Сушковы

– О чем речь, Платон Никитич? Разве Каминский вас когда-нибудь подводил? А где вы намереваетесь приобрести дом? На Пречистенке – поближе к представителям голубой крови, или же на Замоскворечье – рядом с купцами?

– Подготовь мне к завтрашнему вечеру все приемлемые варианты на Пречистенке, – почти шепотом сказал Платон. – Ты дом князя Сонцова знаешь?

– Да, – ответил поляк, немного подумав. – Это рядом с церковью Успения, недалеко от лицея. Вы к нему присматриваетесь, так?

– Нет, мне нужно поблизости. И еще вот что: мне надо человека послать в Воронежскую губернию с письмом, – сказал Платон, слезая с коляски. – Он мне нужен через час.

В доме Каминского небольшой флигелек как бы принадлежал Платону: он всегда останавливался у своего помощника во время пребывания в Москве, довольствуясь только самым необходимым. И сейчас, поздоровавшись с супругой Каминского – худой немкой в утреннем платье и чепце, – он уверенным шагом направился не к парадному входу, а к боковой двери. Платон отпер ее своим ключом и, кивнув головой в сторону управляющего, зашел в помещение. А еще через час оттуда вышел молодой человек с письмом, адресованным Таубе, где Платон просил своего знакомого заехать по пути обратно домой от князя Сонцова к нему в дом своего управляющего в Лефортово, чтобы «обсудить общие дела».

Таубе объявился в Москве через месяц. К этому времени у Платона был уже куплен двухэтажный дом недалеко от Александро-Мариинского института благородных девиц на Остоженке, где под руководством одного молодого, но известного архитектора шла полным ходом реконструкция.

– Виктор Алексеевич, – обратился к Таубе Платон, когда он объявил ему о своем приобретении, – мы собираемся к Рождеству закончить основные работы внутри дома и посему хотел бы пригласить вас на новоселье сразу после Нового года. Вы примете мое приглашение?

– С удовольствием, – рассмеялся Таубе и хитро прищурился. – Мне, предполагаю, надо за это время попробовать заинтересовать и семейство Сонцовых посетить сие мероприятие?

– Надеюсь, – мучительно улыбнулся Платон, немного осунувшийся и почерневший за прошедший месяц. – Вся моя надежда на вас, Виктор Алексеевич.

– Почту за честь помочь вам, Платон Никитич.

Познакомиться как бы невзначай с князем Сонцовым – это было даже не полдела, а только начало. Все это Платон проделывал в интересах своей промышленности не раз. Самое сложное заключалось в последующих шагах. Еще в тот момент, когда Каминский озвучил местоположение особняка князя Сонцова, у Платона возникла интересная мысль: недалеко, на самой Пречистенке, жил, не сказать, что приятель, но знакомый известный ювелир Александр Фаберже; а у него, у Платона, была коллекция очень дорогих, но необработанных драгоценных камней – зачем ему нужны они теперь, если он нашел в жизни более ценное? Платон нанес визит вежливости ювелиру, как и полагалось купцу его уровня, а после стал бывать у него в гостях чуть ли не каждую неделю по пятницам. Так он дождался, когда у сына в гостях появился сам Карл Фаберже. Платон был готов предложить отцу и сыну взяться за необычный проект, рисунок которого он сделал сам очень тщательно и скрупулезно.

Был осенний дождливый вечер. Они втроем – отец и сын Фаберже, и Платон – сидели возле камина и, потягивая глинтвейн, обсуждали политическую жизнь в стране. Платон мог многое рассказать о ней, но сейчас она была для него неинтересна: голубые глаза княжны Ксении и ее голос – эти чары господствовали над ним.

– Ты что, Платон Никитич, задумался? – сказал и пристально посмотрел на него Александр, поправляя свои очки в золотой оправе. – Как думаешь: когда у нас повторится 1905 год, только уже с такой силой, что мало никому не покажется?

– Как только если ввяжемся в какую-нибудь бессмысленную войну, то и получим настоящий бунт, – рассеянно ответил Платон. – И это произойдет помимо нашей воли…. Я вот в нерешительности обдумываю, как бы вас заинтересовать вот этим. – Платон вытащил из внутреннего нагрудного кармана своего сюртука сложенный вчетверо лист и, развернув его, положил на стол перед Карлом Густавовичем.

Александр уже протянул было руку, чтобы развернуть листок в свою сторону, но старик-ювелир быстро схватил лист и, поднеся к своему лицу, стал жадно разглядывать рисунок. Сын встал со своего места и, застыв за спиной отца, стал изучать листок. На нем были нарисованы три ангела (один стоял на коленях, второй – вставал с колен, третий стоял), держащие на вытянутых верх руках сверкающие камни. Крылья у этих фигур были подняты верх и назад, образовывая кончиками тем самым держатель еще одного – центрального во всей композиции – камня.

– А камни? – спросил сухим голосом минут через пять Карл Густавович. – У тебя вот у одного ангела надпись, что это розовый алмаз. Но таких крупных красных алмазов не существует.

– Были какие-то слухи, что кто-то из великих князей купил тайно у какого-то добытчика из долины Оранжевой реки неимоверный красный алмаз, – за Платона ответил Александр и пристально посмотрел на гостя.

– Это не слухи, – спокойно ответил Платон. – И этот камень у меня. Правда, он не обработан, но, думаю, для вас это не проблема?

Карл Густавович в крайнем удивлении уставился на приятеля своего сына.

– А александрит, который держат на крыльях ангелы? – спросил отец-Фаберже. – Тоже у тебя есть вот такого размера?

– Да, – спокойно ответил Платон. – И изумруд, и синий сапфир, но опять же – нужна огранка.

– Огранка – штука тяжелая, – вздохнул старый ювелир. – Ах, Платон Никитич, какой талант в тебе пропадает: ты настоящий художник! – Карл Густавович протянул листок сыну.

– Да-а, – сказал сын-ювелир, снимая очки и пристально вглядываясь в детали рисунка, – я ему давно говорил, что наживание капиталов – все это детские забавы…. Что я могу сказать: здесь работы как минимум на полгода, да и то, если с огранкой никаких накладок не будет. У тебя с собой был какой-то ящичек – не камни ли там, а?

Платон вышел из комнаты и почти тут же вернулся обратно, неся в руках названную шкатулку, обитую кожей.

– Все четыре камня здесь, – сказал он и, немного поколдовав над хитрым механизмом потайного замочка, представил взору отца и сына содержимое ящичка. – Если во время огранки что-то пойдет не так, то можно другое подобрать из моей коллекции: есть прозрачный жадеит, есть синий грандидьерит, есть красный рубин.

– Так что, Александр, – обратился Карл Густавович к сыну, – конечно, у нас заказов много, но это – настоящее испытание для нас. Как ты думаешь? Если ты возьмешься за огранку, а я буду заниматься композицией фигурок и основания, плюс нужна будет шкатулка для такой ценной вещи, то, думаю, справимся за полгода. – Старый ювелир обратился к Платону. – Работа будет стоить… Впрочем, договоримся.

– Надеюсь, Платон Никитич, ты не позовешь нас сегодня поиграть в карты? – засмеялся Александр Карлович и подмигнул.

– Да, договорились, – сказал Платон и поочередно пожал руку ювелирам: вначале отцу, потом сыну. – Только у меня просьба: не афишировать этот заказ. Все дело в красном алмазе. Вы меня, надеюсь, поймете: великий князь сейчас подзабыл о своей утрате, но если начнут о ней упоминать всуе, то неприятности с Романовыми ни вам, ни мне не принесут никакой выгоды.

– Обижаешь, Платон Никитич, – похлопал по-дружески Александр Карлович его по плечу, – мы уже это поняли в самом начале, и нам не стоило даже об этом напоминать.

Рутинные купеческие дела постепенно, волей-неволей, отвлекли Платона от постоянного преследования его образом княжны Ксении: в сентябре он две недели был занят поездкой в Париж по вопросам поставки товаров в свои магазины; по возвращении в Россию он почти сразу направился в Царицын – утрясать некоторые финансовые дела, связанные с невозвратом ему долгов; затем переключился к своим сибирским делам и так далее. В Москве он смог объявиться только в конце ноября. К этому моменту в его новом доме, по его просьбе, уже был полностью готов один из флигелей, где он мог жить без всяких бытовых стеснений. На третий день пребывания в старой столице ему принесли личное приглашение от директора Петербургского горного института Евграфа Степановича Федорова посетить его единственную лекцию в Московском университете. Послание было отправлено изначально в Казань и уже оттуда оно, изрядно попутешествовав, добралось до него. Платон знал Федорова еще с 1885 года, когда профессор, тогда еще Московского сельскохозяйственного института, приезжал в Казанский университет читать цикл лекций по кристаллографии. Нынешняя лекция директора Горного института была обзорной и посвящалась в первую очередь новым разведанным месторождениям полезных ископаемых в Сибири. Увидев приглашение, да к тому же лично от директора Федорова, Платон обрадовался не только тому факту, что увидит своего старого знакомого, но и тому, что письмо не опоздало: лекция должна была состояться буквально на следующий день.

– Признаюсь честно: не ожидал я тебя увидеть, Платон Никитич, в Москве, – крепко обняв Платона, сказал Федоров, увидев своего старого знакомого за два часа до начала своей лекции. – Ты в Москве, верно, редко бываешь?

– Теперь можно меня записывать в москвичи, Евграф Степанович, – ответил Платон. – Приобрел домик на Пречистенке нынче, сейчас заканчиваем реконструкцию. Собираюсь справить новоселье на Рождество. Так что, многоуважаемый Евграф Степанович, вы – первый, кого я приглашаю на это мероприятие.

– Пожалуй, домик твой о пяти этажах и с флигелями? – хитро подмигнул ученый и поправил свою окладистую бороду. – Благодарствую за приглашение и прошу меня извинить, но я не смогу в январе…

– Это не беда, – перебил его Платон. – Мой дом с этого дня – ваш дом. Не побрезгуйте, будучи в Москве, заселяться у меня и жить, сколько вам захочется.

– Спасибо, мой друг, за сердечное приглашение – даст Бог, воспользуюсь непременно.

Так они незаметно проговорили почти до начала лекции. Да и на самой лекции вопросы в основном задавал только Платон, хотя послушать ученого пришло немало народу разных возрастов и разного положения в обществе. Федорову явно нравились вопросы Платона, так как они задавались знатоком минералогии и кристаллографии. Было видно, что он отвечал с явным удовольствием и довольно развернуто на них, чем вводил в сонное состояние большую часть аудитории. После доклада Евграф Степанович, извинившись, попрощался с Платоном и уехал на званый ужин к одному известному врачу, пообещав непременно навестить его на следующий день в новом доме.

Был довольно холодный бесснежный темный ноябрьский вечер. Платон вышел из здания университета и медленно зашагал к тронувшейся навстречу ему коляске.

– Милостивый государь, – вдруг услышал за спиной Платон обращение явно к нему, так как рядом с ним больше никого не было, – прошу меня великодушно извинить, но не имею ли честь в вашем лице видеть Платона Никитича Сушкова?

– Да, – ответил Платон и, повернувшись на голос, разглядел в пяти шагах от себя пожилого прилично одетого господина лет шестидесяти. – Мы с вами знакомы?

– Очно – нет, но я много о вас наслышан от Виктора Алексеевича Таубе. Вы, если я не ошибаюсь, хорошо знакомы с ним?

Платон удивленно вгляделся в облик пожилого мужчины, не понимая, что он от него хочет.

– Позвольте представиться, – сказал господин, – князь Павел Андреевич Сонцов. Извините, что так бесцеремонно на улице, но я хотел было подойти к вам в помещении, но вы сразу же ушли вместе с директором Федоровым, а я, довольно прилично прождав, собирался уезжать да вот, уже сев в коляску, заметил, как вы вышли на улицу. Профессор вас называл Платоном Никитичем, а сидевшие передо мной студенты озвучили вашу фамилию, и я захотел познакомиться с вами, если я, конечно, никак вас не задерживаю. Вы не позволите вас отвезти – куда скажете?

Платон слушал и не верил своим глазам и ушам: он строил неимоверные планы, чтобы случайно попасться на глаза князю Сонцову и потом, как бы невзначай, познакомиться, а тут вышло наоборот – Павел Андреевич сам нашел его и предлагает знакомство!

– Ваше Сиятельство, – еле выговорил он, немного приходя в себя от такой неожиданной встречи посреди ночной улицы, – я слышал о вас от Виктора Алексеевича много хороших слов и даже имел счастье видеть вашу дочь Ксению, но такая неожиданная встреча….

– Вы бы знали, сколько лестности мы слышали о вас от моего свояка! – Князь добродушно улыбнулся. – Мы с супругой даже стали в конце сомневаться: ну не может столько энергии и ума вместить один единственный человек! А вот сегодня, увидев вас на докладе Федорова, я понял, что Таубе ничуть не приукрасил. Вы случайно не в «Националь»?

– Нет, – ответил Платон, – я приобрел дом на Пречистенке, вернее, правильнее сказать, на Остоженке, недалеко от Александро-Мариинского института. Пока дом в состоянии благоукрашательства, но надеюсь, что к Рождеству закончим.

– Что вы говорите?! – воскликнул князь. – Так это же почти рядом с нами. Вы позволите отвезти вас? Вот моя коляска.

Так произошло знакомство с отцом Ксении. Когда старый князь довез Платона до его дома, он взял с него слово, что его новый знакомый непременно будет у них через день на торжественном ужине перед началом Рождественского поста. Платон, принимая приглашение князя, благодарил Бога за то, что эта первая встреча с отцом Ксении приключилась в ноябрьский темный вечер: проницательный взор пожилого человека непременно уловил бы изменения в лице Платона при каждом упоминании имени своей дочери, что, конечно же, могло насторожить его. Князь же Сонцов, когда остался один в коляске, стал немного жалеть о том, что смалодушничал и пригласил Платона Сушкова к себе на ужин, находясь под обаянием умного, но все же не дворянского сословия, человека. Приехав домой, он долго не решался рассказать своей супруге о неожиданном знакомстве с приятелем Таубе и о намечающемся его визите по приглашению князя к ним. Только уже собираясь отойти ко сну, облачившись в свой домашний халат, как бы случайно вспомнив, Павел Андреевич сообщил княгине эту новость. К радости князя, супруга восприняла рассказ довольно рассеянно, чем весьма удивила его.

– Ах, Павел, – печально молвила Ольга Михайловна, – я не знала, как тебе сказать и все не решалась. Ты только не волнуйся, хорошо?

Князь испуганно посмотрел на свою жену, не понимая, что она хочет ему поведать.