Его окутал дым. Вдохнул: уходят стены.
Избушка стала шире и светлей.
В висках стучало, на запястьях вздулись вены,
А сердцу от тоски ещё больней.
– Как звать-то? – старая спросила.
– Меня?
– Тебя. Ты ж тут со мной один.
– Есеня. А отец – Добрыня.
При князе был в дружине до седин.
– А сам-то?
– Я – в дружине младшей.
Хоть силой бог меня не обделил,
Да, по летам меня к дружине старшей,
Мой князь, пока что, не определил.
Колдунья, в воду кинув дымный веник,
Напротив снова села за столом.
К ней на колени прыгнул кот-бездельник.
– Так ты, милок, ко мне, зачем пришёл?
– Чем, старая, меня ты окурила?
Уже ли, погубить меня взялась?
– Да, что ты. Только русский дух отбила.
Тяжеловат, – ответила, смеясь.
– Ну, коли так, позволь сказать, зачем я
К тебе скакал, чуть не загнал коня.
Сочтёшь за сумасшедшего, наверно:
Тоска меня сердечная гнала.
– Не мудрено с ума сойти, коль сердце
Тревожит разум, душу страстью рвёт.
Хоть я в лесу живу, но знаю, ты поверь мне:
Кто любит так, того погибель ждёт.
Вздохнул наш молод?ц, провёл по кудрям дланью:
– Так слушай, старая: лежит в душе печаль.
Я выжигал её в жестоких бранях сталью.
И даже смерти в бранях тех искал.
Не лгу: одним лишь только взглядом
Я повстречался с Ладушкой моей,
И сердце переполнилось отрадой,
И счастье мне отныне только с ней.
Седлаю п? утру коня, в седло запрыгну…
И правлю жеребца к её окну.
Стою, гляжу в окно, признаться стыдно:
Стою, пока её не разгляжу.
И так живу полгода, как в дурмане.
Хочу ей слово произн?сть – закостенел язык.
Вот, мельник дал. Сказал: «Носи в кармане», -
Достал и положил на стол кабаний клык.
Колдунья потолкала длинным ногтем
Изогнутый дугой огромный зуб:
– С любимой связь, под зубом сим, не дрогнет.
А мельник, давший это, просто глуп.