Литературный оверлок. Выпуск №4 /2018

Ганс был старше Манфреда на пять лет. Манфред только что окончил университет с дипломом историка. Ганс третий год странствовал по миру.

Братья решили прервать купеческую преемственность, продали бизнес и теперь неторопливо искали себя по всему свету.

Скучая по европейскому общению, Иван подсел к ним в автобусе, поскольку ни один индиец не желал их соседства, а место было тройное. Гансу и Манфреду сразу понравилось, что Ивана так зовут.

– Наш дед тоже знал одного Ивана, – сказал Ганс, – они познакомились в Кракове в сорок пятом. Тот Иван взял его в плен и тем самым спас от расстрела.

Братья рассказали, что были на Гоа, и что там все принимали их за русских. Рядовой индиец уверен, что «русский» – значит «был на Гоа». Пил и курил, и кверху брюхом плыл. Ивану это казалось обидным, что славяне были варварами в глазах иноземцев. Варварами, которые или вообще боятся выйти из районной пещеры, или, если выйдут – только за allinclusive. А куда же девались пресловутые заросшие геологи, турклубы, студенчество, горы… «Изгиб гитары жёлтой ты обнимаешь нежно».

Теперь их автобус рассекал гудом знойный воздух равнины. Позади был Ришикеш, впереди ждал Варанаси, индийская святыня. Здесь говорят, ты не зря жил, если твои дети снесли твой труп в Варанси. Там на берегу Ганга огонь облобызает плоть, и клетка распахнётся, выпустив пленную голубку души. И твой сын удостоится чести разбить твой череп посохом, пока тот не лопнул под давлением. Душа, что муха об стекло, бьётся в темечко. Разбей окно, выпусти муху. Это – честь для сына и дикость для европейца. Европу вообще со всех сторон окружили варвары.

Ганс и Манфред выудили из рюкзаков по бутылке пива. Зелёное стекло в паутине капель. Дымок взвился над горлышком. Их кадыки синхронно плавали, как плавники акул над поверхностью моря. Иван внутренне облизался и поспешил спрятать алчущий взгляд.

Выдохнув после глотка, Ганс продолжил рассуждения.

– Я не занимаюсь йогой, потому что йога есть отрицание тела. А Бог создал меня по образу Своему и хочет уподобить меня Себе. Значит, и моё тело божественно. Йог же хочет отделить душу от плоти и соединить её с Абсолютом. Плоть – темница для него. Но посмотри на эти руки, какие крепкие пальцы, какие красивые вены! Какое удовольствие приносят мне мои гениталии… если их верно использовать. А как приятно кушать цыплёнка кари с местным рисом! А это пиво! Мой язык, мои глаза, глядящие на прекрасных женщин, мои уши так любят Scorpions – и всё это приносит мне радость. И если я уподоблюсь когда-нибудь Богу, то есть по-настоящему стану причастным Ему, то – я верю, – всё это принесёт мне ещё больше радости. Так зачем, скажи, мне выбрасывать это чудесное тело?

– Копай глубже, – возразил Манфред, – Иисус тоже отбросил тело. Разница в том, что Он сделал это, чтобы снова в него вернуться. И уделать саму смерть. Как тебе? Сможет какой-нибудь йог уделать смерть? Сомневаюсь.

Манфред пощурился в пыльное окно. Там в лапах лиан корчились бетонные чрева.

– Хотя и Христос скитался в пустыне сорок дней без пищи и воды. Это в чём-то похоже на йогу.

– А это уже меня не касается, – отхлебнул Ганс, – Я – гедонист. Удовольствие для меня – главное в жизни. Ощущать мир телом и наслаждаться им. Я молю Бога только об одном, чтобы Он усовершенствовал мои члены для ещё большего наслаждения.

– В том вся разница, – пояснил Манфред для Ивана, – Ганс приехал сюда за сексом и экзотикой, а вот я бы с удовольствием залез в Гималаи и послушал ветер.

– Это одно и то же, если разобраться, – возразил Ганс.

– Вот поэтому ты до сих пор не знаешь, чего хочешь.

– Поверь, приедем в Варанаси, я покажу тебе, чего хочу.

Заросли жирных красных цветов расступились. Дальше кишел город. Серые коробки без стен в усах арматуры и пёстрых коврах сменились храмами и длинным базаром. Все улицы стекались к речному берегу.

По запаху палёного мяса Иван понял, что это – Варанаси. Дым шёл с берегов.

Иван слышал, что Варанаси называют «Городом смерти», и тела людей жгут прямо на берегу, в толпах зевак и безразличных ко всему бездомных.

Что-то толкало его поглазеть на это действо. Действительно – часто ли увидишь, как сжигают человека? Однажды в Абхазии он, движимый тем же любопытством, наблюдал изгнание бесов. Экзорцист местной церкви заставлял десяток людей рычать, как львиный прайд и корчится на каменном полу. Было страшно, но любопытство в нас часто сильнее. В борьбе этих двух начал когда-то рождались научные открытия. Правда, те, кто их совершал, часто сами оказывались на кострах.

Германские братья выбрали лучшую гостиницу в городе, и предложили Ивану заселиться с ними. В сорокаградусной жаре под копчёным куполом кухонной толчеи, Иван благословил это предложение. И вскоре они распаковали рюкзаки в просторном номере с видом на бетонную стену.

Ганс и Манфред вновь извлекли по бутылке пива. И вновь стекло было запотевшим. Казалось, немцы были подключены к какому-то пивному порталу – протяни руку, и по ту сторону она вылезет прямо на Октоберфесте, прихватит холодную тару из альпийского ледника и вытащит её сюда, в душный тропик.

На другой день Ганс всё утро кому-то дозванивался, пока на пороге не появился худой паренёк в белой рубашке, брюках и туфлях, чуть тронутых навозом. Он с деловым видом подал Гансу визитку и предложил следовать за ним. Ганс загадочно улыбнулся и подмигнул брату.

– Жди к ночи.

Иван рано утром, до пекла, решил спуститься к Гангу. Манфред отправился с ним.

– Куда это твой брат направился? – спросил Иван, когда они ехали в рикше.

– За экзотикой, – усмехнулся Манфред. – Надеюсь, ему хватит ума предохраняться. Говорят гонорея тут повальная.

Иван почесал затылок.

– И у вас это в порядке вещей?

– Каждый сам выбирает, куда ему идти, – флегматично ответил Манфред, – в храм или в бордель. Да и живём мы в эпоху заката. Ты читал Шпенглера, Иван? Его книгу «Закат Европы».

– Не читал.

Берег был образован каменными ступенями. Их длинный амфитеатр спускался к реке. Здесь молились, мылись, обедали и спали – весь город обитал на берегу. Иван поскользнулся в луже из лепестков и чего-то белого, жутко пахнущего. Ушиб ногу и предложил не гулять долго.

У первого же лавочника Манфред узнал, где здесь жгут трупы. Они взяли лодку, и голый паромщик быстро перевёз их в нужное место. Но к самим кострам плыть отказался.

– В воде много тел, – сказал он, – там нельзя ходить лодкам.

Запах горелого мяса усилился. К нему прилипла слащавость благовоний. Иван готов был стошнить прямо себе под ноги – тут это никому бы не помешало. Под ногами и так разъезжался трёхслойный ковёр мусора. Однако организм привыкал, и запах дружелюбно пропитал одежду и волосы туристов, став их частью.

– Главное, – заметил Манфред, – постараться забыть, что запах – это микроскопические кусочки вещества.

Впервые лицо немца изобразило новую эмоцию. Брезгливой и растерянной досады. Но лишь на миг. И вновь стало язычески-спокойным.

Иван вдруг понял, чего же не хватает в лице Манфреда. Отпечатков личной истории. Именно того, что всегда так чётко и неутайно проступает на всех русских лицах.

Они прошли квартал бизнесменов – поставщиков топлива для костров. Сложенные из кривых стволов поленницы высились со всех сторон. Перед ними у чугунных весов сновали потные продавцы. Гирями служили чудовищных размеров гайки, скрученные с адских машин.

Благочестивые семьи торговались за каждое бревно. Руки почтенных стариц щупали волокна, указывая на гниль или сырость, костяшки простукивали гулкое дерево в поисках пустот.

После громкого торга открывались кошельки, и плотные пачки опускались в руку торговца. То, что копилось годами монета за монетой, брёвнышко за брёвнышком. Жизнь, согретая мыслями о погребальном костре.

От берега полз дым. Иван и Манфред наблюдали за процессией, хотя разглядеть что-либо в матовой пелене было трудно.

Иван достал блокнот и принялся набрасывать лица. Седая женщина с воловьими глазами, полными огня. Супруга покойного – единственная, кто вела себя понятно для Ивана. Она отирала глаза платком. Но и тут он задался вопросом – не от дыма ли были слёзы?

– Смотри-ка, я вижу пятки, – Манфред указал на костёр.

Пламя струилось над колодой. На ней лежал бывший человек. Простыни уже сгорели, раскрыв сухощавые члены.

Иван вновь переключился на седую индианку. Теперь она тоже глядела на него. Островок её головы не двигался в толпе. Она вскинула руку и махнула Ивану, словно отгоняя мух.

– Чёрт знает что! – прошипел Манфред.

В руках у него появился телефон.

– Ганс пишет, что влип в передрягу.