Сушковы

– Я получила письмо от нашего Сержа, – продолжила княгиня после некоторой паузы. – Он пишет, что переводится в 13-ю кавалерийскую дивизию, которая квартируется в Варшаве. У него образовались приличные долги, и он посчитал, что если это будет известно старшему полковнику, то ему с позором предложат написать рапорт о переводе в армейский полк. Поэтому Серж сам все рассказал заранее тому, описав плачевное финансовое состояние нашей семьи, что с его стороны было честно и порядочно. Впрочем, почитай сам.

Княгиня подошла к секретеру и, взяв конверт, который лежал на виду, протянула его мужу. Павел Андреевич внимательно прочел, затем положил письмо обратно в конверт и спокойно произнес:

– Ну что ж…. Я не вижу никакой беды: не только в Лейб-гвардии служат достойные офицеры. Серж пишет, что ему дают эскадрон в 13-м драгунском графа Миниха полку – чем он хуже полка желтых кирасир? К тому же он скоро получит, значит, следующее звание. В его возрасте командовать эскадроном – это очень даже большой успех в карьере. Так что скоро мы увидим нашего сын с погонами штабс-капитана.

Князь сел рядом с супругой и обнял ее за плечи.

– Ты, душенька моя, слышала, что я сказал про купца Сушкова? – переспросил он уже смело. – Я пригласил его на ужин к нам на послезавтра. Ты помнишь, как Виктор Алексеевич в восхищении рассказывал о своем знакомом богаче Платоне Сушкове? Представь себе, я сегодня был на докладе у директора Горного института и слышу, как какие-то молодые люди передо мной шепчутся, кивая головой в сторону импозантного господина средних лет, что это сам Сушков Платон Никитич. Я уже, честно говоря, подзабыл, что нам трезвонил наш родственник, но потом словно молнией в голову ударило – да ведь это он и есть! Я после доклада дождался его – он с час все беседовал с профессором Федоровым накоротке – и представился ему как родственник Виктора Алексеевича Таубе. Этот Сушков, оказывается, купил огромный особняк на Остоженке и сейчас приводит его в надлежащий по современным меркам вид. Намеревается, кстати, справить новоселье на Рождество и заранее великодушно и настойчиво пригласил нас всей семьей к нему на это торжество. Ну, и я после этого не мог не попросить обрадовать нас своим визитом на семейный ужин перед началом Рождественского поста.

– Он не дворянин, кажется? – равнодушно спросила княгиня.

– Родители у него были государственными крестьянами, и сам он в двадцать лет еще был в буквальном смысле нищим, – ответил Павел Андреевич. – Я и сам к словам Таубе относился с подозрением, пока сегодня сам воочию не увидел в этом человеке могучую личность во всех значениях этого слова. Представь себе, полуграмотный и нищий в двадцать лет человек через семнадцать лет ведет беседу на равных с самим Федоровым о минералогии, оперируя при этом такими терминами из высшей математики, что аудитория стала под конец просто засыпать, ничего не понимая: о чем это они там беседуют между собой. Просто Ломоносов – и никак иначе! И при этом за это же время он нажил такое состояние, что нам с тобой – потомкам благородных князей – трудно даже представить: какими числами он оперирует ежедневно. И еще: наша Ксения уже видела его у Таубе – так что не пригласить его к нам никак было нельзя.

– Устала я за сегодняшний день, Павел Андреевич, давай завтра все обсудим, – также равнодушно промолвив, Ольга Михайловна встала с кушетки и направилась в сторону своей спальни.

На следующий день около десяти утра к Платону постучался молодой человек в темно-зеленой студенческой тужурке и передал ему записку от профессора Федорова. Суть письма состояла в том, что директор Горного института сожалеет о том, что не может сдержать своего обещания нанести Платону визит по причине официального приглашения его вечером этого дня к отцам города. Эта весть Платона больше обрадовала, чем огорчила: ему надо было собраться с мыслями перед завтрашним днем, и он боялся выглядеть перед Федоровым рассеянным и тем самым обидеть его. Больше всего Платона беспокоил вопрос с подарками: с пустыми руками прийти в гости было неудобно, но что тогда дарить князю, что княгине и что княжне Ксении? Дешевые безделушки он не мог позволить из-за своего статуса, а дорогими он мог поставить хозяев дома в неудобное положение и даже обидеть. В итоге Платон для князя выбрал трость из экзотической древесины желтоватого оттенка с коричневатыми полосками, с резным набалдашником из янтаря, инкрустированного золотом; для княгини – коллекцию однотипных зонтов с разного цвета куполами; для княжны же Ксении Платон выбрал три китайские фарфоровые статуэтки династии Мин.

В назначенное время через день Платон подъехал к дому князя Сонцова. Особняк представлял собой двухэтажное небольшое здание с одноэтажными флигелями по бокам без всяких архитектурных излишеств. Сам дом был деревянный и заштукатуренный по дранке, что было явно видно по облупившейся местами этой самой штукатурке. Въехав в небольшой, загороженный чугунной оградой высотой с метр, дворик перед домом, Платон стал собирать свои подарки, чтобы отпустить коляску. В этот момент к нему из дома выбежал дворовый мужичок неопределенного возраста и заискивающе предложил свою помощь.

– Добрый вечер! – услышал Платон за спиной голос князя Сонцова, когда он перекладывал на подставленные слугой руки, словно тот собирался носить колотые дрова, коробки с зонтами и с полдюжиной бутылок шампанского.

– Здравствуйте, Ваше Сиятельство! – поздоровался Платон, повернувшись к хозяину дома.

– Агафон, отнеси это все в залу, – обратился князь к слуге, затем он подошел к Платону и похлопал его по плечу, так как руки его были заняты. – Платон Никитич, если вам будет удобно, называйте меня по имени и отчеству. Мне, видит Бог, немного неловко, когда вы обращаетесь ко мне «Ваше Сиятельство».

Платон с замиранием сердца входил в дом, в ожидании увидеть небесно-голубые глаза Ксении за каждой открытой дверью. Уже подходя к залу, он услышал ее голос и от этого чуть не уронил коробку с драгоценными статуэтками.

– Что с вами, Платон Никитич? – встревоженно спросил князь. – Здоровы ли вы?

– Ничего-ничего, – ответил Платон, – благодарствую, совершенно здоров. Вот эта длинная коробка начала сползать и хотел было подправить, а в итоге чуть все не уронил.

– Вот, извольте представить вам мою супругу, княгиню Ольгу Михайловну, – сказал князь, заходя в зал. – Мы с ней договорились, что вы нас всех будете называть по имени-отчеству, Платон Никитич, чтобы избежать разных конфузов.

Платон положил на небольшую кушетку рядом с дверью свои коробки, где уже стояли занесенные слугой остальные подарки, и поцеловал, в поклоне и низко наклонив голову, руку княгини. Он чувствовал, что сбоку от него рядом стоит Ксения, но боялся повернуться в ее сторону.

– А это наша дочь Ксения, – сказал князь и дотронулся до плеча гостя, как бы намереваясь с силой повернуть его в правую сторону, – впрочем, вы знакомы.

Платону пришлось приложить все силы, чтобы не показать свое волнение, когда он подошел к Ксении и поцеловал ее руку.

– Позвольте, Павел Андреевич, в знак признательности того, что вы пригласили меня в свой дом, преподнести вам небольшие подарки, – сказал Платон и подошел к кушетке, где лежали красиво упакованные коробки разных размеров.

Платону надо было срочно чем-то отвлечь семейство Сонцовых, чтобы скрыть охватившее его волнение, когда он дотронулся до руки Ксении.

– Боже мой! – воскликнул князь, когда взял протянутый гостем чудной работы трость. – Это же баснословно дорогой подарок! Мне, право, неловко, Платон Никитич, от такого царского подарка. Спасибо вам, дорогой Платон Никитич!

Старый князь обнял своего гостя со слезами на глазах.

Дальше наступил черед княгини. Увидев инкрустированные золотом ручки зонтов, с прикрепленными на них разноцветными помпонами, а затем, попробовав раскрыть и закрыть купол из плотного шелка, Ольга Михайловна, до сих пор молча наблюдавшая за гостем, пришла в неописуемый восторг и, позабыв правила этикета, поцеловала Платона в щеку.

Дальше Платону предстояло обратиться к Ксении. Искренние восхищения подарками князя и княгини успокоили его, и он начал, открыв коробку из кораллового дерева, доставать драгоценные статуэтки.

– Ах, какая красота! – произнесла княжна в волнении, когда пред ее взором выставили все три фигурки.

– Позвольте, Платон Никитич, – обратился к гостю князь, – только не говорите, что это фарфор династии Мин. Если это так, то мы не сможем принять такой дорогой подарок.

– Тогда вы меня обидите, Павел Андреевич, – как-то потерянно и беспомощно ответил Платон, предчувствуя нехороший поворот событий.

– Папа, – подбежала к отцу Ксения и повисла у него на шее, – папочка! Ну что ты говоришь! Почему тебе можно дорогой подарок, а мне нельзя? Платон Никитич, – обратилась затем княжна к гостю, – не слушайте папу. Я рада принять ваш подарок, и они мне безумно нравятся. Я их поставлю на свой туалетный столик и буду постоянно любоваться, вспоминая вас.

Платон Никитич взял руку княжны и, поклонившись низко, поцеловал ее кончики пальцев снова.

– Что она делает со мной? – на глазах князя снова появилась слезинка. – Вот так моя красавица вьет из меня веревки каждый раз, когда что-то захочет. Платон Никитич, уважьте и вы наше семейство – стол накрыт и ждет. Может, наш повар готовит и не изысканно, но все, позвольте заметить, с нашей усадьбы.

– А это – небольшое дополнение к вашему столу, – сказал Платон, открывая коробку с бутылками.

– Платон Никитич, – грустно обратился князь к гостю, попивая шампанское, когда княгиня и княжна под благовидным предлогом оставили мужчин одних, – наверное, вам мой свояк Таубе говорил, что дела мои совсем стали плохи.

– Да, я слышал, – спокойно ответил Платон.

– Позавчера наш сын написал письмо, что из-за нехватки денег он переводится из Лейб-гвардии в армейский полк в Варшаву. Да-с, вот так: не обучены мы вести хозяйство. Вот вы, уважаемый Платон Никитич, никто же вас не учил, а держите в своих хозяйственных руках такое количество людей, что дух захватывает. Я же не знаю, что делать со своей небольшой усадьбой. Управляющий у меня бестолковый и вороватый, и что делать с ним – не знаю…. На самом деле мы полностью в долгах, и с каждым днем сумма этого долга растет….

Известие о том, что брат Ксении переводится в простой кавалерийский полк, прозвучало для Платона как гром среди ясного неба – это было единственной существенной непреодолимой преградой для князя согласиться на выдачу своей дочери за купца, так как сестра офицера лейб-гвардии никак не могла быть купчихой! Платон еле сдерживал свою радость, стараясь из последних сил сохранять постное лицо от горестных признаний Павла Андреевича.

Так Платон стал желанным гостем в доме князя, хотя он до Рождества смог побывать только раз у них в доме, когда у Павла Андреевича гостил его сын через две недели после знаменательного знакомства с семьей Сонцовых. Из-за огромного количества разных дел, связанных с постоянными поездками по стране и за границу, Платон был очень занят весь декабрь и только случайно оказался в Москве на два дня именно в этот момент, когда Серж Сонцов переезжал из Петербурга в Варшаву. Видимо, князь приказал кому-то из своих слуг постоянно следить за его домом, и как только он заехал к себе домой, так через час к нему приехал сам Павел Андреевич и чуть ли не заставил поехать к ним с визитом. Хорошо еще то, что у Платона заранее был приготовлен подарок в виде золотого портсигара для брата Ксении, чем сразу же расположил Сержа к себе. Молодой князь понравился Платону своей беспредельной офицерской честностью и неимоверным патриотизмом, а также пытливым умом. А когда Серж вышел один его провожать на улицу, то просто поразил Платона своей проницательностью и наблюдательностью.

– Платон Никитич, – обратился он к нему с какой-то мальчишеской наивностью и простотой, – я вижу, что вы без ума от моей сестры. Женитесь на ней и не мучайтесь – жизнь проходит очень быстро, и надо ценить каждую минуту. Я даю слово офицера, что если мои родители будут против, то я сделаю все, чтобы они изменили свое решение.

Платон не нашел, что сказать: он долго простоял молча, опустив голову, затем вдруг резко повернулся к поручику и обнял его так, как никогда не обнимал даже своего запропастившегося родного брата.

– Спаси тебя Бог, Сергей Павлович, – еле выговорил он в крайнем волнении, – только пусть это будет пока между нами, хорошо?

– Вы говорите с русским офицером – как же иначе?

Потом было Рождество и праздник новоселья в доме Платона на Остоженке. Ремонт и реконструкция получились на славу. Князь почти весь вечер бродил по разным комнатам и этажам со своей княгиней и восхищался царским убранством помещений, одновременно немного стыдясь убожества своей московской усадьбы. Уже прощаясь, все семейство Сонцовых тепло и настойчиво предложили Платону встретить Новый год у них, что он с радостью принял, так как ждал это приглашение для того, чтобы попросить у князя руку Ксении.

31 декабря Платон за полтора часа до назначенного времени начала празднества, нарушив этикет, приехал к дому Сонцовых. В руках он держал ящик из отполированного эбенового дерева. Зайдя в прихожую, он узнал от подбежавшего Агафона, что князь и княгиня еще не вернулись от какой-то дальней родственницы-графини.

– А княжна? – спросил он растерянно у слуги.

– Они дома-с, – угодливо ответил Агафон. – У себя изволят наряды выбирать к встрече Нового года.

Платон разделся и, снова взяв в руки свой ящик, зашагал на второй этаж в комнату княжны. Подойдя к двери, он тихо постучал.

– Агафон, я занята: скажи Прохору, что я не понимаю ничего в его блюдах. Скоро приедут родители, и тогда они сами ему скажут, что делать, – послышалось из-за неплотно закрытой двери.

Платон постучался снова.

– Ой, это вы, Платон Никитич, – смущенно воскликнула Ксения, когда недовольно и резко открыла дверь и очутилась лицом к лицу с гостем, – я думала, что наш повар послал снова Агафона узнать, что лучше подавать на десерт. А родители еще не приехали….