Миссия. Эликсир

– Миш, ну пожалуйста, расскажи что-нибудь.

Тот с укоризною взглянул на Дусю, как бы говоря: «Ну зачем ты заставляешь меня делать то, что мне не нравится» – однако отказать был не в силах и просьбу девушки удовлетворил. Служил Мишка в разведке. В окопах ни ему, ни его сослуживцам из разведвзвода отсиживаться не приходилось, а потому ему было что поведать молодёжи, которая, к счастью, не видала всего того, что повидали они, делая вылазки за линию фронта. Рассказывая о том трудном периоде своей жизни, парень, тем не менее, никогда не хвастал своими подвигами, но всячески старался выделить заслуги своих соратников. Ребята и девчата слушали затаив дыхание, иногда задавая вопросы. Мишка степенно, как повидавший жизнь старик, отвечал на них, а когда возобновлял свой рассказ, то не забывал украдкой заглянуть в восхищённые Дусины глаза. Когда вечерние посиделки подошли к концу, а на звёздном августовском небе появилась полная луна, все начали потихоньку расходиться. Бывший солдат закинул, словно автомат за спину, выполнившую на сегодня свою работу боевую подругу – гармонь. Вот только сегодня не ушёл, как в прежние дни, домой, а наконец-то отважился предложить Дусе проводить её. Та, уже давно мечтавшая о таком предложении, с удовольствием согласилась. Парочка молча пошла по неровной сельской дороге. Обоим сейчас было так хорошо и приятно от того, что они, наконец-то, вместе, что говорить о чём бы то ни было совсем не хотелось, хотя в голове у каждого крутились тысячи прекрасных слов, готовых сорваться с языка. Мишка провёл девушку до ворот её дома, и они ещё долго болтали до тех пор, пока одна из створок не приоткрылась и оттуда не появилась голова матери.

– Дусенька, девочка, – тихо проговорила она, с укоризной взглянув на парня, – иди домой, папа уж серчает.

– Хорошо, мама, уже иду, – девушка бросила прощальный взгляд на Мишку и, улыбнувшись, поспешила вслед за матерью.

На следующий день всё повторилось, а потом и на следующий, пока их прогулки под луной не стали нормой. Теперь маленькая проныра Галинка называла их не иначе как «жених и невеста», на что Дуся притворно злилась и шутливо пыталась догнать малявку, чтобы отшлёпать. Это доставляло радость младшей сестрёнке и оживляло приятные воспоминания о встречах с Михаилом у старшей. Отец больше не ругался, лишь строго поглядывал на дочь, когда та возвращалась, по его понятиям, уж слишком поздно, а мать прятала улыбку, тихонечко радуясь за свою старшенькую дочь.

В один из вечеров подогреваемый пламенем своих чувств и подгоняемый ритмом своего влюблённого сердца Мишка бодро шагал к месту встречи со своей возлюбленной. Вдруг его окликнула молодая черноволосая девушка, стоявшая возле двора, мимо которого он проходил. Мишка не раз видел её на сельских молодёжных посиделках, и она так же, как и многие другие девчата, бросала недвусмысленные взгляды на музыканта. От взглядов этой девушки у парня по спине почему-то всегда пробегала непонятная, еле заметная дрожь. Звали девушку несколько необычно – Гертруда, и была она не местная, а из немецких переселенцев, приехавших в их село накануне войны в сорок первом году. Все приезжие семьи местное правление совхоза обеспечило жильём. Ей с матерью тоже выделили старенький домик, где они и проживали до сих пор. Во время войны, когда германская армия оккупировала Донбасс, все немецкие семьи уехали в неизвестном направлении, а Шульцы – такая фамилия была у матери с дочкой – каким-то чудом задержались. За всё время оккупации немцы, как ни странно, не проявили к этим женщинам никакого интереса, как, впрочем, и советское НКВД в послевоенное время.

– Мишань, не подсобишь, – спросила чернобровая немочка, одарив парня лучезарной улыбкой, и в её тёмных и глубоких, как бездна, глазах, точно искры, вылетевшие из костра, закружили, заиграли бесенята.

– А чего нужно-то? – поинтересовался тот, притормозив у недавно поставленного нового забора и исподволь окидывая оценивающим взглядом стройную фигурку девушки.

Про эту семейку ходили разные не очень хорошие слухи. Поговаривали, что, якобы, мать Гертруды ведьма, и что она насылает на не угодивших ей односельчан всякие порчи и прочие сглазы. Но только комсомолец, да ещё бывший боец Красной Армии, в эти сплетни, конечно же, не верил: «Мало ли о чём народ судачит…»

– Да вот, карниз новый приобрели, прикрепить не поможешь? – спросила Гертруда, продолжая лукаво стрелять глазками.

– Так, я это… – замялся было Мишка, но тут же, словно забыв, что хотел сказать, произнёс: – Помогу, конечно.

– Тогда пошли, – девушка, не сводя с парня глаз, сделала приглашающий кивок головой и, изобразив изящный разворот, первая направилась в сторону дома.

Своими мыслями Мишка был сейчас где-то у реки, рядом со своей Дусей, однако цепкий взгляд молодого мужчины и разведчика не смог не оценить ладную фигурку хозяйки дома, подчёркнутую приталенной блузкой. Вслед за ней он вошёл в старенькую, но довольно ухоженную избу. В небольшой комнате с двумя кроватями, в которую они попали, миновав гостиную, возле окна действительно стоял новый карниз, а возле него лежали молоток и гвозди. Оценив опытным взглядом объём и порядок выполнения работ, Мишка в течение нескольких минут водрузил карниз на положенное ему место, один лишь раз поинтересовавшись у хозяйки, ровно ли он его расположил. Та, облокотившись спиной на лутку двери и скрестив на груди руки, с таинственной улыбочкой наблюдала за тем, как ловко парень справляется с заданием. Закончив работу, Мишка, отойдя в сторону, сам критически взглянул на простенькую деревянную конструкцию и, убедившись, что всё сделал правильно, кивнул сам себе в знак одобрения.

– Ну, я пойду, – буркнул он, поворачиваясь к двери.

– Куда ж ты так торопишься, Мишенька? – проворковала Гертруда ангельским голоском, – я уж и на стол накрыла, мастерового ведь угостить полагается.

– Да что там я такого сделал, – вяло попытался протестовать мастер, но хозяйка мягко, но настойчиво подталкивала его в соседнюю комнату, где действительно был накрыт стол. «И когда только успела, – подумал Мишка, – всё время ведь возле меня крутилась?» Он присел на край табурета, всё ещё чувствуя неловкость и за угощение, которого он, практически, не заработал, и за то, что сейчас в условленном месте его уже давно ждёт Дуся и, наверное, волнуется.

Хозяйка за стол не садилась, она сняла крышку с чугунка, стоявшего на столе, и оттуда повеяло аппетитным запахом овощного рагу с мясом, приправленного ароматными травами. Начерпав деревянной ложкой в Мишкину миску ароматное блюдо из чугунка, Гертруда пододвинула ему пару ломтиков чёрного хлеба и налила в стаканы красного вина из небольшого глиняного кувшина.

– Спасибо тебе, Мишенька, что не отказал в моей просьбе, – сказала девушка и подняла свой стакан.

Парень хотел было отказаться от вина, но только лишь открыл рот, чтобы сказать об этом хозяйке, как та опередила его:

– Не обижай меня, Мишенька, выпей со мной за то, чтобы карниз исправно служил, да за моё здоровье.

– Ну, если за здоровье, – промямлил парень и, подняв свой стакан, чокнулся им с хозяйкой.

Вкус у вина был несколько необычный. Приятная терпкость сочеталась с чем-то ещё, едва уловимым, а потому парень не смог определить, что именно придавало напитку этот привкус, да и не та ситуация была, чтобы в этом разбираться. Он выпил половину стакана и принялся за рагу. Девушка же лишь пригубила и, не спеша вкушая свою стряпню, с интересом поглядывала на то, с каким аппетитом поглощает пищу её гость. Управившись с едой, Мишка допил оставшееся вино и, поблагодарив Гертруду за угощение, направился к выходу. Остановившись у дверей, оглянулся и сказал:

– Спасибо, хозяйка, за хлеб да соль, пойду я. Будь здорова.

– Иди, Мишенька, иди, – улыбнулась ему радушная хозяйка, а когда за гостем затворилась дверь, сама себе тихонько произнесла, – иди, всё равно ко мне вернёшься, никуда ты теперь от меня не денешься.

– Прости, что задержался, – неловко оправдывался Мишка, крепко обхватив подбежавшую к нему девушку за талию.

Сделав со своей возлюбленной оборот вокруг своей оси, парень аккуратно опустил Дусю на землю и, сняв с себя пиджак и накинув на плечи девушке, вновь обхватил её хрупкое податливое тело своими сильными мозолистыми руками. Она не стала слушать больше никаких объяснений, а, взяв Мишкину шею своими жаркими ладошками, притянула его голову к себе и прильнула к шершавым, обветрившимся на ветру губам. В предвкушении наслаждения Дуся прикрыла глаза, однако слиться в сладострастном поцелуе не получилось. Парень неожиданно отпрянул от её лица и как-то удивлённо на неё посмотрел. Та не поняла, в чём дело и, предположив, что он с ней так играет, решила ещё раз попытаться его поцеловать. Мишка снова отстранил её и, взяв девушку одной рукой за талию, как-то невразумительно пробурчал:

– Дусь, ты извини, давай просто погуляем.

– Ну, хорошо, – недоумевая по поводу произошедших изменений в любимом человеке, согласилась девушка, и они пошли по тропинке, спускающейся к озеру. «Может, это он из-за выпитого вина постеснялся со мной целоваться?» – предположила девушка, учуяв лёгкий запах перегара, исходивший от жениха. Они никогда, оставаясь наедине, не были многословны: Мишка – по складу своего характера, Дуся – из-за природной стеснительности, однако сегодня разговор вообще как-то не клеился. Девушка несколько раз пыталась заговорить, расспросить о том, как прошёл день, но каждый раз сталкивалась с молчаливым равнодушием собеседника, и вскоре и сама замолчала. Михаил, не спеша продвигаясь по извивающейся пыльной тропке, тоже словно позабыл о том, что сегодня так много хотел сказать своей девушке, о чём хотел с ней сегодня поговорить. У него на губах до сих пор оставался противный и тошнотворный запах протухшего мяса, который он почувствовал во время прикосновения к губам своей будущей невесты. Он еле сдержал возникшие в организме позывы к рвоте, и сейчас изредка поворачивал голову в сторону Дуси и бросал на неё недоумевающие взгляды, а в его голове появлялись какие-то, будто чужие мысли. В серебристом свете взошедшей из-за горизонта огромной луны с его глаз будто упала всё время застилающая их пелена. «Как я мог влюбиться в эту длинноносую, с большими ушами страхолюдину, да ещё с таким тошнотворным запахом изо рта» – , удивлялся про себя Мишка, стараясь незаметно увеличить дистанцию между собой и девушкой. Он вспомнил свои мысли и мечты, которые посещали его в последнее время всё чаще, и на миг представил их двоих в интимной обстановке. От этой мысли Мишку передёрнуло от отвращения, и к горлу вновь подступила тошнота. Девушка, почувствовав эту кратковременную дрожь, спросила:

– Миша, тебе холодно?

Тот, погружённый в свои думы, сначала не понял, о чём Дуся его спрашивает, и неопределенно пожал плечами. Однако, сообразив в чём смысл её вопроса, он прикинул, что это может быть хорошим поводом для окончания свидания, поэтому, придав голосу немного страдальческих ноток, ответил:

– Да, знобит что-то. Может, приболел? Давай я отведу тебя домой и пойду, прилягу.

Они повернули назад в сторону села. В этот раз прощание было коротким. Подойдя к Дусиным воротам, Михаил коротко буркнул:

– Ну, пока.

– До свиданья, – всё ещё удивляясь таким переменам в своём женихе, ответила девушка, и они разошлись в разные стороны, даже не подозревая, что уже навсегда.

Дуся списала такое поведение возлюбленного на его недомогание, а Мишка, возвращаясь домой, через минуту уже вовсе позабыл ту, с которой только что расстался, зато перед его глазами теперь постоянно стояло лицо красавицы Гертруды. Его словно магнитом потянуло к ней, и лишь большим усилием воли он отказался от безумной мысли навестить обаятельную немочку прямо сейчас. Всю ночь Мишка проворочался, не сомкнув глаз. Всю ночь ему мерещилась черноволосая и черноглазая Гертруда, а утром, не выспавшись, он пошёл на работу в совхоз. В дневной суете мысли в голове немного упорядочились, но к вечеру, с ещё большей силой, вернулись к предмету своей новой страсти. Еле дождавшись положенного времени, Мишка схватил за ремень гармошку и поспешил к месту сбора молодёжи. Пришёл, конечно, раньше всех и, не в силах сдерживать свои эмоции, запел лирическую песню из любимого довоенного кинофильма: «Тёплыми стали синие ночи, чтоб сияли, чтоб не спали молодые очи…» Песня хотя и исполнялась в оригинале женским голосом, но его голос также неплохо подходил для её исполнения.

К тому времени как Мишка закончил песню, подошли несколько человек, среди них была и Дуся, которая теперь прибегала на посиделки одной из первых. Никто даже не сомневался, для кого старается гармонист. Дуся, по обыкновению, присела рядом с музыкантом и пожирала его влюблёнными глазами. Осадок от неудачного вчерашнего свидания сразу улетучился, лишь только она увидела своего возлюбленного. Вскоре собрались все завсегдатаи вечеринок, но та, которую Мишка ждал, так и не появилась. Его вновь начали упрашивать рассказать о буднях разведчика, но сегодня он был непреклонен. Не помогли и просьбы Дуси. Он исполнил ещё одну лирическую песню, а когда понял, что ждать больше нечего, то, вопреки обыкновению, взял гармонь и, сказав в оправдание что-то невразумительное, покинул компанию. Дуся поспешила за ним, но, когда они отошли на некоторое расстояние, Михаил вдруг остановился и, развернувшись к девушке, негромко прошипел:

– Что ты увязалась за мной, как собачонка? Тебе что, делать больше нечего?

Он резко развернулся к Дусе спиной и зашагал в направлении дома Гертруды. Не ожидая такого поворота событий, девушка сначала в растерянности остановилась, а затем из её глаз брызнули слёзы. Она стояла и смотрела в спину удаляющегося возлюбленного, видела, как поблёскивает старым лаком за спиной гармонь, а по щекам бежали горько-солёные струйки обиды и горя. Девушка протянула вперёд правую руку, будто пытаясь неведомой силой остановить свою любовь. Она сделала попытку его окликнуть, но из горла донёсся лишь слабый хрип: «Мишенька».

Прошла неделя с того злосчастного вечера. Мишка на вечеринках больше не показывался, не слышно было ни его гармошки, ни его голоса, собирающих по вечерам молодёжь. По селу пошли слухи, что ведьмина дочка его приворожила. Слухи явно были не беспочвенные, так как, отработав смену в совхозных мастерских, парень торопился к дому Гертруды, где, словно тень, бродил вдоль забора в ожидании, когда его позовут. Услышав окрик хозяйки дома, он, точно преданный пёс, спешил на голос и, пожирая её влюблёнными глазами, ждал команды. И команды следовали незамедлительно: то вскопать огород, то накосить сена, то наколоть дров на зиму. После добросовестно выполненных работ хозяйка иногда поощряла своего бесплатного работника и любовными утехами, изматывая парня до полного изнеможения.

Прошла ещё неделя, и Мишку перестали узнавать. На некогда здоровом и крепком теле одежда начала свисать, как на жерди, его лицо посерело, а в глазах появился нездоровый блеск, присущий или маньякам, или умалишённым. Дома он почти ничего не ел, а его новая возлюбленная больше не отягощала себя заботой о его желудке. Зато работы по дому всегда было предостаточно, и парень, отработав смену в совхозе, продолжал без передышки трудиться ещё и у Гертруды.

Дуся тоже ходила сама не своя, но ничего не могла поделать. Она пыталась пару раз заговорить со своим теперь уже бывшим женихом, но разговора так и не получилось. Тот то ли делал вид, что её вовсе не знает, то ли действительно лишился ума и памяти. В последний раз Михаил всё же ответил девушке, да так, что лучше бы она этого не слышала. Обозвав бывшую возлюбленную весьма нелестными словами, он сильно толкнул её в спину. Девушка упала, разбила себе коленку, но парень лишь отвернулся и, не обращая внимания на горькие слёзы, в который раз за последнее время брызнувшие из Дусиных глаз, спокойно зашагал прочь.

Как-то после этого происшествия Дуся встретила на улице и саму разлучницу. В этот миг захотелось высказать всё, что наболело на душе за последние дни, да только, лишь они обменялись с Гертрудой взглядами, Дусе почему-то сразу перехотелось это делать. В глазах соперницы она увидела такую ненависть и такое презрение, что ей стало жутко страшно, и девушка поспешила ретироваться, чтобы не накликать ещё большей беды. Вослед ей полетели до боли обидные слова и громкий злорадный смех.

На исходе сентября в поседевшем худом мужчине с ввалившимися грустными глазами и впалыми морщинистыми щеками трудно было узнать ещё недавно весёлого, полного сил Мишку-гармониста. Теперь его сил вряд ли бы хватило даже на то, чтобы поднять свою любимую гармонь. Односельчане только тяжело вздыхали, видя, как этот ходячий скелет, обтянутый кожей, словно призрак, бродит вдоль забора, где проживала ведьмовская семейка. Во двор его пускать перестали, не говоря уже о доме – брать с него уже было нечего. Всю силу, молодость и жизненную энергию у него отняли, высосали до последней капли, и теперь парень стал ненужным, как отработанный материал. Вот только для Мишки по-прежнему не было другого места, куда бы его тянуло с такой непреодолимой силой, как этот злосчастный двор.

Его всё чаще стали замечать возле прилавка магазина, где продавали спиртное. Сначала он покупал бутылку, шёл домой, выпивал, а после направлялся к дому ведьмы. Чуть позже, домой уже не заходил, выливая алкоголь прямо в горло у самого порога сельторга. Несколько раз он, напившись, пытался устроить у дома Гертруды скандал, однако лишь та появлялась из ворот, как вся его агрессия словно куда-то улетучивалась, и он опять превращался в покорного безобидного ягнёнка.

В конце октября бригадир трактористов из совхоза, проходивший возле бревна, на котором летом устраивала посиделки молодёжь, нашёл труп старика, лежавшего на сырой осенней земле лицом вниз и широко раскинувшего руки в стороны. О том, что это некогда был Мишка, можно было догадаться лишь по знакомой, хотя и изрядно потрёпанной одежде да большой родинке на шее. Был и ещё один немаловажный признак – гармонь, лежавшая рядом с этим стариком, и которую он неизвестно как сюда притащил.

Похоронили Мишку скромно, за счёт совхоза. На могилке установили деревянный крест с табличкой, указывающей необходимые в таких случаях данные. После этого и в семье Дуси началась чёрная полоса. Сначала от воспаления лёгких умерла её младшая сестрёнка, а затем, не пережив такую потерю, ушли из жизни сначала мать, а за ней вскоре и отец. Девушка не стала дожидаться наступления лета, а собрав свои вещички, уехала из своего села в город.

* * *

Света вышла из забытья, услышав звук льющейся воды. Слушая старушку, она живо представляла себе описываемые события, целиком погрузившись в далёкое и не известное ей прошлое. Евдокия Нестеровна, меж тем доев кашу и видя состояние девушки, не спеша отнесла свою тарелку к мойке и сейчас полоскала её под горячей струёй воды.

– Баба Дуся, – встрепенулась Света, – ну, вы же обещали!

– Что? – переспросила та, прикрыв кран.