая пепел и искры. От костра надо было убегать и в этом случае. Никто не знал, как может повести себя углекислый газ в замкнутом пространстве. Неизвестно, в каком месте появится дырка, и в какую сторону полетит бутылка. Все понимали, что с такими вещами лучше не шутить. Поэтому мы соблюдали технику безопасности, прячась за насыпями. Через несколько секунд раздавался свист, щелчок, костер вспыхивал синим пламенем, и бутылка взлетала в воздух. Затем мы бежали к ней, рассматривали и весело обсуждали ее полет. Потом все повторялось до тех пор, пока бутылки не кончались. Потом все расходились по домам. Было ужасно грустно понимать, что день славы кончился, и завтра никто не вспомнит, как ты победил в драке.

Однажды на карьере началась стройка, и пески, наполненные нашей первой кровью, потом и слезами, превратились в коттеджи. Я сделал крюк и оказался на пляже. Там я сразу приметил своих одноклассников. Любовную парочку. И, что удивительно, они делали то, что делать на этом пляже ни в коем случае не рекомендуется – купались. Середина июля. Самое пекло. В Якутске лето длится всего один месяц – июль. В июне еще достаточно прохладно, чтобы купаться, в это время идет река. Огромные массы льда плывут, тают и исчезают в грязных потоках реки Лены. Очень красивое и величественное зрелище. Живущие поблизости люди выходят на пляж, чтобы посмотреть на это чудо природы. В Якутске и так мало зрелищ, поэтому пропускать такое нельзя. Река, из-за таящего льда, выходит из берегов и весь «городской пляж» опускается под воду. Льдины разных размеров дрейфуют, задевая друг друга, толкаясь и соединяясь, образуя целые флотилии. При их столкновении стоит оглушительный треск. Вода подходит к самой кромке дамбы, по которой гуляют люди. Кажется, еще чуть-чуть и все окажется под водой. Но этого "чуть-чуть" всегда не хватает. Подъем заканчивается, треск стихает и льды, ничего не добившись, растворяются. Таяние происходит не сразу. Сначала спадает общий объем воды, и льдины, оставшись на песке, медленно умирают. Печальное и эпохальное зрелище. Гуляя по мокрому песку, кажется, что ты оказался в первозданном мире. Рядом с тобой трещат огромные айсберги, а река, черная от грязи, тихо ворчит, унося с собой остатки былой мощи. Как проигравший флот, уходит на базу, так и льды, оставшиеся на плаву во власти течения, плывут назад; туда, где в итоге своих странствий становятся тем, кем были изначально – водой. Когда ты подходишь к льдине, она скрипит и лопается, распадаясь на тонкие хрупкие кристаллы. Можно залезть на айсберг и крошить его ударами ног. Тысячи осколков, переливаясь, опадают на песок, образуя россыпи драгоценных камней. Эта картина навсегда останется в памяти.

В августе температура воздуха стремительно падает. Природа подготавливается к зиме. А для жары остается только июль, и солнце, вступая в законные права, отрывается на полную катушку, платя по старым счетам и авансируя будущие. Температура воздуха в июле поднимается до тридцати пяти, а иногда и до сорока градусов. Вместе с тем влажность воздуха, несмотря на близость реки, минимальная. Смертельный зной. Тяжело переносить такую жару на ногах. Люди спасаются вентиляторами и кондиционерами, кто может себе позволить. Богачи, живущие в коттеджах за железными заборами, могут, а мы, жители КПД-шек и домов 112 серии, вынуждены спасаться под лопастями китайских вентиляторов. Но и то не все. В крайних случаях спасает холодный душ или купание в радиоактивной речке. Вот и мои одноклассники предпочитали городской пляж. Я присоединился к ним. Присел на песочек и снял футболку. Я гулял и купался в ярко оранжевых гавайских шортах. Достаточно ярких, чтобы привлекать внимание. К тому же, у меня были длинные, обесцвеченные гидроперитом волосы, которые тоже притягивали взгляд. Я любил, когда на меня обращали внимание. Мне нравилось выделяться из толпы. А толпе это, наоборот, не нравилось. Все должны быть одинаковыми. Серыми. А белую ворону надо заклевать. Или хотя бы унизить. Так и произошло.

На пляже рядом с нами лежала парочка гопников. Уродливая дама лет тридцати-сорока и ее не менее безобразный дружок. Пьяные в хлам. А что еще делать? Набухаться на пляже – это святое. Пивная церемония как обязательный ритуал причащения. И лучше всего жажду утоляет не холодное пиво, а теплая водка. Ноль пять сорокоградусной в сорокоградусную, и уже не так жарко. Водка, принятая внутрь, также используется и как средство для загара. Через несколько часов после злоупотребления хорошо заметен равномерный загар, или как его принято называть у медиков – термический ожог. Чаще всего сгоревшей бывает одна сторона тела. В зависимости от того, в каком положении сон, солнце и алкоголь вырубили человека. Чаще всего страдает передняя поверхность тела. Человек не успевает среагировать на солнечный удар и вырубается, упав на лопатки. Опытные купальщики заранее принимают положение лежа на животе, так как внешняя сторона у них прожарилась в прошлое посещение пляжа. Так же это положение является более безопасным для здоровья пьющего. Так как рвотные массы могут причинить непоправимый ущерб жизнедеятельности организма. Чуть-чуть зазевался, и рвота уже у тебя в легких. А кому это нужно? Никому. Но никто не знает наверняка, накроет ли тебя сонливая волна или нет. Пан или пропал. Бывает, что и не накрывает, и тогда, естественно, человека накрывает волна неудовлетворенности, а вслед за ней накатывают волны агрессии, ненависти и злобы, превращая человека в безумное животное. Это состояние называется "недогоном". Теперь тебе, для того чтобы вырубиться на песке и получить шикарный загар, не хватает всего нескольких глотков. Недогон никому не нравится. То же самое, что смотреть порнографический фильм, в котором нет эякуляций. Примерно в таком состоянии находились наши соседи по пляжному отдыху. Женщине не хватило каких-то двух-трех жалких глотков, и она осатанела. А меня, как великого счастливчика, угораздило случайно посмотреть в их сторону. Она как будто только этого и ждала. Поймав мой взгляд, она схватила его зубами цербера. И понеслась. Она стала орать на меня, обзывать "гомиком", материть, костерить, поливать и обливать смешанной с говном грязью. Ненависть сочилась у нее сквозь поры. Она изрыгала ее тоннами, кубометрами, джоулями и амперами. При этом она не забывала угрожать мне избиением. А ее молодой человек, в грязных семейных трусах, просто лежал рядом и наслаждался хорошим солнечным деньком. Она стала подбивать его, чтобы учинить надо мной расправу. А я сидел на песке, и не знал, что делать. Я никогда не отличался храбростью. Да, чего уж юлить, я патологический трус.

Я жаждал внимания, и в полной мере получил его. Теперь мне хотелось убежать. Смыться подобру-поздорову. Исключить из уравнения причину конфликта. С глаз долой, из сердца вон. Я так бы и сделал, если бы не мои, бесстрастно наблюдающие за происходящим, одноклассники. Даже нам -трусам стыдно проявлять свою сущность при других людях. Я сделал вид, что пьяная баба поливает грязью не меня. Я отвернулся и смотрел в другую сторону, краем глаза следя за пьяной тварью. Мало ли от слов, она перейдет к действию. Такое тоже нельзя исключать. А трус – никогда и ничего не исключает. Наоборот, он продумывает различные вариации ухудшения ситуации. Я даже был готов уклониться от пущенной в меня пустой бутылки. Все мои мышцы были напряжены, а мое лицо выражало невозмутимость. Губы кривились, безуспешно пытаясь придать лицу беззаботное выражение. Физиономия моя имела жалкий вид, являла собой жалкое зрелище и не вызывала ничего кроме жалости. А для пьяной женщины – улыбка врага, словно кучка дерьма для ассенизатора. Сигнал для атаки. Она стала трясти своего дружка, нарушая его гармонизацию с внешним миром. Ему, похоже, хватило водки. Он оттолкнул ее руку и продолжил лежать на спине, принимая солнечные ванны. Тогда она вскочила на ноги и двинулась ко мне. Наверное, почувствовав себя летчиком японского императорского флота, она захотела использовать эффект неожиданности. Но она не знала, что для труса неожиданностей не бывает. К тому времени, пока она только намеривалась встать, я уже находился в вертикальном положении. Готовый сорваться с места, чтоб только пятки сверкали. Но мне не суждено было отправиться на пробежку, поскольку в игру вступил мой одноклассник. Это был грубый, крепкий парень, живший в опасном районе города, не раз участвовавший в драках и поэтому ничего не боявшийся. То есть, был моей полной противоположностью. В конце концов, ему надоело наблюдать за моим позором. Он преградил дорогу женщине, которая неуверенным шагом, проваливаясь в песок, ковыляла в мою сторону, изрыгая проклятия и перегарную вонь. Для нее, как и для меня, вмешательство третьего лица стало неожиданностью. Так на пути ребенка, приближающегося к большому вкусному торту, появляется старший брат, он забирает торт, и мимоходом пинает малого по почкам. Женщина остановилась. Одноклассник приказал ей успокоиться, иначе он размозжит ей башку. Он обратился с речью к мужику, гарантируя тому подарок в виде разбитой рожи и упокоение на ближайшем кладбище, если он не успокоит свою подружку. Мужик понял, о чем речь. Для пьяного он достаточно резво встал, сделал несколько нетвердых шагов, взял за лапу бешеную собаку и отвел ее на место, яростно сжимая ее предплечье.

Вот так, почти без позора, мне удалось выйти сухим с пляжа. Ни о каком купании речи не шло. Мне просто перестало быть жарко. Холодный липкий пот покрывал спину, я шел домой читать книги. Это дело гораздо безопаснее.

Вернемся к началу рассказа. Раннее утро. Мы бежим по дамбе. Солнце уже встало, но еще не печет. Через три часа на улице будет звенящая, как натянутая одноглазым индейцем тетива, нестерпимая жара. Наш маршрут проходит по прямой. Мы пробегаем пляж и вбегаем в лесистую зону. Комары еще спят. Это нам на руку, потому что якутские комары – одни из самых отвратительных беспозвоночных в мире. Как своим видом, так и количеством. Особенно отвратительны рыжие ублюдки. Они крупные и очень больно кусаются. После их укусов остаются большие красные блямбы, которые невозможно не чесать. Из-за интенсивного расчесывания, блямбы превращаются в болячки. Которые, слава Босху, не чешутся. Но зато имеют крайне, как необрезанная крайняя плоть, неприятный неопрятный вид. Лучше не быть укушенным. Лучше не ходить в лес. Держаться подальше от травы и не жить на первом этаже. К сожалению, последний пункт ко мне не подходит. Я живу на первом этаже. Конечно, все окна занавешены марлей. Противомоскитные сетки используют только жители коттеджей. Но несмотря на марлю, в доме все равно есть комары. Возможно, кто-то из моих домочадцев, преследуя свои, никому не известные, но без сомнения, корыстные цели, тайно впускает их в квартиру. Днем комары спят в своих кроватках и никого не дискредитируют. Жара и на них действует удручающе. Зато ночью, когда я начинаю засыпать, раздается писк комара, пикирующего на открытые из-под пододеяльника пальцы ног. Уже в воздухе комар готов к кровососанию, и сразу после посадки происходит укус. Нет ничего хуже, когда кусают нежные, еще не зараженные грибком, пальцы ног. Чешется примерно, как при чесотке. Чесотки у меня никогда не было, но я могу предполагать, каково это. Полночи приходится чесать пальцы и промежутки между ними. Ты терпишь, пытаясь всеми силами заснуть, заклинаешь, борешься, сопротивляешься, но через секунду сдаешься и чешешь. А в это время еще несколько кровопийц атакуют незащищенные участки твоего прекрасного тела. В темноте, наугад, я наношу слепые удары кулаками по воздуху. А комары, уворачиваясь, смеются надо мной. Писк просверливает голову насквозь. Я бью открытыми ладонями по голове, по ушам, по пяткам. Затем вскакиваю на ноги, включаю свет и начинаю разбор полетов. Парочку размазываю по стенам. Остаются кровавые пятна. Моя кровь. Кровь из моих пальцев. Бессмысленно пролитая. Нескольких, обескураженных ярким светом, я ловлю в воздухе. Подношу сжатую ладонь к уху, слушаю. Слышу писк. Плотоядно улыбаюсь, сжимаю кулак. Слышу треск. Начинаю чувствовать себя лучше. Не стоило меня злить. Бойня продолжается несколько минут. Парочка комаров избегает смерти. Но они настолько напуганы, что не могут даже пискнуть. Я ложусь на мятую, грязную от крови и тел насекомых, постель. Стены тоже в крови. Все говорит о том, что здесь произошла смертельная схватка. Бойня номер шесть. Через несколько часов стервятники, почувствовав запаха тлена и разложения, прилетят на пир. Ну а пока, я с головой накрываюсь пододеяльником и засыпаю, просыпаясь время от времени, чтобы почесать пальцы.

Но ранним утром комаров нет, как нет и других опасностей, подстерегающих ночью на каждом шагу. Иногда мне снится сон. Я посреди ночи оказываюсь в месте, где мы сейчас пробегаем. Мне очень страшно. И непонятно чего я боюсь: то ли самой темноты, то ли самого места, то ли своих фантазий, облачающих тени деревьев в нечеткие человеческие фигуры, направляющиеся ко мне. Но дойти до меня они никогда не успевают, я всегда просыпаюсь раньше.

Во время бега мы разговариваем, смеемся над знакомыми, строим планы на день, фантазируем. Пробежав два километра, разворачиваемся и бежим обратно. Решаем сделать остановку, чтобы искупаться. Нет ничего лучше, чем окунуться в прохладную воду после пробежки. Освежиться. Поплавать. Бодрость наполняет тело, и кажется, что горы по колено, и что можешь море свернуть. Весь мир под ногами, как и битое стекло, пластиковые бутылки и прочий мусор. Мы обсыхаем, подставляя свои телеса теплому летнему солнцу. Игорь смотрит на меня и говорит: «Хорошо бы сейчас покурить». Я со смехом соглашаюсь с ним: "Да, это было бы идеально". Он поднимает с песка свои шорты и достает из правого кармана сигареты, а из левого зажигалку. Он протягивает мне сигарету. Я принимаю. Игорь щелкает зажигалкой, прикуриваем. Просыпается совесть. Я нарушил обещание. Но обещал я себе, а не кому-то другому. А обещания, данные самому себе, яйца выеденного не стоят. Такие легче всего нарушить. После пробежки сигаретный дым неприятен. Но это временный дискомфорт. Легкие, после насыщения утренним кислородом, капризничают, отказываясь от горького табачного дыма. Но разве легкие командуют парадом? Нет. Пока еще мозг командует, и в данный момент он отдает приказание курить. И вот оно, то самое ощущение, из-за которого ты куришь – легкая слабость и головокружение. Я кайфую, выпуская дым через нос. Сигарета кончается, мы одеваемся и пешком идем обратно. Немного стыдно, но я тешу себя мыслью, что брошу завтра или послезавтра, либо через неделю. В любой день, когда по-настоящему захочу, тогда по-настоящему и брошу.

Мы хотим зайти в гости к одноклассницам Игоря, родители которых уехали на дачу. Две сестры Ю. и О. Мы идем по району, и я вдруг вспоминаю, что под соседним домом уже несколько дней обитает Колян. Он стащил со стройки бочку белой краски. И круглыми сутками нюхает ее пары. Неизвестно, каким образом ему удалось без лишнего шума утащить со стройки тяжеленую пятидесятилитровую бочку. Так же остается загадкой, откуда в четырнадцатилетнем пацане взялось столько силы. После того, как бочка была украдена, он загнал ее под один из ближайших домов и остался там. С тех пор он никого к ней не подпускает, разговаривает сам с собой и смотрит только внутрь себя и бочки.

В Якутске, из-за вечной мерзлоты, дома ставят на высокие сваи. И поэтому под некоторыми домами можно встать в полный рост. Конечно, если ты не Шакил О'Нил[3 - Шакил О'Нил – американский баскетболист, его рост составляет 216 см.]. Часто дети устраивают под такими домами шалаши и штабы. Американские дети строят дома на деревьях, а якутские – под домами. А те, кому лень носить деревянные укрепления и работать молотком, притаскивают с помойки старый диван и сидят на нем, как в офисе, строя великие планы по захвату мира. А Колян решил не запариваться: украл бочку, закатил под дом и устроил себе персональный рай. Баунти. И вот уже несколько дней он не отползает от нее ни на сантиметр. Чего он в ней нашел? Обычная, ничем не примечательная бочка. Но не будем судить бочку по обложке. Влюбляются не во внешнюю, а во внутреннюю красоту. А внутренность у этой бочки была что надо. Светлая. Чистая. Безгрешная. Ангельская. А запах какой? Яркий. Резкий. Сногсшибательный. И если постараться, то можно угореть и улететь. Вот Колян и ушел в открытый космос. Полет на орбиту в несколько дней. И я начал переживать за его здоровье. Как он там? Без еды, без воды, без человеческого общения? Так и поехать недолго. Надо спасать парня.

Собираясь на пробежку, я на всякий случай взял с собой печенье. Оно немного раскрошились в кармане, но, ничего, сойдет и такое. Мы подошли к дому, огляделись. Никого. Я залез под дом. Солнце светило ярко, но под домом царят вечные сумерки. Серые сваи, мусор, запах мочи. Я знал куда двигаться, бочка должна быть поблизости. Я позвал Коляна. В ответ раздался тихий стон. Он то ли скулил, то ли хныкал. Я подошел ближе и увидел лежавшее на боку тело. Глаза были полуприкрыты. Лицо бледное и изможденное. Руки обнимали бочку. Первым желанием было – вытащить его оттуда. Но я остановил себя. Парень он сильный, а наркотическое состояние, в котором он пребывал, делало его опасным. Мало ли что взбредет ему в голову? Как завещал Х.С. Томпсон[4 - Хантер Стоктон Томпсон – американский писетель, журналист, основатель гонзо-журналистики]: «Можно повернуться спиной к человеку, но никогда не поворачивайся спиной к наркотику. Особенно, когда наркотик в человеке». А подставлять свою незащищенную шею и подавно. Поэтому я еще раз позвал его по имени. И услышал в ответ то же самое мычанье. Доброта и трусость боролись во мне. И слабая трусость победила чистосердечную доброту. Я кинул печенье рядом с его головой и опрометью бросился обратно, к солнцу. Игорь ждал меня снаружи. Он не собирался связываться с этим дурно пахнущим делом. Ему было плевать. Я тогда еще считал, что людям надо помогать. И страдал из-за этого. Но каким бы добрым я не был, инстинкт самосохранения всегда побеждал.

В памяти всплывает еще одна история, когда я пытался стать хорошим человеком.

На футбольном поле появился новенький парень. Он был маленького роста, сбитый и крепкий как пень. Звали его – Андрей. Самым замечательны в нем было лицо. Уродливое и морщинистое, как у лепрекона. Густые черные брови, карие глаза, грубые скулы, крупный нос. Он был смуглым и кривоногим. С первого взгляда было сложно понять, что с ним не так. Кроме того, что он карлик. Вроде есть скорость, реакция, сила и координация, вот только мяч почему-то всегда летел не туда, куда надо. Обычно новеньких всегда ставили на ворота. Но Андрей даже с этим не мог справиться. Все его передачи и удары били мимо цели. Мяч постоянно вылетал за пределы поля. Вместо того, чтобы выпнуть мяч на чужую половину, Андрей пинает его прямо в ноги сопернику, и тот забивает гол. Поэтому его стали называть: «Косым», «Корявым», «Кривоногим».

Через некоторое время мы поняли причину его неточностей. Кеды на его уродливых ногах были на три размера больше необходимого, видимо, мама купила на вырост. Было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что ни о каком «выросте» и речи не может идти. Этому пню никогда не вырасти и не стать дубом, тополем или хотя бы шиповником. Мать на что-то надеялась, но ребята не оставили ему никакого шанса. С тех пор они называли его – "Бичёнком".

Позже, когда кеды пришли в полную негодность, мама купила ему обувь по размеру. Но было уже поздно. Кличка приклеилась. Он смирился и перестал обижаться. Сам я называл его «Мужичком». Остальные ребята, из-за моего особенного отношения, стали меня недолюбливать. Якобы я считал себя лучше других. Никому такие не нравятся. Правильно говорят, что благими намерениями дорога в зад выстлана. Андрей, чувствуя общее настроение по отношению ко мне, стал дерзить и нарываться. Он знал, что если я залуплюсь, то за него вступятся остальные. Наверное, он хотел перекинуть стрелки и сделать меня козлом отпущения. Но ни черта у этого уродца не вышло. Я использовал принцип «не можешь победить, возглавь» и стал называть не просто "Бичёнком», а самой настоящей «Бичихой». После этого от меня отстали. Как говорится: «не делай добра – не получишь зла».

Мы оставили Коляна гнить возле бочки. Никто не имел права лишать его этого удовольствия. Жизнь была и так не сладкой. Каждый облагораживал ее как мог. Кому-то достаточно было никотина, другому алкоголя, кто-то курил травку, а он нюхал бочку. У каждого есть право на выбор. Жалость унижает человека. Никто не придается ей больше нескольких минут, и этого вполне достаточно. Выбравшись из-под дома, и оставив надежду там, я почувствовал себя освободившимся. Я сделал всё, что мог. И был горд собой. Теперь Колян не умрет с голода.

Мы направились к подружкам, которых накануне предупредили о возможности утреннего визита. Они, конечно, посчитали это шуткой. Но мы не шутили. Крадучись мы поднялись на седьмой этаж. Мы старались не шуметь. Как будто шли на дело. Добрались до квартиры. Приникли к двери, прислушались. Тишина. Мы тихонько постучали, думая, что нас ожидают. Тишина. Постучали еще раз. Три раза. Четыре. Условный сигнал. Хоть ни о каком условном сигнале и не договаривались.

Стук в дверь становился оглушительным. Боясь перепугать соседей, мы остановились. Перевели дыхание. Вот сучки. Мы твердо знали, что они дома. Тверже была лишь наша глупость. Поэтому мы продолжили бомбардировку двери. Мы бы звонили в звонок, если бы он был. Через пять минут ожесточенного боя с дверью, мы услышали заспанный голос: «Кто там?». Точней это был не голос, а слипшийся, задеревенелый хрип. Трудно было понять, принадлежит ли он двенадцатилетней девочке или же сорокалетнему мужику. Мы испугались и начали пятиться к лестнице. Но в итоге интерес пересилил страх. Я сказал: "Это мы". После этого, как тряпье на вешалке, повисла тишина. Через минуту, длившуюся не вечность, а ровно шестьдесят секунд, замки стали открываться. Через щель, высунулось лицо одной из сестер. Было сложно понять, старшая это или младшая. На самом деле они были похожи, как мухомор и обабок. Два симпатичных грибочка. В один из которых, как я позже узнаю, был влюблен Игорь. Но совсем с другим грибочком, намного позже, у него завяжутся отношения.

Дверь отворила старшая из сестер. За ней, виднелась башка ее подружки, которая была моей соседкой по подъезду. Что-то она не по-соседски рада меня видеть. Мешки под полуприкрытыми глазами и запах тлена изо рта. Разве так встречают гостей? Кажется, наше появление не понравилось им больше, чем нам их внешний вид. Хочешь узнать, как женщина выглядит по-настоящему: разбуди ее в шесть утра. А вообще лучше не видеть женщину до начала рабочего дня.

Девчонки отказались нас впускать уже не впервые. В прошлый раз они отмазались, сказали, что папа дома: «Потише, пожалуйста, он отдыхает». Они рассчитывали на то, что я поверю и не стану пытаться прорваться через баррикаду. А вдруг отец и вправду спит на обоссаном диване? А я, как герой, врываюсь в его тесный уютный мирок и разрушаю его. За такое он запросто мог избить меня. А рисковать я не люблю. Тем более своей головой. И девчонки знали об этом. Хитрые вредные маленькие сучки. Они попытались захлопнуть дверь прямо перед моим носом. Но я оказался проворней. Сомнения вызывают жажду деятельности. А в данный момент я очень сомневался. Во-первых, в их честности, а во-вторых, в своей добропорядочности. Почему мне так хотелось попасть к ним в квартиру? Не знаю. У меня тоже квартира есть. Получше их. С двумя зассанными диванами. Как будто я ни разу не бывал в гостях. Бывал, конечно, но не в этом дело. А в том, что запретный или запертый плод сладок. Она ограничивала мою волю. И поэтому мне необходимо было попасть внутрь. Я, как Адам, которому сказали "нельзя". Моя нога сама просунулась в проем между квартирой и дверью: «Не так быстро, крошка». Она уставилась на меня своими, и без того, огромными голубыми глазищами: «Какого черта, тебе надо? Папа сейчас проснется и устроит тебе. А ну убери ногу, кому сказала! ». Я струхнул и собрался выполнить ее требование, как вдруг услышал звуки пианино. Это было похоже на "Лунную сонату" Людвига Амадея Брамса. "А это еще что за дерьмо? » – поинтересовался я. «Папа проснулся. Он после сна любит поиграть на пианино», – сказала она самоуверенным голосом, и ни один, даже самый малюсенький мускул не дрогнул на ее милом личике. Лицемерная сучка. Я убрал ногу и поторопился убраться подальше, вдруг ее папа после игры на пианино любит выходить в коридор и избивать подростков. Только через несколько секунд, оказавшись на безопасном расстоянии, я понял, что меня обманули. Обставили. Обвели вокруг пианино. Выставили дураком. Ярость хлынула по венам. Тело бросилось назад. Но дверь мне больше не открыли. Я угрожал, молил, просил, требовал, но в ответ слышал лишь беспрерывный хохот. Я решился на отчаянные меры – попросил воды. Это безотказное средство. Когда ты хочешь увидеть девчонку, но не знаешь, как обосновать свой приход, попроси воды. Словно ты ползешь из какой-нибудь Гоби или Сахары, а ее квартира – это прекрасный оазис. Вроде бы ничего такого, а кажется, будто тебя поят водой любви. Да не оскудеет рука дающего. Да не пересохнет его водопровод. Потом у тебя забирают кружку и закрывают дверь. Но ты уже счастлив, любовь, волнами кипяченой воды, захлестывая бабочек, плещется в твоем животе. Существует вероятность, что тебе дадут литровую банку воды из-под крана. И сразу закроют дверь. Не дожидаясь, когда ты напьешься. Такая вода ничем, кроме хлорки, не пахнет. Ни капли любви в ней нет. Потом еще и с банкой надо что-то делать. И ходишь с ней в руках, как дурак с пакетом на голове. Разбить банку рука не поднимается. Все-таки ты не свинья. Домой принесешь, а мама опять обругает: "Опять, дурак, банку домой принес?! Где ты их только берешь? Никогда мы не занимались закатками и вот опять. Этих банок уже хватит для того, чтобы расчленить тебя, и всего по кусочкам в них запихать, залить спиртом и расставить по полочкам. Пусть глаз радуют. Все бы хорошо, да только отец спирта не даст, вон, он уже весь фиолетовый сидит на кухне, дай ему банку, может сблюет в нее, а не на пол. А то опять полы мыть. Надоело».

Через закрытую дверь я попросил воды, хоть жажда меня и не мучала. Зато меня мучило желание ворваться в их дом, разнести к чертям пианино, включить газ, запереть девчонок в ванной, погадить на половичек и убежать. Но они оказались еще более бессердечными, чем я. До этого я думал, что нравлюсь им. Надеялся на это. В глубине бездонной души. Или мне было наплевать? Не знаю. Я злился, что они перехитрили меня. Конечно, им помог Людвиг Ван, а он парень головастый, но от этого легче не становилось. Во рту только горечь. Горечь поражения. Желчный пузырь работал на максимальных оборотах, производя желчь в масштабах военного времени. Я мог наполнить литровую банку. Мог продавать и делать на этом неплохие деньги. Ведь в то время людям не доставало желчи. Все были добрыми и милыми. Улыбались и радовались, даже когда болели дети. Говорили: "Спасибо" милиционерам, избивавших их отцов и мужей. Смеялись, когда сгорали квартиры. Хохотали на похоронах. Благодарили счастливый случай, когда наступали на собачье дерьмо. В общем, желчь была в дефиците. Не то, что сейчас. К сожалению, банки под рукой не оказалось, и вся желчь выплеснулась на дверь, даже не забрызгав двух маленьких мегер, продолжавших смеяться надо мной. Сукины дочки! Хорошо смеётся тот, кто смеется за запертой дверью. Мольба о спасительной влаге не возымела действия. Девчонки поступили не по-христиански. Они не напоили усталого путника, не проявили гостеприимного радушия. Никакого сострадания. Они даже не подставили под удар ни одну из своих кругленьких румяненьких щечек. Они оставили меня без сатисфакции. И я, как изъеденная молью собачья шуба, отправился на помойку.

Вторая попытка. Семь утра. Я и Игорь стоим в подъезде, а перед нами две злобные сонные тетери. Зачем мы пришли сюда? Неужели мы уже тогда мечтали оказаться в их теплых постельках? Соединить тела, а может быть и сердца, в едином пульсирующем ритме? Да, мы хотели этого, но сильнее желания был страх. И он, как полный властелин, руководил нами. Любое действие, слово, поступок и даже мысль проходили обработку страхом. Вдруг тебя неправильно поймут? Вдруг тебя поймут чересчур правильно? Скорей всего тебе откажут. В столе. В расположении. Во всем. А о сексе и думать было нечего. Только мечтать, надеяться и придумывать сальные шуточки. Ну и конечно, совершать грех Онана, просматривая спрятанные отцом видеокассеты. Только, прежде чем смотреть, нужно убедиться, не спрятаны ли в комнате видеокамеры. Не нацелены ли их объективы прямо в мой пах. Моя паранойя в те времена достигала поистине ужасающих масштабов. Шкафы проверялись изнутри и снаружи. Ковры прочесывались вдоль и поперек, просматривались стены под ними, ведь камера могла быть хорошо завуалирована в нишу. Для чего же еще на стену вешать ковры? Окна закрывались, чтобы не выпускать никаких подозрительных звуков. Шторы задергивались, не пропуская солнечных лучей и не давая шансу подглядывающему. Так что просмотр запретных фильмов, превращался в целую церемонию, наподобие чайной. Даже кот выгонялся из комнаты. Его глаза уж слишком подозрительно смахивают на глазки видеокамер. Кстати, помимо боязни быть застуканным на месте просмотрения, был и страх перед Господом Богом. Он все видит. И негодует, когда смотрит на тебя, когда ты смотришь на запретный плод отцовской видеокассеты. Но Бог не так страшен, как видеокамера. Это факт. Он не покажет и не сможет рассказать всему свету о твоих грязных делишках. Так и бояться нечего, ведь ад еще где-то далеко в необозримом будущем. За время взросления произойдут вещи пострашнее онанизма.

Мы делаем вывод, что девчонки не расположены к общению. Да и выглядят они неприятно. Мы уходим, а они остаются досматривать свои розовые сны.

Кстати, Колян, у которого были отношения с бочкой, остался жив. Через несколько дней его пустой желудок скрутило жестоким паническим голодом и ему пришлось выбраться наружу. К тому же, краска уже выдохлась и не приносила удовольствия. Когда он вылез из-под дома, толпа мальчишек ринулась туда и вычерпала из бочки всю краску. Они хотели с ее помощью разжигать костры, но даже для этого она не годилась. Краска устала. Из нее вынюхали все соки. Теперь это была уже не краска, а вода. В ней не осталось ни капли первоначального аромата. Последнее ее проклятие – способность марать. И оно обрушилось на своих обидчиков. Перепачканные ребята, безуспешно пытавшиеся зажечь краску, уныло разбредались по домам, где их ждала выволочка, и вместо скудного ужина им приходилось очищать руки ацетоном, стирать одежду хозяйственным мылом, взрослеть и разочаровываться в жизни.

Я бросил курить примерно через год, уже после того, как перестал дружить с Игорем. Я решил серьезно заняться легкой атлетикой. Это было не самым удачным решением в моей жизни. Бросить бег окажется гораздо сложней, но это, как говорит Каневский[5 - Владимир Каневский – автор телепрограммы «Следствие вели».]: «Совсем другая история».

Бобаз

Учился в моем классе один очень агрессивный парень. Был он сильный, как черт, и вспыльчивый, как бешеный буйвол. Всем приходилось его опасаться. Даже девчонкам. Хоть он и был сыном друзей моей семьи, но и это не давало мне никакого иммунитета. Любое неосторожно сказанное слово, случайный взгляд, да что там, даже мысль могла быть воспринята им на свой счёт. Тогда берегись. Он скручивал твоё тряпичное тело в три узла, делал подножку, ставил колено на впалую грудь, заставлял извиняться и просить пощады. Даже если крикнуть ему оскорбление на приличном расстоянии, это расстояние не было для тебя безопасным. Взрывная сила и скорость делали его беспощадным хищником. Он нагонял жертву с молниеносной быстротой. И уже через мгновение она валялась грудой раздавленного мяса у его кривых ног. Он развивал своё превосходство над другими при помощи занятий борьбой и легкой атлетикой. Каким бы опасным животным он не был, было в нём, и кое-что человеческое. Чувство юмора. Жестокое конечно, но все же чувство. Временами он разрешал подшучивать над собой, но редко кто отваживался на это. Никому не хотелось ходить с кровоподтеками. Посему он шутил сам. Над всеми. И это сходило ему с его узловатых бугристых коротких рук. Он был невысокого роста, кряжист как горный кряж, сутуловат как горбун, сбит как сбитень и крепок как портвейн. Не то чтобы он был деспотичным узурпатором всего класса, были люди и опаснее его, но никто его не трогал. Сильные люди стараются не вступать в конфликты между собой. При встрече они кивают друг другу и расходятся в разные стороны. Звали его Боб, но он просил называть себя «Бобазом». Кличку в этом случае дал ему никто иной, как он сам. У других не было на это никаких оснований и, тем более, прав. По-якутски его имя произносится как "Боба" или "Болодя". Мое имя звучит как Баня. Там у нас даже есть анекдот на эту тему: «Алло, это баня? – Нет, это Болодя". А полное имя Иван, с помощью чудес транскрипции, звучит как Уйбан. Грустно, конечно, но это правда. Но речь не обо мне, само собой. Как я посмел говорить о себе! Прости, Бобаз, только не бей.

Мне лично несколько раз доставалось от рук и ног этого парня. Я даже не могу сказать из-за чего. Причиной могло быть чем-то не понравившееся ему выражение моего лица. Или случайно брошенный взгляд, улыбка или смешок. Если где-то раздавался смех, то он тут же бежал туда и без суда и следствия избивал всех в мясной фарш. У Бобаза была паранойя, он думал, что смеются над ним. Или же он просто не выносил, когда смеялись над чужими шутками. Он наложил вето на шутки. Мораторий на смех.

В нашем классе было несколько группировок. Каждый человек пытался найти себе компанию по интересам, ну или сплачивался с другими, в интересах собственной безопасности. Всё-таки, в толпе не так страшно, как за её пределами – там, где во тьме рыщет свирепый Бобаз. Правда, на группировки ему было абсолютно наплевать. Любая группировка была для него всего лишь отарой беззащитных овец. Он мог избить весь состав группы, независимо от того, сколько в ней было участников. Таким образом, он наживал себе врагов. Весь класс точил на него зубы. Незаметно точил. В тишине. За углом. Исподволь.

Урок труда

Однажды в один убогий зимний день, после бесконечных издевательств, чаша терпения переполнилась. Шел урок труда. Нас, как всегда бесцельно и бесполезно, пытались научить делать что-то своими кривыми руками. Будь то ножка от стула или резная фреска. Итог был один – у нас всегда получалось дерьмо на палочке. Вообще, на уроках труда стоит заострить особое внимание. Это был не просто урок, это была возможность сделать что-то из ряда вон выходящее. Мы сходили с ума, стояли на головах, орали, гремели и делали ужасные, для учителя, вещи. Обычно учителями трудов были люди, утратившие веру в себя, пропащие алкаши, брошенные, оставленные у разбитого корыта, избитые жизнью, прокисшие, насквозь прогнившие люди. Неудачники. Выглядели они соответствующим образом. Лохматые, грязные, с потухшими красными глазами, с тошнотворным дыханием перегара, уксуса, лука и чеснока. С чёрными по локоть руками, с кровавыми мозолями, гноящимися трещинами, с отитом, стоматитом и конъюнктивитом. Full house[6 - Full hiuse – комбинация в покрее, состоящая из трех карт одного достоинства и двух карт другого достоинства]. Полный комплект. А мы, то есть детишки, были беспощадны и жестоки. Нам было плевать на чью-то сломанную, исковерканную жизнь. Главное – посмеяться и повеселиться от души. Хотя, никакой души у нас и в помине не было, а вместо нее была сплошная черная дыра. Дети – самые жестокие существа на свете. Неосознанно, конечно. Так получается. Если бы они осознавали это, то было бы ещё хуже.

У учителя был личный журнал посещений, который он держал на своём столе. В нём он писал буквы "н" тем, кого не было на уроке и ставил оценки тем, кто каким-либо образом их заслужил. Учитель часто покидал своё загаженное мухами место. Он подходил к ученику и с помощью лобзика, молотка, зубила, наждака, или бензопилы наставлял его на путь истинный. Или же он уходил в подсобку, чтобы сделать пару глотков водки или бензина. Ведь учителям трудов практически официально разрешено выпивать на рабочем месте. Скорей всего, им это вверяется в обязанности. Однажды, после возвращения на своё место, учитель решил полистать свой журнал. Он подвинул журнал к себе. Но тот остался на прежнем месте. Трудовик не поверил своим воспаленным глазам. Рукам он верил всегда. Еще никогда они его не подводили. Он с лёгкостью и ловкостью стругал, пилил, шинковал, связывал, рубил и крошил все, что попадалось ему под руки. А вот узкие щели глаз, густые ресницы, корки на глазных яблоках и лопнувшие капилляры могли сыграть с ним злую шутку. Чтобы снять наваждение, он соединил два плюс два. Две руки и два глаза. Яростное растирание. Количество крови в глазах увеличилось. Фокус стал резче. И он повторил попытку. Каково же было удивление, когда он обнаружил, что процедура продирания глаз не сработала. Журнал остался на своём месте. Руки сотворили крестное знамение. Учитель недоверчивым взглядом обвел класс. Ага, класс, конечно. Мастерская папы Карло, не иначе. Учитель обвел взглядом мастерскую. Все ученики сделали вид, будто усердно трудятся. Стучат молотками по заготовкам, крутят гайки, отесывают полена. Но, исподволь, мы вели наблюдение. Слежку. Он был у нас на мушке. Учитель встал и обошел вокруг стола, по периметру, не отрывая взгляда от непослушного журнала. Может быть, он даже насвистывал какую-нибудь старую мелодию в стиле Фрэнка Синатры[7 - Фрэнк Синатра (12.12.1915 – 14.05.1998) – американский киноактёр, певец. Славился романтическим стилем исполнения песен.], но из-за общего грохота ничего было не разобрать. Он сделал круг, подошёл к ученику, показал ему, как правильно пилить напильником и, как ни в чем не бывало, вернулся на своё проклятое место. Там он стал пилить взглядом непослушный журнал. Почесал за ухом, потом залысину. Смочил ядовитой слюной пальцы и потянулся к журналу. Тот как лежал на своём месте, так и остался. Как пригвожденный. Трудовик, словно обжегшись, резко отдернул руку. Он ещё раз взглянул на эти никчемные культяпки. Встал. Сходил в коморку. Тяпнул. Вышел с руками, обсыпанными белым порошком. «Кокаин», – подумали мы. На самом деле, это был тальк, но версия с кокаином нам нравилась больше. В кровавых глазах застыла решимость. Вызов принят. Учитель твёрдым пьяным шагом подошёл к столу. Контроль движений на максимально возможном уровне. Координация канатоходца. Он сложил руки в "замок", выгнул. Раздалась треск, затем трещотка. Суставы станцевали чечетку. Артрит дал о себе знать. Боль исказила, и без того искаженную мукой, физиономию. Он был воистину страшен. Кое-как высвободив пальцы из "замка", трудовик обеими руками схватился за журнал. В этот момент он походил на тяжелоатлета, делающего попытку рывка штанги. Ноги широко расставлены, согнуты в коленях, глаза выпучены, взгляд застыл, мышцы напряжены, судорожный выдох. Раз, два, три, пошёл! Воздух засвистел как из ниппеля. Атмосфера накалилась. Все замерли на своих местах. Даже яростные молотки зависли над обреченными шапочками гвоздей. Слышно было, как лопаясь, рвутся сухожилия. Мгновение ничего не происходило, но только лишь мгновение. Трудовик неимоверными усилиями поднял журнал. Но не только журнал, но и весь стол. Секунду он держал его на воздухе, глядя бессмысленным взором во тьму безысходности, но тут же силы покинули его, и он с грохотом уронил сто килограммовый стол на пол. Весь класс сотрясся от хохота. Благо, что учитель в это время находился на грани жизни и смерти, и ничего не слышал, и не видел. Несколько микроинсультов в его мозгу сделали своё дело. Трудовик сполз на стул и завис в космической прострации. В это время прозвенел звонок с урока, и мы гурьбой бросились из мастерской, оставив учителя у прибитого гвоздями к столу журнала. Жестокая шутка, жестокие дети. Но тогда для нас это казалось невероятно смешным. Да, и сейчас тоже, если не быть моралистом. Как говорят в фильмах: «В этой картине не пострадало ни одно животное». Могу сказать: «В этом рассказе не пострадал ни один трудовик». Через пять минут он уже пришёл в себя, пил водку, матерился, выдергивая непослушные гвозди из журнала. Мне кажется, он был счастлив.

Журналы

Несколько слов о журнале. Состояние его было не столь радужным, а точней и вовсе безнадежным. Десять сквозных колотых ранений в брюшную полость. Внутренности перебиты и разодраны в клочья. Огромная кровопотеря. Отодрав журнал, учитель не стал мучить его, делая операции, зашивать капроновыми нитками и склеивать эпоксидным клеем. Эти процедуры лишь на короткое время продлили бы ему жизнь, но никак не спасли. Поэтому учитель, утерев слёзы и выделения из носа, предал это изнахраченное, изувеченное, изуродованное тело матушке земле. Откуда пришёл ты, туда и уйдёшь.

Вскоре, окончательно окрепнув после чудовищной утраты, трудовик завел новый журнал. Он назвал его – «Тайсон». Шучу. Жил в моем доме парень, у которого постоянно менялись собаки. Не знаю, куда девались предыдущие. Они просто исчезали, а на их месте появлялись другие. Все собаки были разных пород, а вот кличка у них была одна – «Тайсон». Видимо, мой сосед не знал других кличек.

Новый журнал обладал сильным характером и стальной нерушимой волей. Он навёл порядок в классе. Нет, конечно, это всего лишь куча бумаги, как она может навести порядок в анархии анахронизмов уроков труда? Ничто не мешало нам пользоваться журналом в корыстных целях. Когда учитель покидал свои нары, чтобы поддаться греху в своём закутке, ученики срывались со станков, бежали к столу, открывали журнал и ставили себе "пятерки". Ничего ужасного или отвратительного. Банальная хитрость, которая не нанесла никому вреда. Кроме наших будущих жён, конечно. А значит, и нам самим. Значит, вред все же был, но с замедленным механизмом действия, как яд. Неумение вбить железный гвоздь в бетонную стену ещё никого не делало плохим мужиком. И меня это не обошло стороной. Буквально недавно, со стены в моей квартиры сорвалась репродукция картины "Искушение святого Антония" Сальвадора Дали[8 - Сальвадор Дали – художник, сюрреалист.]. Ну и жена давай меня пилить: «Повесь да повесь». Заколебала. «У меня инструмента нет» – лучшая отговорка по версии журнала "Что делать, когда твои руки произрастают из задницы". Но у меня, по правде, нет перфоратора. Есть древнеславянская дрель, которую можно использовать только лишь в качестве орудия пыток. Ничего, кроме человеческого тела, она не просверлит. А стены у нас в квартире из монолитного бетона. Дрель досталась от отца по наследству. Больше он ничего не оставил. Как ничего, собака ты неблагодарная?! А криворукость как же? Он многое мог сделать с помощью своих рукавиц, или как он их называл – "верхонок". В отличие от меня. Но это "многое" выглядело настолько вычурно, уродливо и незатейливо, что невозможно было сдержать рвоту. Но вернемся к упавшей картине. Что же делать и как быть? Убираем картину в шкаф и умываем руки. Нет, значит и не было.

Унитаз

Недавно потек унитаз. Зачем и с какой целью он это сделал, неизвестно. Начал течь и все. Как японцы без объявления войны, использовав эффект неожиданности. Капля за каплей. А там и лужица набегает. Приходится постоянно выжимать тряпку. Я вызвался решить проблему. Ну как вызвался, жена сказала: «Почини!» – и закрыла за собой дверь. Несколько дней мне никак не удавалось заехать в магазин и купить жидкий силикон. Устав слушать откровения в свой адрес, я уличил в графике несколько минут и купил. Придя домой, я с горделивой осанкой продемонстрировал жене, кто в доме хозяин. Сразу же был получен приказ к атаке. Я надел перчатки и принялся за дело. Жидкий силикон с ядовитым запахом, от которого сразу начинает болеть голова. Ничего, потерпим. Я наскоро замазал предполагаемое место течи, снял перчатки и с торжествующей грацией победителя вышел из нужника. Торжественно проследовал к дивану и лёг на хозяйское ложе. Осталось только позвать рабов с опахалами, когда вдруг, неожиданно, заказчик, принимавший работу, криком вызвал меня на ковёр, а точнее на туалетный коврик. Злополучная дыра продолжала сочиться. Капля за каплей, как кровь из глубокой раны. «Ты ни хрена не сделал! Давай ещё раз, только в этот раз не промахнись», – сказала жена и, не промахнувшись, вмазала мне подзатыльник. Я поспешил обратно за силиконом, который уже успел убрать в самый дальний угол захламленного шкафа. Вернувшись на Аустерлицкое поле, я пал на колени и стал выискивать рану в вонючем теле унитаза. Действуя наверняка, я не стал полагаться на перчатки. О чем впоследствии и пожалел. Выдавив толстый слой герметика на указательный палец, которому на роду было написано нажимать на клавиши рояля, а не совать куда не попадя, я промазал место прикрепления гофры. И для полной надёжности, повторил процедуру ещё раз. Когда я вытащил руку, то пальцы на ней были безнадёжно склеены и напоминали лапу мертвого ламантина. Минут двадцать ушло на то, чтобы избавить кисти от герметика. Столько же времени потребовалось воде, чтобы избавить унитаз от результатов моих трудов. Ликующе взглянув на предмет своей гордости, я молниеносно пал духом. Проклятие! Иософат! Будь проклят сантехник, занимавшийся установкой этого, проклятого богами, унитаза! Я проиграл этот бой, но еще не проиграл войну. Один – ноль в пользу унитаза. Конечно, стыдно проигрывать такому сопернику, но я засунул свою гордость в победителя, и она потихоньку стала из него сочиться. Жена ещё немного пооскорбляла меня, но видя, что я впал в летаргическую апатию, и что её слова не достигают цели, прекратила. На следующий день, я перекрыл воду в квартире, тем самым перекрыв кислород самой течи, и уехал на работу. С утра мне было не до шпаклевания. Я должен накопить силы для следующего сражения. Это не бегство, это организованное отступление. К счастью, ближайшие несколько дней мы жили у тёщи. Мои раны постепенно зажили и покрылись тонкой коростой. Силы вернулись, и я двинул свои ступни к подножию Олимпа. Не буду описывать вторую попытку, так как и она не увенчалась успехом. Я был разбит по всем фронтам. Даже отцовская дрель не помогла. Жена смеялась мне в лицо. Унитаз тек мне под ноги. Мужское достоинство пошатнулось. Я разочаровался в себе. Руки мои склеены, мозги свернулись. Жена предложила вызвать настоящего сантехника. Собрав последние крупицы воли, я отверг ее постыдное предложение. Я заставил себя продолжить бой. Но только не сегодня.

Я выработал план. Забрал семью из квартиры на несколько недель. Перекрыл воду. Пусть все подсохнет как надо. Я грешил на то, что в первый раз я замазал не то место. Во второй раз, не дав засохнуть силикону, мы сразу же стали справлять нужду. Тем более, у жены маленький мочевой пузырь. Это то же самое, что заставить трехногую собаку выступать на лошадиных скачках. Не потянет. Настал момент истины. Бог любит троицу, как говорят. Либо он, либо я. И я воскликнул: «Но пасаран, писсуар!». План таков: я должен использовать оставшиеся полтюбика и замазать унитаз с головы до пят. Чтобы и комар носу не подточил. Используя только свои силы, я шёл на риск, но он был оправдан. На кону была моя честь и достоинство. Святая святых мужской природы. Когда я приступил к делу, унитаз был сух, как старуха, смотрящая порнографию. Никаких луж и капель. Знойная пустыня. В этот раз я не жалел ни себя, ни силикон. Щедрыми мазками, как художник, я наносил шмат за шматом на эмалированную поверхность своего врага. Процесс не из приятных, я вам скажу. Склизкие, липкие пальцы, удушающая вонь химикалий. К концу процедуры на задней части унитаза не осталось ни одного живого места. Все было залеплено, заклеено и замазано. Из силикона я сделал своему врагу хорошую, но не слишком красивую грудь. Красота не имеет значения, если она не видна. Главное – качество, а не количество.

Через неделю, вернувшись на место брани, я снял бинты и пластыри. Произвел косметический осмотр. Швы затянулись и покрылись свежей розовой кожицей. Выглядело не так уж и плохо. Настал момент истины. Я включил воду и стал ждать. Каждая секунда казалась вечностью. Вода постепенно заполнила бочок. Глубокий вдох, продолжительный выдох, и я нажимаю на кнопку. Сработал смыв, вода с долгожданным рёвом ринулась в утробу канализационных труб. И ничего не произошло. Ни одна слезинка не скатилась по суровому эмалированному лицу. Я упал ниц и распростер руки, обняв своего бывшего врага, а ныне друга. Свершилось! Справедливость восторжествовала! Мой гений победил. Вот оно – мужское слово. Мужик сказал, мужик попытался сделать, и, в конечном итоге, мужик сделал. Теперь можно было возвращаться домой. Я съездил к тёще за женой. Попытался уверить её в полной капитуляции унитаза. Для полноты картины пришлось поклясться сердцем матери, дать зуб на вырывание и голову на отсечение. Тёща поверила с трудом, но все же согласилась вернуть мне свою дочь. Не знаю, чего жене хотелось больше: увидеть результат моих трудов, или же удостовериться в полной некомпетентности меня как мужа. Как бы оно не было, пришлось отдать мне должное. Я справился и чувствовал себя как Арнольд Шварценеггер на "Мистере Вселенная[9 - «Мистер Вселенная» – международное соревнование по культуризму.]" в 1967 году. Но что значит его победа по сравнению с моим триумфом? Своими мускулистыми мышцами он может только мышей пугать и глупых девочек привлекать.

Мышцами течь в унитазе не заткнуть. Здесь нужно кое-что другое. А именно – силикон. Хочу выразить ему огромную благодарность. Без него вся работа была бы проделана впустую. Заклеить течь воздухом абсолютно невозможно. А я был всего лишь жалким инструментом в его великих руках. Благодаря ему у меня снова есть жена, хороший секс и пара любовниц. На работе ко мне стали обращаться по имени-отчеству. В кошельке стали водиться самые настоящие денежные билеты Банка России, а не обитавшие там доселе – билеты Банка Приколов, так называемые «Дубли». И это ещё не все. Я стал есть силикон на завтрак, и у меня исчезла перхоть. Ушла, громко хлопнув дверью, забрав с собой и весь волосяной покров с головы и тела. После первого такого завтрака я перестал переедать, и язва с гастритом навсегда исчезли, вместе с желудочно-кишечным трактом, который пришлось срочно эвакуировать из моего организма. Было сильное желание смазать им и простату, но я решил не гнать лошадей, и хотя бы дождаться простатита. В общем, силикон – лучшее средство для мужчины.

Трудовик

Бззззиынь! Бзззынь! Бзынь! Звонок на урок. Мы все уже в классе. Рюкзаки, ранцы, портфели, саквояжи, котомки, пакеты, папки и чемоданы свалены в угол. На этом уроке они ни к чему. Нам не понадобятся ручки, карандаши и тетрадки. Здесь используются другие принадлежности: рубанки, пилы, стамески, паяльники, кувалды, ломы, вилы, серпы, бревна, металлолом, печи высоких температур, станки. И самое опасное – киянки. Молотки, сделанные из дерева твёрдых пород. Никакого металла. Их используют, чтобы не нанести ненароком тяжелых увечий. Шутка. Для того, чтобы не нанести повреждений рукояткам инструментов, по которым ими стучат. Так написано на официальном сайте киянка. Но только в то время никаких сайтов ещё не было. Ни официальных, ни неофициальных. Это сейчас у каждого киянка есть свой сайт, тогда же, в тёмное время, интернета еще не существовало. А вот киянки были, и эта история как раз о них, если вы ещё не догадались.

Тема урока: «Сделай хоть что-нибудь или сдохни». Учитель раздал каждому по деревяшке. Дал по долоту и, заодно, по роже. И, прочитав короткую лекцию о правилах безопасного использования киянка, дал нам ещё и по киянку. Вес его примерно 5 унций в золотом эквиваленте. Деревянный полукилограммовый псевдо-молоток. Полное говно, а не инструмент, если быть честным. Таким даже мозги не выбьешь. Деревяшка, с воткнутой в нее другой деревяшкой. Застывший половой акт. Отвратительное зрелище. А тебя не просто заставляют смотреть на эти гениталии, а принуждают участвовать в самом акте. Стучать ими, доставляя киянку несравнимое удовольствие. Извращение какое-то. И этому учат в школе? Ах, если бы родители знали.

И вот в моих руках предмет труда, сделавший из человека обезьяну. Предмет гордости и признак успеха. Величайшее научное изобретение. Шедевр архитектуры. Дизайнерское решение. Сенсация! Найдено лекарство от рака. Наш киянок уничтожит злокачественную выхухоль! Но есть одно побочное действие. Он вызывает привыкание, мать вашу! Слышите?! Уже после первого использования! И навсегда. Пока последний гвоздь не прибьют к крышке гроба.

Учитель, встав за кафедру, и как бы угрожая небесам, вознес киянок вверх, и через мгновение, с яростью психически больного человека, опустил его на свой журнал. На свой Персонал джорнал. Вначале было слово. И слово это – "киянок". И ударил он по пустоте, разбив её на мельчайшие атомы, раздолбив в стене черную дыру. И повылазили из неё коричневые тараканы. Ибо только тараканы могут жить в условиях, в которых не может жить никто другой. И киянок бил по ним, не щадя живота своего. И плющились их тела, и взрывались внутренности. А одному размозжили голову, но он уполз и спрятался за обоями. И жил там ещё девять дней, пока не умер от голода.