Мы из прошлого

Подвал, в котором они находились, был тем же самым подвалом, откуда они начали свое путешествие. Но теперь он выглядел совсем иначе. Стены были покрыты толстым слоем пыли и копоти, штукатурка местами обвалилась, обнажив красную кирпичную кладку. На полу валялись обломки досок, куски штукатурки, ржавые осколки металла и другой мусор. В воздухе витал запах сырости, затхлости и еще чего-то, горького и неприятного – запаха разрушения и смерти. Но самое страшное было не это. Самое страшное было то, что они видели через иллюминатор.

За стеклом была не привычная им картина подвальных стен, а… снег. Много снега. Он лежал толстым, неровным слоем на земле, покрывал обломки зданий и голые, искореженные ветви деревьев. Небо было затянуто низкими, свинцовыми тучами, из которых медленно, словно нехотя, падали крупные снежинки. В воздухе висела тяжелая, морозная тишина, нарушаемая лишь отдаленным гулом и время от времени доносящимися глухими взрывами.

– Где… где мы? – прошептал Дмитрий, голос его дрожал от страха и недоумения.

Профессор с трудом оторвал взгляд от иллюминатора и повернулся к племяннику. Лицо его было мертвенно-бледным, а глаза наполнены ужасом.

– Похоже… мы ошиблись, – прошептал он хриплым голосом. – Это… это не декабрь 1783 года… Но… это Петербург, не так ли? Просто… зима… необычайно суровая…

Он подошел к панели управления и с дрожащими руками проверил показания приборов. Цифры на циферблате хронометра горели злорадным красным светом: 1943 год.

– 1943… – едва слышно произнес Дмитрий, не веря своим глазам. – Но как… как это возможно?

– Ошибка… катастрофическая ошибка! – профессор схватился за голову, словно пытаясь сдержать подступающую панику. – Я… я не учел… не предусмотрел…

Он запнулся, не в силах вымолвить ни слова. В этот момент подвал снова содрогнулся от мощного взрыва, на этот раз гораздо ближе, чем предыдущий. В кабину хроноскопа впился осколок снаряда, осыпав их дождем из осколков стекла и металла. В воздухе появился резкий, едкий запах гари.

– Бомбардировка! – крикнул Дмитрий, вскакивая на ноги. – Дядя, нам нужно уходить! Немедленно!

Он помог профессору подняться, и они, пригибаясь, бросились к выходу из кабины. Хроноскоп, их гордость и надежда, теперь был лишь бесполезной грудой металлолома. Выбравшись из разрушенной машины, они оказались в центре подвала, который быстро наполнялся пылью и дымом. Сквозь трещины в стене пробивались языки пламени, отбрасывая зловещие тени на стены.

– Дверь… завалена! – крикнул Дмитрий, беспомощно оглядываясь по сторонам.

Действительно, дверь, ведущая из подвала, была заблокирована громадными камнями и обломками кирпичей. Выбраться отсюда казалось невозможным.

– Есть другой выход, – прохрипел профессор, хватая племянника за рукав. – Запасной… вспомни…

Дмитрий закрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти план подвала. Он смутно припоминал, что кроме главного входа был еще один, запасной выход, ведущий в небольшой дворик за домом. Но этот выход был давно замурован и практически забыт.

– Кажется… кажется, я знаю, где он, – сказал Дмитрий, голос его звучал неуверенно. – Но я не знаю, в каком он состоянии…

Он повел дядю в глубину подвала, осторожно пробираясь сквозь завалы. Воздух становился все гуще и тяжелее, дышать становилось все труднее. Грохот взрывов не прекращался ни на минуту, стены подвала дрожали, словно в лихорадке.

– Здесь! – крикнул Дмитрий, останавливаясь у дальней стены.

Он осторожно ощупал стену руками, ища следы замурованного прохода. Под толстым слоем пыли и обвалившейся штукатурки он нащупал очертания небольшой, заложенной кирпичами двери.

– Вот он! – повторил он с облегчением. – Помогите мне разобрать завал!

Они начали лихорадочно разбирать завал, отбрасывая в стороны камни, кирпичи и обломки досок. Работа была тяжелой и опасной, но они работали без остановки, подгоняемые страхом и отчаянием. Каждый новый взрыв заставлял их вздрагивать и ускорять темп.

Наконец, после долгих и мучительных усилий, им удалось освободить дверь. Она была старой, гнилой и полусгнившей, но все же держалась на петлях. Дмитрий с силой рванул ее на себя, и она с жалобным скрипом отворилась, открывая перед ними узкий, темный проход, ведущий на свободу.

Запах сырости и тлена ударил им в лицо, смешиваясь с едким запахом гари и взрывчатки. Дмитрий, чувствуя, как дядю бьет крупная дрожь, поддержал его под руку и первым шагнул в темный зей прохода. Профессор, бледный и ошеломленный, последовал за ним, тяжело опираясь на плечо племянника.

Проход был низким и узким, им приходилось почти ползти на четвереньках, царапая руки и колени о выступающие камни и обломки кирпичей. Под ногами зловеще хрустело стекло, а в воздухе висела густая пыль, забивавшая легкие и вызывавшая приступы кашля. Дышать становилось все труднее. Грохот взрывов не прекращался, казалось, он становился все ближе и ближе, словно сама земля стонала от боли.

– Скорее, дядя! – подгонял Дмитрий профессора, чувствуя, как нарастает паника. – Нам нужно поторопиться!

– Да… да, я стараюсь, – прохрипел профессор, голос его был слабым и прерывистым. – Но… мои старые кости…

Дмитрий, превозмогая боль в ногах и спине, продолжал ползти вперед, буквально таща за собой дядю. Он не знал, куда они идут, но инстинкт самосохранения подсказывал ему, что нужно двигаться, нужно бежать от этого кошмара, который внезапно обрушился на них.

Наконец, после того, что показалось им вечностью, они увидели в конце тоннеля слабый свет. Собрав последние силы, они бросились вперед и вывалились из прохода, оказавшись в небольшом, заснеженном дворике.

Вокруг них высились стены разрушенных зданий, черные, обгорелые скелеты домов, словно безмолвные призраки прошлого. Небо было затянуто низкими, свинцовыми тучами, из которых бесшумно падал густой, пушистый снег, словно пытаясь укрыть белым саваном этот мертвый, разрушенный мир. Воздух был морозным и резким, он обжигал легкие, но в то же время дарил ощущение свободы, пусть и иллюзорной.

Дмитрий жадно глотнул свежего воздуха, чувствуя, как к нему возвращаются силы. Он помог профессору подняться на ноги и огляделся по сторонам, пытаясь сориентироваться. Дворик казался ему смутно знакомым, но в то же время совершенно чужим. Он помнил это место совсем другим: зеленый газон, цветущие кусты сирени, небольшой фонтанчик в центре. Сейчас же здесь царили хаос, разруха и запустение.

– Где… где мы? – спросил он профессора, голос его дрожал от волнения и недоумения.

Профессор, бледный и ошеломленный, смотрел на окружающие их развалины невидящим взглядом. Он казался потерянным и растерянным, словно маленький ребенок, попавший в незнакомое место.

– Петербург… – прошептал он, словно не веря своим глазам. – Мы… мы в Петербурге. Но… что с ним случилось? Какой ужасный пожар! И… почему так холодно? Не припомню такой суровой зимы…

Дмитрий посмотрел на дядю с сочувствием. Он понял, что профессор еще не до конца осознал весь ужас их положения. Он видел дату на хронометре машины, но ему казалось невозможным, что они могли перенестись так далеко в будущее.

– Дядя… – начал Дмитрий, стараясь говорить как можно спокойнее, – боюсь… боюсь, что-то пошло не так. Мы… мы не в 1783 году.

– Что ты говоришь? – профессор посмотрел на него с недоумением. – Конечно, в 1783-м! Просто… случилось что-то страшное…

– Нет, дядя, – Дмитрий покачал головой. – Взгляни…

Он хотел указать на разрушенные здания, на снег, на все то, что так резко отличалось от привычного им Петербурга XVIII века, но не успел.

В этот момент раздался пронзительный свист, затем оглушительный взрыв, и неподалеку от них рухнула стена соседнего дома, подняв в воздух клубы пыли и снега. Дмитрий инстинктивно прикрыл дядю своим телом, защищая его от падающих обломков.

Когда пыль и снег осели, Дмитрий осторожно поднял голову. Дворик был окутан серой дымкой, сквозь которую пробивались лучи бледного, зимнего солнца. В воздухе висел тяжелый запах гари и взрывчатки. Рядом с ними зияла огромная воронка, из которой еще поднимался тонкий струйкой дым. Стало понятно, что они находятся в зоне активных боевых действий, и каждая секунда пребывания здесь может стать последней.

– Дядя, ты не ранен? – спросил Дмитрий, с тревогой вглядываясь в лицо профессора.

Григорий Романович, казалось, все еще не мог прийти в себя. Он сидел на земле, прислонившись к стене, глаза его были широко раскрыты, а лицо было бледным, как мел.

– Я… я не знаю, – прошептал он хриплым голосом. – Что… что происходит? Где мы?

– Мы… мы в будущем, дядя, – сказал Дмитрий, стараясь говорить как можно спокойнее. – В 1943 году. Помнишь, ты видел дату на хронометре?

Профессор потряс головой, словно пытаясь отмахнуться от этой мысли.

– Нет… нет, это невозможно, – прошептал он. – Этого не может быть…

– Но это так, дядя, – настаивал Дмитрий. – Посмотри вокруг! Разве это похоже на наш Петербург?

Профессор медленно поднял голову и огляделся по сторонам. Его взгляд скользил по разрушенным зданиям, по заснеженным развалинам, по огромным воронкам от бомб. Он увидел обгоревшие остовы деревьев, искореженный металл, следы огня и разрушений. И в его глазах постепенно начало зарождаться понимание.

– Боже мой… – прошептал он. – Что… что же случилось? Что это за война?

– Я… я пока не знаю, дядя, – сказал Дмитрий. – Но нам нужно уходить отсюда. Здесь слишком опасно.