Миссия. Эликсир

– Стало быть, так оно и есть, – подтвердил Столяров.

– А научился уже чему-нибудь?

– Ну, могу уже кое-что.

– А такое вылечить можешь? – Коляныч закатил рукав куртки и показал приклеенный крест-накрест к руке лейкопластырем марлевый тампон. – Вторую неделю гноится и не заживает.

Андрей положил свою ладонь на повязку Коляныча и прикрыл глаза. Увидел особым зрением блок на энергетическом канале, сделал несколько манипуляций пальцами вдоль этого канала. Ощутил, как энергия потекла более свободно, и ещё раз повторил свои манипуляции. Теперь канал был прочищен, и можно было рассчитывать на быстрое выздоровление.

– Ты, случайно, не ушиб руку? – спросил Столяров, окончив лечение.

– Было дело, – подтвердил его догадку Коляныч, – доской ударил сильно.

– Понятно. Ну, думаю, что через пару деньков заживёт, только мазь не забывай прикладывать, чтоб ранка не засорилась и быстрее затянулась.

– И что, вот это и всё? – засомневался в эффективности проделанных Андреем манипуляций здоровяк.

– Всё-всё, не сомневайся. Завтра убедишься, – улыбнулся ученик лекаря скептицизму своего первого пациента, которого он лечил сам, без надзора со стороны учителя.

– Ладно, посмотрим, – всё ещё с сомнением в голосе сказал Коляныч, закатывая рукав. – Если пройдёт, с меня бутылка.

– Спасибо, друг, но я не пью.

– Чё ты за мужик такой? Не курю, не пью… – довольно похожим на Андрея голосом передразнил Игорёк.

– Да потому что понял, что не хочу травить себя, а хочу быть здоровым и не болеть.

Поговорив ещё немного, Андрей попрощался со своими новыми знакомыми и продолжил свой путь по ночному посёлку. Сегодня, за несколько последних дней, впервые не было дождя. Днём из-за редких облачков выглядывало солнце, а сейчас в разлившихся по дороге лужах отражались многочисленные пуговки звёзд и располневшая в течение двух недель луна.

Компания парней, тем временем, пошла в своём направлении.

– Чёрт, – ругнулся Петруха, когда перед ними промелькнула чёрная тень, – опять этот кот. И не спится ему у бабки Матрёны, шастает по ночам, людей пугает.

Он сплюнул три раза и, подождав пока его товарищи пересекут условную черту, оставленную пробежавшим животным, двинулся за ними дальше.

Глава 5

Хмурое осеннее утро не прибавляло оптимизма и вряд ли могло развеять грусть, от которой уже несколько дней не могла избавиться Светлана. Небо было затянуто облаками, а по стёклам медленно стекали капельки холодного дождя. Сегодня был выходной, но девушка проснулась, как обычно, рано. Полежав немного с закрытыми глазами, она снова незаметно погрузилась в дремоту, но тут же вновь резко проснулась от громкого звука разбившейся посуды. «Опять баба Дуся что-то на кухне разбила», – подумала Светлана и, накинув халат, поспешила к «месту происшествия». Войдя на кухню, девушка убедилась в том, что не ошиблась в своих выводах. Старушка, опираясь левой рукой на стол, правой пыталась веником собрать в кучку черепки разбитой тарелки. В последнее время у Евдокии Нестеровны сильно болела нога, и она с трудом могла на неё опираться. Палочки у неё не было, поэтому ей приходилось помогать себе руками, держась то за стол, то за ручку двери, то за другие предметы мебели. Одной свободной рукой было очень неудобно что-либо делать, и сегодня это был уже третий случай за неделю, когда посуде не повезло. Сначала была разбита тарелка, вчера – чашка, и вот сегодня ещё одна тарелка приказала долго жить.

– Баба Дуся, ну я же вам говорила, что не нужно самой браться за посуду. Вы всегда говорите мне, и я всё сделаю, что вам нужно, – в который раз попыталась вразумить девушка неугомонную старушку, забирая у неё веник.

– Ты же спала ещё, что ж я буду тебя из-за всякой мелочи будить. Поспи хотя бы в свой выходной.

Светлана быстро смела черепки, разлетевшиеся по всей комнате, на совок, выкинула их в мусорное ведро и, повернувшись к Евдокии Нестеровне, с улыбкой сказала:

– Баба Дуся, вас не перевоспитаешь. Вы как маленький ребёнок, говоришь вам, говоришь, а вы всё своё. Вот, разбили ещё одну тарелку, и меня всё равно разбудили.

– Ты меня прости, деточка, иди, ещё полежи, я сама потихоньку здесь…

– Евдокия Нестеровна! – голосом строгого воспитателя детского сада начала Светлана, – давайте ещё раз договоримся, что вы не будете браться за какие-либо дела сами, если я дома, и не важно, сплю я или не сплю. Хорошо?

– Ладно, ладно, Светочка, хорошо, не буду, – в который раз пообещала старушка.

– Вот и договорились, – ответила Светлана, нисколько не сомневаясь, что и в следующий раз будет всё точно так же.

Конечно, всё это старушка делала не из вредности. Она очень привязалась к своей квартирантке и любила её, как свою внучку, а потому старалась, по возможности, не беспокоить девушку по пустякам, и сама пыталась делать мелкую работу, не требующую больших усилий. Вот только получалось это у неё всё хуже: и руки стали слабее, и ноги всё чаще подводили.

– Так что вы хотели с тарелкой-то делать? – спросила Светлана, помогая Евдокии Нестеровне присесть на кухонный табурет.

– Да вот, кашки хотела сварить на завтрак, – словно извиняясь, ответила та.

– Сейчас я всё сделаю. Вы какую кашу хотите?

– Пшёнки мне что-то захотелось.

– Сделаю вам пшёнку, – сохраняя на лице улыбку, как учил её Андрей, сказала Светлана.

На всякий случай она заглянула в холодильник, чтобы вспомнить, что там есть, и к радости обнаружила половинку тыквы, которую купила ещё на прошлых выходных. Она достала завёрнутый в пакет овощ и, показывая его старушке, торжественно объявила:

– Сегодня у нас на завтрак будет тыквенная каша с пшеном! Как вы на это посмотрите?

– С удовольствием посмотрю, – ответила, просияв улыбкой, баба Дуся.

Когда каша была сварена и разложена по тарелкам, они присели за стол и приступили к завтраку. Не спеша, медленно разжёвывая – так тоже посоветовал Андрей; Светлана задумалась о нём, и настроение вновь резко ухудшилось. Она всей душой хотела быть с ним рядом, но у них всё время это почему-то не получалось. Сначала он долго работал у своего директора на даче, и они виделись за это время всего несколько раз. Потом, когда он, наконец, закончил работу, они провели вместе всего пару недель, которые пролетели незаметно, особенно если учесть, что она ещё и работала сутки через двое. И вот снова разлука. На этот раз он уехал ещё дальше – учиться у знахаря. Этот деревенский лекарь приезжал к Андрею в больницу, когда тот лежал у них в реанимации. Видимо, тогда тот и положил глаз на её возлюбленного и, возможно, предложил ему сменить сферу деятельности. Странная смена профессий, со столяра на лекаря, удивляла Светлану. «Может, это он, глядя на меня, на то, что я медик, и решил изменить свою жизнь, – думала она, – но только зачем мне эти жертвы? Лучше бы был здесь со мной, а не пропадал в каком-то захолустном селе».

Евдокия Нестеровна, сидя напротив девушки и наслаждаясь любимым блюдом, сразу заметила перемену в её настроении и, проглотив очередную порцию каши, спросила:

– Что ж ты грустная сегодня такая, деточка, погода влияет или на работе неприятности?

– Да нет, баб Дусь, всё в порядке, так, взгрустнулось немного.

– Понятно… – старушка хитро прищурилась, – за Андрюшей соскучилась.

Она произнесла это не в виде вопроса, а как утверждение, и Света, оторвав взгляд от тарелки, подняла глаза на свою домохозяйку. Их взгляды встретились – и тотчас, словно забыв о том, где она сейчас находится, Евдокия Нестеровна погрузилась в далёкие воспоминания. Её рассказ начался как бы сам собой, без всяких предисловий, будто давно зрел в сердце старушки, но только не было ни подходящего слушателя, ни подходящего момента, чтобы он сорвался с её языка.

* * *

Вечерело, и где-то на краю села послышался звук гармошки. Услышав его, Дуся, молодая девушка девятнадцати лет, замерла, прислушиваясь к доносившимся издалека переливам мелодии. Выждав несколько секунд, она загадочно улыбнулась и, отложив в сторону вышивку, стала поспешно собираться. Одев свой новый сарафан, Дуся заплела потуже свою гордость – толстую, русую косу с яркими цветными лентами – и выскочила на порог, чуть не сбив с ног свою младшую сестру Галину. Та состроила ей смешную рожицу и показала язык. Дуся показала в ответ свой и, рассмеявшись своей детской выходке, на ходу накинула на плечи большой цветастый платок и направилась к воротам. Солнце уже спряталось за соседней рощей, и теперь оно, словно театральная рампа, подсвечивало из-за горизонта редкие облачка, раскрашивая их в яркие оранжево-красные цвета.

– Опять к своему гармонисту бежишь? – с чуть заметной насмешкой в голосе крикнул ей вслед отец, возившийся во дворе с колесом от телеги. – Смотри мне, чтоб долго там не засиживалась.

– Хорошо, папа, – ответила девушка, не оборачиваясь, уже от самой калитки.

Был август сорок пятого года. Ещё не позабылись те бесконечные и жестокие пять лет войны, ещё не все выжившие в той войне вернулись домой. В их село пришла не одна похоронка, а из тех, кого ждали, вернулся пока что только потерявший в сражении ногу бывший бухгалтер совхоза, которого сразу восстановили в должности, да на прошлой неделе, весь в орденах – Мишка-гармонист. Высокий черноволосый парень, родители которого погибли в оккупации, сразу стал объектом пристального внимания местных девушек. Много жизней унесла проклятая война, много жён она сделала вдовами, а невест оставила без женихов, поэтому на Мишку поглядывали как подрастающие девицы, так и те, что остались без мужей. Не исключением была и Дуся, которой гармонист приглянулся ещё до того, как он ушёл на фронт, вот только тогда на четырнадцатилетнюю девчонку он даже не смотрел. Теперь, по прошествии пяти лет, она из угловатого подростка превратилась в стройную, с округлившимися формами, красавицу, на которую парень теперь смотрел совсем по-другому. Точнее, даже не так. Отважный орденоносец, получивший ранение в грудь и побывавший во многих переделках, в каждой из которых рисковал потерять жизнь, при появлении Дуси сразу опускал глаза и становился каким-то робким и нерешительным.

С его возвращением вновь возобновились молодёжные посиделки на краю села. Сигналом к их началу служил звук Мишкиной гармошки, разлетавшийся далеко вокруг и сопровождавшийся красивым мужским голосом, который тоже был в наличии у музыканта. И музыка, и особенно приятный тембр его голоса какими-то доселе непривычными тёплыми волнами расходились и вибрировали по всему телу Дуси, каждый раз заставляя замирать и вздрагивать её сердечко от прокатившейся очередной волны. «Выходила на берег Катюша, на высокий берег на крутой», – пел Мишка своим лирическим тенором, лихо перебирая кнопки своего старенького инструмента, когда девушка, отдышавшись и приосанившись, присоединилась к постепенно собирающейся компании. Гармонист, как обычно, приподнял голову и, встретившись с ней взглядом, еле заметно улыбнулся. Она улыбнулась в ответ, а он, засмущавшись, словно школьник, тут же опустил глаза на свою «Тальянку» и, добавив громкости в голосе, продолжил: «Пусть он вспомнит девушку простую, пусть услышит, как она поёт…».

Когда Мишка спел ещё несколько песен, закончив лирической «Тёмная ночь», его начали просить рассказать чего-нибудь из армейской жизни. Рассказывать про свои подвиги парень не любил, а потому начал, как обычно, отговариваться. Тогда компания, будто сговорившись, посмотрела на Дусю. То, что парень был к ней неравнодушен, было для всех очевидным, и её влияние на героя также нельзя было не заметить. Девушка покраснела и несколько смущённо и робко произнесла: