Миссия. Эликсир

– Что, так вот и сказал?

Савченко улыбнулся.

– Нет, конечно, это я образно тебе сказал, чтобы понятнее было, как наша городская медицина высоко стоит над нами – народными лекарями.

– Никодим Григорьевич, – Андрей вновь вернулся к интересующей его теме, – так вы той женщине чем-то помогли, когда она определила истинную проблему?

– И да и нет.

– Это как? – удивился Столяров такому ответу.

– Всё очень просто, Андрюша. У каждой болезни есть причина на тонком плане. Слыхал, наверное, выражение, что все болезни от нервов. Так вот, психосоматика сейчас становится всё более популярной, и это не дань моде. Всевозможные переживания, стрессы, негативные мысли… Всё это накапливается у человека на ментальном плане, то есть в подсознании, ещё с самого детства, после чего уже проявляется на физическом уровне в виде какой-либо болезни. Я, в отличие от городских, – Савченко кивнул головой в сторону, где, по его предположению, должен был находиться Донецк, и явно намекая на своего знакомого Гольдштейна, – уделяю каждому человеку столько времени, сколько нужно для того, чтобы точно установить причину болезни, постараться объяснить это пациенту и сделать необходимые манипуляции, помогающие устранить эту проблему. Я поговорил с той пациенткой, выяснил психосоматическую причину её проблемы, но будет она над этим работать или нет, это уже дело её. Если справится со своими мыслями и эмоциями, сможет сломать стереотипы заложенные у неё в голове, значит, я ей помог, если не справится, то увы, мой труд был напрасным. Тогда, как говориться, Гольдштейн ей в помощь. Он тоже с её проблемой, которая ещё на такой ранней стадии, вполне управится.

К столу подошла Анастасия Павловна.

– Может, ещё чего-нибудь хотите? – спросила она, обращаясь к Андрею.

За него ответил Никодим:

– Спасибо, Настюша, нам нужно поговорить.

Подождав несколько секунд, пока женщина отойдёт, сказал:

– Теперь, Андрюша, самое главное! Сегодня у тебя будет серьёзная практика.

Столяров быстро проглотил остатки пищи и сосредоточил внимание на словах наставника.

– Надеюсь, ты достаточно хорошо изучил строение и расположение внутренних органов?

Столяров кивнул.

– Тогда вот что. Сейчас я отведу тебя в старый погребок, и там, в тишине, где тебя никто не побеспокоит, ты поработаешь над медитацией погружения в себя. Твоей задачей будет постараться не только прочувствовать, но и увидеть свои внутренние органы и их работу своим внутренним зрением. Только изучив на себе всё, до мельчайших подробностей, ты сможешь понимать, как работают организмы других людей и какие у них есть отклонения от нормы. Картинки, картинками, но по-настоящему понять, как взаимодействуют между собой внутренние органы у человека, можно только заглянув не в мёртвые ткани трупов, как в медицинских училищах, а в живой, функционирующий организм. Ну, как тебе такое задание, надеюсь, для тебя нет ничего непонятного?

– Да, вроде бы нет, – ответил Андрей, в уме уже представляя этот процесс.

– Вот и хорошо, – одобрил наставник, – тогда пошли, а то меня уже люди ждут.

Они накинули куртки и вышли во двор. Сегодня утро было солнечное, и оба на несколько секунд зажмурились при выходе из помещения. С разных сторон послышались голоса людей, прибывших на приём. Каждый, кто уже побывал здесь, старался поздороваться с лекарем. Тот, с неподдельным душевным теплом, на ходу с удовольствием отвечал каждому, кто его приветствовал. Если бы не дела со своим учеником, то, возможно, он ещё бы и пообщался со своими старыми пациентами.

Отворив калитку, ведущую на огороды, мужчины подошли к небольшому навесу, укрывающему вход в подвал. Это был старый погреб, в котором, видимо, когда-то хранились запасы на зиму, и которым, судя по всему, уже давно не пользовались. Андрей и лекарь спустились по деревянной лестнице вниз. Никодим достал из внутреннего кармана толстую свечу и спички. Чиркнув по коробку, он зажёг от вспыхнувшего огонька пропитанный воском фитиль, и Андрей смог осмотреть помещение. Это был куб метра по два в каждую сторону и, примерно, столько же в высоту, по краям которого стояли стеллажи с пустыми деревянными полками. Сырость не пощадила ни металлические стойки, поедая их ржавчиной, ни дерево, которое было изрядно подгнившим и во многих местах покрыто плесенью. Воздух был тоже затхлый с неприятным привкусом кислоты. Посредине погреба лежала большая охапка свежего сена, предназначение которого казалось в этом заброшенном помещении непонятным. Однако, Андрей догадался, что кто-то из хозяев заботливо приготовил сено именно для него. Наставник не стал тянуть с пояснениями. Он поставил свечу на металлическую крышку, какими закатывают на зиму солку в бутылях, после чего указал на сено и сказал:

– Располагайся, как тебе будет удобно. Медитировать будешь до тех пор, пока не сможешь мне рассказать, как устроен организм и какие отличия живого организма от картинок, нарисованных в книгах. Сможешь увидеть всё за час, возвращайся через час, если понадобятся сутки или двое, то значит столько и будешь сидеть. Ну, всё, вопросы есть? – по-армейски спросил Савченко и, получив отрицательный ответ, дождался, когда ученик снимет куртку и усядется на сено, после чего достал из кармана ложечку и, затушив ей свечу, вылез по лестнице из погреба.

Хлопнула крышка люка, и подземелье погрузилось в кромешную темноту и непривычно давящую на уши тишину. Андрей принял позу «лотоса» и, закрыв глаза, сосредоточился на области третьего глаза. Провёл медитацию внутренней улыбки, сантиметр за сантиметром расслабляя каждую частичку своего тела. Когда ощутил лёгкость и невесомость своей физической оболочки, сосредоточил внимание на области пупка. Так просидел несколько часов. За это время он ощутил в месте концентрации тепло, почувствовал, как его энергия плавно движется по замкнутому кругу: от копчика в голову, а оттуда, через прикоснувшийся к верхнему нёбу язык, вниз, по передней средней линии тела. Дойдя вновь до копчика, она начинала следующий виток. Всё это было уже знакомо, но того, что требовал учитель, пока не получалось увидеть.

Прошло ещё несколько часов. Сколько именно, здесь в непроглядной темноте и без возможности взглянуть на часы, определить было трудно. Столяров продолжал медитацию, изгоняя из головы всевозможные назойливые мысли и образы, которые так и норовили овладеть его вниманием. Он уже давно привык находиться в такой сложной для многих людей позе, поэтому не испытывал никакого дискомфорта, пребывая в ней столько времени, сколько было необходимо.

И ещё несколько часов прошли, а затем ещё несколько. Назойливые мысли постепенно растворились во мраке погреба, а в желудке заурчало, это организм просигнализировал о том, что пора бы и подкрепиться. Андрей улыбнулся, услышав знакомое требование, и в этот миг он словно провалился внутрь своего тела. То, что с ним начало происходить, было для него ещё незнакомо и потому притягивало и завораживало. Будто на экране цветного телевизора он увидел все свои органы в мельчайших подробностях. Столяров отчётливо увидел, как открываются и закрываются клапаны его сердца, пропуская очередную порцию крови, как блестят на стенках желудка капельки желудочного сока, выделившегося в небольшом количестве из-за привычки получать в это время пищу. Будто посетитель необычных аттракционов, он пронёсся на красных шариках эритроцитов сначала по артериям, а затем, протиснувшись через мельчайшие капилляры, полетел вверх по венам. Попав на обратном пути в печень, увидел, как трудится самый главный фильтр тела, ежеминутно пропуская через себя полтора литра крови.

Рассмотрев все органы и разные их части по отдельности, Андрей, словно отойдя в сторонку, наблюдал теперь, будто посторонний человек, как работает весь его организм в целом. И всё это было живое, и всё было в движении, и всё это совсем не было похоже на те застывшие картинки и фотографии из учебников. Применяя умение замедлять течение времени, он тщательно изучил все тонкости работы каждого органа, каждой клеточки своего тела, а объединив определённые органы в системы, проследил также их взаимосвязи и специфику взаимодействия.

Наконец, удовлетворившись результатом своей практики, он хотел было уже окончить медитацию и пойти рассказать о своих достижениях наставнику, как вдруг произошло что-то непредвиденное. Непонятно по какой причине он потерял способность к концентрации, сознание начало расширяться с невероятной быстротой, точно надуваемый гелием безразмерный резиновый шарик, и вдруг, будто что-то взорвалось в центре этого шара и разлетелось в разные стороны необъятной Вселенной мелкими яркими осколками. Всё это произошло в считанные мгновенья, после чего разлетевшиеся на миллиарды километров осколки также неожиданно, в одночасье, вновь собрались в одной точке, в неизвестном Столярову месте.

* * *

Он почему-то ощутил себя лежащим в таком же тёмном помещении, как и погреб, ещё не осознавая где он, и что с ним произошло, однако понимая, что он только что спал, и его что-то разбудило. Немного нерешительно открыв глаза, Андрей отметил, что помещение, а точнее комната, в которой он лежал, была не настолько тёмной, как погреб, чтобы совсем ничего не видеть. В лунном свете, проникающем сквозь щель меж тонких занавесок, закрывающих лишь нижнюю половину оконца, он рассмотрел спинку кровати, на которой лежал и массивный круглый стол, стоящий посреди этой небольшой комнатушки. На столе блестела медным боком и закопчённым изнутри стеклом, не зажжённая керосиновая лампа. Ощущения и запахи были какими-то непривычными, но в то же время было в них и что-то знакомое. Андрей никак не мог сконцентрироваться на настоящем моменте, так как сейчас он чувствовал себя каким-то раздвоенным. Он был одновременно и проснувшимся только что пожилым мужчиной, лежавшим на кровати, и в то же время он был всё тем же молодым человеком, который словно наблюдал за этим мужчиной со стороны.

Раздался стук в окно. Видимо, эти звуки и были причиной его пробуждения. Послышался приглушённый голос с улицы:

– Захар Пантелеевич, дед Захар, откройте, это я, Максим.

«Так, значит меня зовут Захаром», – подумал мужчина наблюдатель, а мужчина – хозяин тела, явно узнавший голос с улицы, быстро встал, надел широкие шаровары и, сделав несколько шагов по направлению к окну, привычно отомкнул шпингалет и распахнул створки. В комнату ворвалась осенняя прохлада, заставляя старика немного напрячься и поёжиться.

– Дед Захар, – послышалось откуда-то сбоку из темноты, – выручайте. Нашего командира ранили. Не доживёт до утра, если вы не поможете.

Хозяин дома молча захлопнул окно, торопливо подошёл к столу и зажёг керосинку. Он быстро одел лежавшую на табурете у кровати грубую льняную рубаху и, накинув поверх неё старенький тулуп, вышел в сени и отодвинул на дверях щеколду. В свете фонаря показались четверо мужчин разных лет и одетых по-разному. Общее у них было то, что за спинами у всех торчали стволы: у кого автомата, у кого винтовки, а в руках они держали за углы плащ-палатку, на которой лежал пятый человек, видимо, он и был тем самым раненым командиром. Одним из державших плащ-палатку был молодой парень лет восемнадцати, в котором Захар признал Максима – сына соседа Ивана, живущего на его улице через один дом. Он всё также молча посторонился, пропуская ночных посетителей внутрь. Освещая дорогу старенькой лампой, провёл гостей в комнату, которая была немного просторнее той, в которой он проснулся. Здесь окно было занавешено более плотной тканью, не позволяющей свету из помещения проникать на улицу. Теперь, не опасаясь быть замеченным с улицы, он поставил лампу на стол и зажёг ещё несколько свечей. В помещении заметно посветлело. Указав вошедшим мужчинам на стоявший у стены топчан и дождавшись пока солдаты положат на него раненого, сбросил на пол в угол комнаты тулуп и хриплым голосом коротко распорядился:

– Подождите на улице, если чего будет надо, я позову.

Никто из посетителей не пытался возражать. Все дружно развернулись и, бросив хмурые сочувственные взгляды на раненого, поспешно удалились. Когда мужчины покинули комнату, Захар приступил к осмотру пациента. Тот был без сознания, лишь изредка из его пересохших губ вырывался еле слышный стон. Распоров острым ножом окровавленную гимнастёрку, он смочил водой из кувшина бинты с засохшей и слипшейся кровью, которыми наспех была перевязана грудь. После этого взял с одной из полок шкафа, заставленных всякими пузырёчками и баночками, ту, что была нужна, смочил её содержимым чистую тряпицу и разрезал бинты. Смоченным импровизированным тампоном протёр начавшую вновь струиться из раны кровь и зашептал какой-то заговор. Через несколько секунд кровотечение остановилось. Теперь нужно было сделать диагностику. Положив ладонь на запёкшееся отверстие от пули, лекарь закрыл глаза и замер. Через некоторое время показалось, будто его зрение переместилось в область ладони. Захар увидел всё, что находится под ней. Затем его «взгляд» начал углубляться внутрь тела. Вот он дошёл до того места, где застряла пуля. Она оказалась всего в нескольких миллиметрах от сердца пациента. Извлекать этот смертоносный кусочек свинца, без риска для жизни, так, чтобы не зацепить жизненно важный орган, побоялся бы даже опытный хирург, имея под рукой набор всех необходимых инструментов.

«Ну, что ж, – подумал Захар, – хорошо, что ты попал именно ко мне, может и поживёшь ещё». Не убирая ладони с раны, он «включил» другую свою способность, о которой мало кто знал, разве что его родители, которых уже давно не было в живых. Только они, в далёкие годы его детства, приметили за маленьким Захаркой необычную способность притягивать руками всевозможные предметы. Заметив это, они отвели его, как только он немного подрос, к местному знахарю на обучение. Тот без колебаний принял мальца в ученики, так как сразу распознал в нём незаурядную силу, которую нужно было развивать в правильном направлении. Учиться лекарскому делу Захарке нравилось, а когда, через десяток лет, он в полном объёме перенял у своего наставника всё, что тот умел и проводил его, внезапно усопшего, в мир иной, то стал полноправным деревенским целителем.

Не отнимая руки от раны, Захар сделал мысленное усилие и постарался потянуть застрявший в теле металл на себя. Пуля не пошевелилась. Спешить было нельзя, чтобы не спровоцировать внутреннее кровотечение, но и медлить было нежелательно. Лекарь усилил напряжение. Посторонний предмет чуть дрогнул, одновременно с телом человека, в котором находился, и медленно пополз к напряжённой руке Захара. Через несколько секунд деформированный кусочек свинца германского происхождения коснулся его ладони и намертво к ней прилип. Лекарь развернул ладонь, взглянул на вышедший из тела предмет и, сняв с руки напряжение, бросил пулю на стол. Теперь, когда самое опасное было позади, можно было заняться вновь кровоточащей раной.

Достав с полки пару одинаковых банок, помеченных лишь ему одному понятными символами, Захар разорвал на куски чистую тряпицу и поочерёдно протёр рану, сначала смочив её жидкостью из одной банки, от чего выступившая кровь запенилась и перестала сочиться. Затем взял другой кусок ткани и смочил его жидкостью из второй ёмкости. Убедившись, что кровь больше не сочится, он ещё раз смочил второй тампон и, приложив к ране, слегка придавил сверху ладонью. Его губы вновь чуть слышно зашептали какие-то слова. Так прошло минут десять, а может быть и больше. За своим непрерывным чтением, не то мантры, не то молитвы, лекарь не замечал течения времени. Прервал его занятие тревожный голос Максима, заглянувшего в приоткрытую дверь.

– Дед Захар, дед Захар, – громко зашептал парень, – немцы. Как командир? Уходить надо.

Лекарь вышел из изменённого состояния сознания и снял с груди раненого высохшую за это время ткань. Чуть заметные следы крови остались только на самом тампоне, покраснение кожи заметно уменьшилось, воспалительный процесс пошёл на убыль, а пулевое отверстие покрылось розовой плёночкой, которая совсем скоро превратится в обычный кожный покров.

– Забирайте своего командира, – устало произнёс Захар.

В это время пациент издал громкий стон и прохрипел:

– Пить.

Лекарь смочил его губы водой, а вошедшие в комнату бойцы партизанского отряда, уже хватались за края плащ-палатки.

– Спасибо вам, – тихо сказал самый старший боец с шикарными чёрными усами.

– Идите с Богом, – поторопил их Захар.

– Захар Пантелеевич, так может и вы с нами, – оборачиваясь у самых дверей, спросил Максим, – фашисты ведь не оставят вас в покое.

– Я со своего дома никуда не уйду, – ответил тот, взглядом провожая спину последнего, выходившего из комнаты, человека.

Через несколько секунд топот ног в сенях стих, а на смену ему послышался рокот моторов. Полоснув по окнам лучами прожекторов, возле дома остановились несколько мотоциклов, из которых выскочили вооружённые автоматами немцы. В сенях послышалась иностранная речь, и в комнату ворвались свирепые громилы, осветив помещение ручными фонариками и сразу же взяв хозяина дома на прицел. Вслед за ними неторопливо, походкой хозяина, вошёл офицер, похлопывая дулом пистолета по своей левой ладони, затянутой в чёрную кожаную перчатку. Из-за спины командира этого небольшого подразделения показался маленький, особенно на фоне эсэсовских громил, человечек, с повязкой полицейского на руке, в котором Захар узнал учителя немецкого языка из местной школы. Тот, преданно заглядывая в глаза офицеру, словно жалкая дворняжка, ждал команды от своего хозяина, боясь пропустить хотя бы одно его слово. Пройдя по комнате и бегло осмотрев её содержимое, эсесовец, не поворачиваясь к лекарю, что-то сказал на немецком языке. Учитель тут же поторопился перевести: