Литературный оверлок. Выпуск №4 /2018

Дмитрий Романов

Романов Дмитрий Дмитриевич родился в Люберецком районе Московской области в 1986 году. Детство провёл в деревне Кузяево в доме деда, предки которого относились к старообрядческому духовенству. Первое высшее образование получил в Московском институте тонких химических технологий им. М. В. Ломоносова. Второе – Литературный институт им. А. М. Горького, проза. Совершил ряд путешествий по Северу России, Кавказу, Тибету и Алтайским горам, изучая народный быт и собирая фольклор. Публиковался в журналах «Юность», «Сибирские огни», альманахах «Радуга», «Лёд и пламень», «Мир Паустовского». Лауреат премии им. Валентина Катаева журнала «Юность» 2014 года.

Индийские этюды

1. Храм и дым

Уже в аэропорту Дели Иван заподозрил неладное. Таксист, узнав, что он планирует завтра добраться до древни Наггар, спросил:

– Хотите покурить, сэр? – индийское бульканье делает английскую речь непонятной.

Но большой палец у губ и оттопыренный мизинец – очень красноречивый жест.

– Покурить? – удивился Иван.

– Ну да, чарас. Чарас там очень хороший.

Иван был художником, и по случаю недавней премии решил посетить бюджетную Индию. А начать с места жизни и смерти Николая Рериха. Тихой деревеньки в предгорьях Гималаев. Если слово «тихий» вообще подходит для хинду, по мнению коих этот мир соткан из шума и ярости, но плывёт по реке космической любви.

Деревенька Наггар лепится на берегу горной реки, скрытая поднебесными кедрами. Под куполом птичьего крика и лая обезьян дорога набирает высоту среди яблонь и аллоэ, в белых иглах водопадов.

Местные индийцы называют себя ариями, иногда в зрачках их блестит что-то вроде зеркала. Они носят тюбетейки и тёплые шерстяные жакеты.

Иван снял комнату близ дома Рерихов, где было потише, и только колокольчик деревянного храма напоминал о времени. Иногда приезжали секты пожилых русских и в народных рубахах бродили по горным тропам, фотографируя детей и коров, или водили с оными хороводы под гармошку. Иван ловил умиление и переносил его на холст.

Однако через три дня с горы слезло облако, всё вокруг окунулось в молоко, и работать стало трудно.

Из всех туристов в местных деревнях селились в основном французы, да израильтяне. Он слышал как-то, что эта долина – излюбленное место израильских дембелей. Железные сионские львы съезжаются сюда отведать местных трав и продуктов, из них получаемых. Бывают и русские, но, как и всё, опыты с травами у них уходят в крайность. Один француз, долго живший в России, сказал Ивану как— то за завтраком, что понятие травы для русских связано с масштабом сенокоса, а дефицит – и вовсе генетический страх. Сочетание одного и другого не самое подходящее, и часто здесь можно увидеть скуластое красноглазое лицо где-нибудь в уголке лестницы, целый день погружённое в омут тяжёлой древнеславянской думы о своём месте под солнцем – тут, между Тибетом и Пакистаном.

Иван ещё в самом начале пути решил, что приехал сюда не за этим, а коли растёт конопля, так и что с того? Это в детстве он лазал через забор за зелёными лимонами, чем вызывал недоумение турецких садовников. Диковинка всегда кажется слаще, чем она есть.

Шумные французы выселились из соседнего номера, и туда заехали пятеро израильтян. Двое ребят и три девушки. Они встречались на веранде и в саду, он видел их в храме Кришны, где седой беззубый старец кормил их жертвенными лепёшками и ставил на лоб жирную красную паклю.

– Привет! Как дела? – неизменно спрашивали они Ивана.

– Привет! Как дела?

Он улыбался, кивал и говорил «О-кей». Однажды ему надоело это «как дела?», и он решил пресечь лицемерную заинтересованность в его делах. Но она оказалась вовсе не лицемерной.

– Дела шикарно, – ответил он, – рисовал сегодня склон горы. Жаль, что облака.

– Ты художник? – спросил парень, худой, как подсолнух, лысый, но с рыжей бородой и голубыми глазами, смотрящими в разные стороны.

– Да, пытаюсь работать в манере Рериха.

– А, я видела его картины. Круто, – заметила одна из девушек, похожая на миленькую сову.

– Ты разве не знаешь, скоро сезон дождей, – сказал другой, чернокудрый и тоже с шумерской бородой.– И ясного неба вообще не будет.

– Угощайся, – девушка-сова протянула ему кусок блинца из храма Кришны, Иван помнил, что вкушать идоложертвенное – грех, и учтиво убрал блин в карман.

Они вместе спустились к гостинице, где уже пахло печёным бананом и специями. Вместе сели за широкий стол в тени алоэ.

Иван узнал, что рыжебородый и две девушки недавно отслужили, Израиль выделил им добрую сумму шекелей, и они по традиции отправились смотреть мир. Чернокудрый по имени Моше и третья девушка, Эсти, бледная с веснушками по всему открытому телу, примкнули к ним уже в Индии. Эсти не разделяла общей беседы, а сидела на углу стола, делая наброски в скетч-бук.

– Как тебя зовут?

– Иван, – он повторил несколько раз, ломая барьер языков.

– Иоанн? – удивился Моше.– Еврейское имя. Ты еврей?

– Вроде нет, – Иван пожал плечами, вспоминая свою татаро-тамбовскую родословную. У него был длинный нос, но скорее в свидетельство любопытного нрава, нежели семитских корней.

– Ты пойдёшь с нами в Малану? – спросила девушка с душистым именем Кармель, и сама она была румяная с тяжёлыми влажными волосами, собранными в пучок, и влажными большими губами. Она иногда приобнимала рыжего, но так смотрела на Ивана и на Моше, что, казалось, готова была приобнимать всех мужчин на свете.

– Что это – Малана?

И они рассказали ему про деревню Малана, что в нескольких километрах от Наггара, и на два километра выше. Нет туда дорог, транспорт не ходит, и пройти можно только козьими тропами, резко набирая высоту. Через леса кедров и камней. Деревня живёт аскетично. Маланцы мнят себя потомками армии Александра Македонского, не позволяют трогать ничего – ни дома, ни храмы, ни – Шива упаси, – людей.

– Чем же они занимаются? – спросил Иван.

– Делают гашиш.

– Все? Вся деревня? – удивился он.

– Абсолютно. Делают. И курят. Так и живут. Скот там пасти негде, всюду горы, растить нечего – очень суровые зимы, почвы мало. Зато повсюду – кусты.

– Вы идёте туда курить? – спросил Иван, уже зная ответ.

– Ну и поглядеть на них. Они реально древние.

– Культура, – протянула Кармель.

– Пока не наступили дожди, надо успеть, – заключил Моше.

Через день они вышли на тропу в Малану. Моше уже был в ней год назад, и вёл отряд. Он шёл быстро, не делая привалов.

Худые и немного нескладные с виду, они все оказались крайне выносливы, и хотя курили сигареты, но не задыхались. Наверное, – решил Иван, – израильский табак делается из табака, а не из бумаги, как у нас.

Отставала только Эсти. Онатихо жаловалась на живот.

– Идите, я вас завтра догоню в Малане.

Остальные думали не долго, и отстающую решено было оставить. Иван внутренне возмутился – девушка одна, в диких горах! Он решил составить ей компанию. Да и ноги его горели огнём, а всё – от шляпы до кроссовок насквозь вымочил пот.

Эсти пожала плечами.

– О-кей.