В огне повенчанные

– Товарищ лейтенант, в случае бомбежки – давайте сразу к нам.

– А что у вас? Осколки жарите на тушенке?

– Наша лисья нора выдержит любую бомбу. Троих вместит запросто.

– Спасибо. Если прижмет – прибегу.

Не успел Казаринов пройти и ста метров по направлению к лесу, как услышал знакомый, тянущий за душу гул тяжелых бомбовозов. Прикинув на глаз расстояние до леса, где располагался КП командира полка, и до огневой позиции батареи, он решил вернуться.

Чем быстрее бежал он к окопам батарея, тем гул в небе становился все надрывнее. Было в этом гуле что-то парализующее волю и ослабляющее силы. Вот из-за вершин деревьев синеющего вдали леса показались первые, пока еще нечеткие силуэты-кресты, несущие под своими крыльями тяжелые бомбы. Казаринов на бегу попытался считать. Сосчитал до двенадцати, но тут же сбился, когда за первой волной самолетов хлынула вторая, более мощная…

В орудийный окоп второго расчета Казаринов прыгнул уже тогда, когда появившаяся слева первая девятка «юнкерсов» неторопливо развернулась над окопами батареи. Выстроившись замкнутым кольцом, самолеты один за другим начали выходить в пике.

– Сюда!.. – надсадно крикнул Иванников, выскочивший из норы в стене глубокого отвода орудийного окопа.

Это была действительно нора. О таких норах Казаринов читал только в книгах об инженерно-полевых сооружениях в годы империалистической войны. Упоминалось об этих норах и на лекциях в военном училище, когда изучали тактику оборонительных боев в позиционной войне русской армии в прошлом веке.

На локтях полз Григорий в непроглядной холодной темени куда-то вглубь и вниз… Потом нора повернула влево. Сзади него, тяжело дыша, полз Иванников.

– За мной, братцы! – услышал Казаринов впереди себя приглушенный голос Солдаткина, который зажег спичку, и только теперь увидел, куда он вполз.

Казаринов огляделся и, переведя дух, хотел было ввернуть шутку и похвалить бойцов за надежное укрытие, но не успел. Над головой и с боков, сотрясая мощными толчками землю, начали рваться тяжелые бомбы.

Спичка сразу потухла. И снова кромешная тьма и свинцовый холод земли сковали Казаринова.

– Сюда!.. До конца ползите, товарищ лейтенант!.. – будто через подушку, раздался глухой, еле слышный крик Солдаткина. Казаринов пополз на крик, а когда наткнулся рукой на сапог Солдаткина, прокричал в ответ:

– Может, хватит? А то, чего доброго, заблудимся.

– Ничего! Я здесь все дороги знаю.

Для троих лисья нора была тесна. Рассчитанная на двоих, она еле вместила подползшего сзади Иванникова.

А земля продолжала вздрагивать, отвечая на каждую разорвавшуюся бомбу коротким тяжелым вздохом. Казаринов и Солдаткин лежали рядом, лицом вниз, подложив под грудь скрещенные руки и упершись головой в тупик норы, которая в этом месте была шире, чем лаз, и чуть повыше. Прямо на них, обняв их ноги, лежал Иванников. Лопатками он касался потолка лисьей норы.

Лежали молча. Бомбы рвались где-то совсем близко, а некоторые, казалось, – над самой головой…

Вдруг Казаринова обожгла страшная мысль: «А что, если вход в лисью нору завалит землей?» Ведь они лежали ногами к выходу. О том, чтобы повернуться головой к выходу из норы, не могло быть и речи. «Как в могиле», Казаринов почувствовал, как на спине у него и на лбу выступил холодный пот. Он уже трижды лежал под сильными бомбежками почти незащищенный, в мелкой – на два штыря лопаты – индивидуальной ячейке, но такого мертвящего ужаса не испытывал.

А разрывы бомб, на какие-то секунды стихая, снова и снова, как гигантская цепная реакция, сотрясали землю.

Выбрав момент между разрывами, Казаринов спросил:

– А если завалит вход?

– У меня здесь кое-что есть, – прозвучал над ухом Казаринова сиплый голос Солдаткина. Слегка приподнявшись на локтях, он пододвинул в сторону Казаринова шанцевую лопату, на которой лежал.

Казаринов нащупал черенок лопаты, хотел спросить, как же они смогут повернуться, если вдруг завалит землей вход в нору, но в это время огромной силы взрыв сотряс землю и воздушной волной ворвался в нору.

Наступила странная тишина. Григорий вначале подумал, что у него заложило уши. Сжавшись в комок, он лежал неподвижно и пытался понять: что же случилось? Почему вдруг взрывы стали сразу как-то глуше, тише, хотя земляной гул не уменьшался?

– Наверное, перенес огонь на окопы пехоты, – сам себя успокаивая, проговорил Казаринов и только теперь почувствовал, что его левая рука онемела.

– Нас засыпало, товарищ лейтенант, – послышался голос Солдаткина.

При этих словах у Казаринова от сердца отлила кровь. Никто никогда не считал Григория трусом: ни в детстве, когда среди ровесников он слыл бесстрашным и отчаянным сорванцом, умеющим быстро выйти из сложной ситуации, ни позже, когда прочно связал свою судьбу с военной службой. Лисья же нора с первых минут обдала его чем-то зловещим, потусторонним. А тут вдруг: «Засыпало…» Инстинктивно рванувшись на руках, Григорий ударился затылком о потолок лисьей норы. И снова холодный пот покрыл его спину и лицо.

– Кажется, все кончилось, – прозвучал над ухом Казаринова голос Солдаткина, который, набрав в легкие воздуха, крикнул Иванникову: – Давай задний ход!.. Попробуй ногами, может, оттолкнешь!..

Иванников сполз с ног Григория и пятками вперед двинулся к выходу из норы.

– Может быть, закурим? – спросил Казаринов и удивился своему голосу. Он прозвучал как чужой.

– Повременим, товарищ лейтенант. Воздуха и так маловато. Наверное, присыпало парадный вход.

И снова тишина.

Иванников приполз назад минут через пять, которые Казаринову показались вечностью.

– Чего ты там канителишься? Когда будет команда «На выход!»? – скособочив голову так, чтобы звук летел в сторону выхода из норы, крикнул Солдаткин.

– Черта лысого! Давай лопату!.. – раздался в темноте голос Иванникова.

Пыхтя и переваливаясь с боку на бок, Солдаткин под животом просунул к своим ногам шанцевую лопату.

– Ничего, товарищ лейтенант, самое страшное позади.

Пока Иванников делал боковой подкоп в норе и горстями разбрасывал землю по всему лазу, Казаринов лежал неподвижно, прислушиваясь к его надсадному дыханию и глухим звукам лопаты, входящей в грунт.

– Давай так, чтобы и мы могли развернуться! – сдавленно крикнул Солдаткин.

– Для своих габаритов сам дороешь, – огрызнулся Иванников, продолжая на ощупь орудовать лопатой.

– Когда вы успели вырыть эту шахту? – спросил Григорий.

– Ночью. А вот боковую улитку для разворота не успели, сон сморил, – ответил Солдаткин. С минуту помолчав, он крикнул: – Ну чего ты там чухаешься? Ждешь новой бомбежки?!

– А ты не командуй! Без тебя есть кому командовать!

Теперь голос Иванникова доносился из глубины норы громче и отчетливее.

«Откапывает завал», – подумал Казаринов, жадно прислушиваясь к еле слышным звукам лопаты.

Воздуха становилось все меньше и меньше. Дышать стало труднее. Сковывала беспомощность: ни повернуться, ни развернуться. Так прошло с полчаса. Потом Казаринов почувствовал странное состояние – в ушах его будто отлегло. Такое ощущение он не раз испытывал в детстве, когда во время купания в уши попадала вода. Но стоило попрыгать на одной ноге, как неприятное ощущение глухоты и тяжести в голове вдруг само собой в какой-то момент проходило, в ушах слышался приятный щелчок и мир окружающих звуков сразу же оживал во всем своем многообразии тонов и полутонов.

До слуха Казаринова донеслись голоса. Среди них особо выделялся пронзительно-тревожный голос Альменя Хусаинова:

– Где командир?.. Я спрашиваю вас – где комбат?!