Сумасшедший

Сумасшедший
Иван Бурдуков

В жизни главного героя всё складывается очень успешно. Однако некоторые детали привносят в его жизнь поразительные изменения. Плыть по течению – одно, а вот в случае, когда требуются решения, становится неловко. Постепенно в его жизни появляется тот, кто может помочь ему в принятии решений. Но вот уже этот кто-то не помогает, а принимает решения за главного героя.

Иван Бурдуков

Сумасшедший

ЧАСТЬ 1

Мир, который был бы хуже нашего, совсем невозможен, потому что он не мог бы и существовать, и значит, наш мир – худший из возможных миров.

Артур Шопенгауэр

1

Моя жизнь многогранна, оригинальна и неповторима.

Так вышло, что я всегда смотрел на мыслителей, учёных, гениальных деятелей прошлого и настоящего, как на достойных кумиров, как на суперзвёзд. Глядя на так называемых звёзд, я по той же причине, видел в них личностей недостойных для самого понимания термина «звезда». Что такое звезда, если подумать? – это нечто великое, высокое, яркое и недосягаемое. Гениальный актёр и гениальный учёный – это хоть и авангардные представители абсолютно разных колей, всё же, для меня важнее выдающийся научный вклад, полезный человеку, чем выдающееся умение человека строить гримасы.

Меня называли вундеркиндом. В три года научился читать, в четыре года писал почти безошибочно, в семь говорил на латыни и на английском, писал уже безошибочно. Я признавал в себе эти незаурядные способности, но всегда их принижал и пытался развить их сильнее и сильнее – стать недосягаемым и непобедимым. Наверное, от страха. Вследствие чего сложилось так, что в двадцать пять лет мне вполне удалось состояться в своей узкой сфере – на кафедре философской антропологии. Я находился под влиянием своих суперзвёзд – это определило моё будущее. Особенно я был известен в моём кругу – университете; но не шире. Я амбициозно стремился стать кем-то в этом мире, чтобы со мной считались, чтобы меня уважали. И нет ничего зазорного в тщеславии, попыткам выделиться из толпы, тем более, когда есть природный дар и все вокруг тебя уверяют в великом будущем, хоть и с таким же рвением льстят и завидуют.

Вскоре в университете я познакомился с милой девушкой, аспиранткой психологического факультета. Её звали Юля. Она выглядела не раскрепощённой и незамкнутой, притягательной простым своим видом. Меня привлёк этот загадочный коктейль целомудрия и откровенности, неясно вписывающийся в стандартные рамки.

При её виде, я мгновенно составил парадигму нашей с ней жизни. Мне нравилось так поступать с неведомым будущим.

Затем, я пригласил её на свидание в ресторан. После ресторана мы прогуливались по вечерней улице, беседовали о многом и разном. Проходя по мостовой, Юля остановилась и посмотрела вниз на тёмные воды реки.

– Прекрасно, не правда ли? – проговорила она.

– Вполне естественно, – ответил я.

– Ну ладно ты, не будь таким серьёзным.

Юля была совсем немного охмелённая, и ей этого хватило, чтобы весы равновесия между раскрепощённостью и скромностью перевесило в нужную сторону.

– Я просто честен.

– Мог бы и приврать, знаешь. Я всё-таки девушка, а ты парень, ухаживающий за мной. Тебя не учили проявлять чуткость? Приврать вполне допустительно.

– Не знал, что этому учат… впрочем, хорошо, в следующий раз буду врать.

– Ну ты… ты… с тобой не возможно нормально говорить.

– Я пошутил, и я тебя прекрасно понял.

– Замечательно, – ответила она в беспокойном для меня тоне.

– И с чего ты взяла, что я за тобой ухаживаю?.. Просто выпили вместе, посидели, поели, поговорили.

– Скромняжка, – ответила она.

Дальше мы шли молча. Когда мы проходили мимо парка, Юля прилегла на траву, закрыла глаза и пригласила меня присоединиться. Я наблюдал звёзды и знал, что впереди ещё вся ночь. Эта мысль давала право расслабиться, искупаться в ледяной материи космоса, погрузиться в бесконечные объекты для созерцания – звёзды.

Мы лежали минут десять. Потом Юля уснула – я это понял, когда она негромко захрапела. На долю секунды разбудив её, дабы узнать адрес, я взял её на руки и нёс два квартала до дома. Таким чудесным казался тот миг.

Между нами всё сложилось гладко и ясно, без особой поэтической чувственности, про которую следует писать поэмы или романы, однако и по-своему оригинально и неповторимо. Я захотел с ней встречаться, а позже, если выпадет случай, то и жениться на ней. Уже на втором нашем свидании я начал с искреннего объяснения ей обо всех моих намерениях (такое поведение в отношениях я считал наиболее достойным цивилизации, нашей ступени развития), а она, будучи тонким психологом, увидела во мне того, кто ей по-настоящему подходит. Я был открыт перед ней; она видела во мне опору.

– Ты такой один на миллион: открытый и откровенный, – ответила на мои объяснения Юля.

– Сегодня один на миллион звучит оскорбительно, – сказал я.

– А ты меня любишь?

– Думаю, нет.

– Как хорошо, что я тебя тоже не люблю.

– Это придёт со временем, обещаю.

Мы жили трудно, скрывать нечего: она психолог, я философ-антрополог – отношения заведомо сложные. Главное мы жили без лжи и фальши, оттого видимо все трудности. Наши чувства были нестабильными, и это переходило на всё остальное: общение, досуг, поцелуи, как и взаимопонимание, – всё было нестабильно и ни как у всех. Первое время наши чувства не остывали – сплошная длинная страсть, которая выказывала в нас настоящую жизнь. Мы не создавали перед друг другом трудности с помощью ограничений, культурных рамок для проявления чувств. Мы – были нами всегда, и это пошло только на пользу – так мы смогли стать единым целым. Вскоре мы смогли полюбить друг друга.

2

Поженившись спустя три месяца после начала наших отношений, досконально изучив друг друга во всех смыслах, мы стали по-настоящему близкими и родными. Таков истинный смысл понятия «семья». Не так важен закон, заключающий людей в мнимые узы, сколько одухотворённость и в то же время умиротворённость двух любящих друг друга человека. Мы просто созрели для свадьбы – вот и всё.

В день свадьбы с Юлей, моя мама подошла ко мне и сказала:

– Скажи мне, она стоит тебя?

– Да, – ответил я.

– А ты стоишь её?

– Думаю, мы стоим друг друга.

– Твой отец не стоил меня и ушёл, в то время как ты только пошёл. Ты должен быть уверен в себе и в ней именно настолько, чтобы быть счастливым. Вы должны оба быть счастливы – запомни это. Если поймёшь, что один из вас утратил это совместное счастье, то, настоятельно прошу тебя, лучше закончи со всем. Не морочь никому голову, сынок.

Моя мама – сильная женщина и растила меня таким же. Она прививала мне действительно полезные для жизни качества, давала действительно полезные для жизни советы. Я никогда не видел в ней слабость женщины, но видел в ней силу женщины. Она создала меня и не дала прозябнуть с большинством тогда прозябающих. Я не был людимым, имел одного хорошего друга – Пашу Синилина. Паша был настоящим экстравертом, душой компании. У него была куча друзей, однако для меня он всегда находил время и тем он мне нравился, а ещё тем, что всегда мог выслушать и подсказать дельный совет. Странный парень. Почему-то мне он всегда казался искусственным по отношению ко мне. Мне казалось, что он лицемерно возился со мной, казался другом, и поэтому я всегда ожидал, что ему от меня что-то нужно. По правде говоря, я ожидал от него подлости, предательства – такая вот пессимистическая и недоверчивая у меня натура. Что послужило основой пессимизма: так это либо мои знания, либо людская глупость, – так или иначе ожидание плохого появилось подсознательно.

В пятнадцать лет я закончил школу, и мама сказала мне:

– У тебя есть выбор. Огромный выбор. Ты умный и понимаешь что тебе нужно. Может быть, ты ещё этого не знаешь наверняка, но внутри тебя есть та самая искра. Попади на своё место – может это не выйдет сразу, но ищи своё место, пока не поймёшь «вот оно!». Обратись к себе, и ты увидишь своё призвание, свою самую верную стезю. Мать плохого не посоветует.

Без моей мамы не стало бы меня; это касается, в общем, моего существования, так и меня такового. Она выстроила мой дух. При всех моих способностях к обучению, я не всегда желал в то время посвящать свою жизнь учёбе и науке. Как у всех, у меня были искушения раньше: хотелось пить с ребятами, попробовать наркотики, покурить сигарету, быть, так сказать, «в теме». Моя мама не курила, не пила, но не говорила: «курить плохо», «пить плохо», «употреблять наркотики плохо», – как это обычно делают все. Она говорила: «Когда тебе исполнится достаточно лет для осознания смысла употребления всего того, что употребляют твои сверстники, и ты по-настоящему будешь уверен в том, что не станешь сожалеть об этом, тогда делай всё, что пожелаешь угодным; до того времени за тебя отвечаю я, в первую очередь, перед тобой».

Уже на выпускном я впервые напился, очень сильно напился, и утро обернулось для меня адским мироощущением – похмельем. Мама тогда сказала: «Теперь ты почувствовал последствия своего выбора», – и просто вышла из комнаты. Вот так просто. Не было ничего обычного: ни криков, ни гнева, ни нотаций, ни даже безразличия. Именно такая необычность необходима, чтобы человек воспитал себя сам. Она лишь направляла меня, чуть-чуть, на градус-два поправляла меня на пути, но ни в коем случае не вела меня за руку. Моя мать представляла собой эталон человеческого материнского инстинкта.

3